Безумным замкнутым кругом стали ее метания по залитому светом чреву Пассажа. На пути снова оказался Том-Свистун, что-то выкрикнул, протянув руки. Он безобиден. И тоже одинок. Может быть, он действительно астронавт?
Лона обратилась в бегство.
В какой-то момент перед ней возникли двери гравишахты, и через мгновение Лона оказалась на улице. Шум Пассажа в ушах затих. Вокруг было темно, и постепенно она успокоилась; пот начал испаряться и принес ощущение прохлады. Потом озноба. То и дело оглядываясь через плечо, Лона заспешила к дому. На дне притиснутой к бедру сумочки покоились средства самозащиты, которые, в случае чего, утихомирили бы любого насильника: сирена, дымовая шашка, небольшой, но ослепительно мощный импульсный лазер. Надеяться-то, конечно, можно и на лучшее, но готовиться не мешает к худшему. Этот Том-Свистун, например; кто его знает — за каким углом скрывается, на что способен?
Мои дети, подумала она, заходя в кабину гравишахты. Мне нужны мои дети.
Бесшумно затворилась дверь квартиры. Включился свет. Со стен на Лону уставились шестьдесят или семьдесят восхитительных мордашек. Лона протянула к ним руки. Может, пора поменять им пеленки? Пеленки — это неоспоримая истина. Интересно, пузырится у них на розовых щечках молоко? Можно, я приласкаю их курчавые головки? Мягкие волосики, нежные косточки, носики-курносики. Мои дети. Лона погладила стены. Сбросила одежду. В конце концов ее одолел сон.
VВХОДИТ ЧОК, ЗА НИМ — АУДАД
Вот уже три дня почти все свое бесценное время Дункан Чок только и тратил, что на просмотр подготовленных Аудадом и Николаиди видеопленок. На исходе третьего дня ему казалось, что он знает о Миннере Беррисе и Лоне Келвин абсолютно все. Также ему казалось, что имеет смысл попробовать свести их.
Интуитивно Чок знал это с самого начала. И хотя ни разу еще интуитивные озарения не подводили его, Чок предпочитал не предпринимать никаких решительных действий, пока не будет выработано более-менее рациональное обоснование. Что же, рациональное обоснование появилось. Аудад и Николаиди подготовили по выборке из результатов наблюдений за астронавтом и девушкой. Впрочем, Чок всегда предпочитал подстраховаться и поручил независимым экспертам подготовить свои записи ключевых эпизодов. Выборки оказались почти идентичными. Не зря, значит, он так доверяет Аудаду и Николаиди. На них можно положиться.
Раскачиваясь взад и вперед в своем пневматическом кресле, Чок обдумывал план действий, а вокруг деловито гудела и суетливо пульсировала выстроенная им организация.
Проект. Предприятие. Свести вместе два страдающих человеческих существа. Человеческих ли? Да, когда-то они были людьми. Исходный материал был вполне человеческий. Сперма, яйцеклетки, набор генетических кодов. Хныкающий ребенок. Пока все хорошо. Маленький мальчик, маленькая девочка — две tabula rasa[5], на которые жизнь еще должна нанести отпечатки и обрушиться всем своим сокрушительным весом.
Миннер Беррис. Астронавт. Умница, жизнелюб, превосходно образован. Попался в лапы к инопланетным хирургам, которые взяли и превратили его во что-то чудовищное. Любой другой на его месте давно бы сломался, рассыпался на кусочки. Берриса же только согнуло. Как интересно! Воскликнет многолицая телевизионная аудитория. Какой молодчина! Но теперешний Беррис был существом не просто согнутым, а еще и страдающим. Весьма интересно, отмечал про себя Чок.
Лона Келвин. Девушка. Рано осиротела. Приют, государственная опека. Не слишком привлекательна — но зрелые годы еще впереди; вполне может расцвести. Довольно безалаберна, бессознательно тянется к мужчинам, не слишком умна. (Впрочем, подумал Чок, не исключено, что на самом деле она гораздо умнее, чем позволяет себе казаться.) С Беррисом у нее есть кое-что общее. Она попала в лапы к медикам-эксперимен-таторам, не к каким-нибудь жутким инопланетным тварям, а к добрым благожелательным бесстрастным абстракциям высокого порядка в белых халатах, у которых и в мыслях не было нарушать заповедь «Не навреди!». Они просто изъяли из ее организма десяток-другой бесполезных для нее крошечных клеток и использовали в эксперименте. Ничего больше. И в данный момент сто детей Лоны готовились выйти на свет из блестящих пластмассовых утроб. Или… Чок справился в календаре… да, уже родились. Оставив внутри Лоны сосущую пустоту. Страдание.
Это будет просто акт благотворительности свести вместе нашу парочку страдальцев, решил Дункан Чок.
— Вызовите Барта, — обратился он к своему креслу.
Тут же появился Аудад, будто вкатившись на невидимых колесах, словно бы все это время он нервно расхаживал по приемной, ожидая, когда же его призовут. Нервозен, отметил про себя Чок, это обнадеживает. Когда-то давно Аудад искрился жизнью, но в последнее время, как прекрасно чувствовал Чок, испытал череду стрессов. А причина — его всепоглощающее распутство. Впрочем, для человека со стороны он мог все еще казаться воплощением силы: спокойные глаза, твердо сжатые губы, но чуткие рецепторы Чока улавливали эманации глубинного страха и напряжения. Аудад выжидательно замер.
— Барт, — произнес Чок, — ты мог бы прямо сейчас привезти ко мне Берриса?
— Но он уже несколько недель не выходил из своей комнаты…
— Знаю, знаю. Мне к нему ехать бесполезно. Необходимо убедить его снова появиться на публике. Я решил приступить к осуществлению нашего проекта.
Чок почувствовал, как от Аудада исходит настоящий, животный ужас.
— Хорошо, сэр, — наконец выговорил Аудад. — Я сейчас выезжаю за ним. Я уже довольно давно обдумывал, какой к нему применить подход, какие предложить стимулы. Я привезу его.
— Только о девушке ему пока ни слова.
— Разумеется, сэр.
— Барт, ты наверняка справишься, я рассчитываю на тебя. Очень многое поставлено на карту, но я верю, что ты меня, как всегда, не подведешь.
Чок улыбнулся. Аудад улыбнулся в ответ. Для одного улыбка была оружием, для другого — средством защиты. Чок ощутил волнение. На полную силу включились его аномальные железы внутренней секреции, и на нервозность Аудада его организм отозвался горячим всплеском удовлетворения. В глубине серых спокойных глаз Аудада появилась растерянность. Тем не менее, Чок сказал правду: он действительно верил в то, что Аудад не подведет. В это не верил только сам Аудад, и похвалы Чока упали, как соль на свежую рану. Чок давным-давно освоил такую тактику.
— Где Ник? — поинтересовался Чок.
— В городе. Скорее всего, следит за девушкой.
— Вчера вечером он чуть не оплошал. Девушка отправилась в Пассаж, и он не успел приставить к ней охраны. Какой-то придурок пытался лапать ее. Нику повезло, что девушка отшила того типа. Я хочу поберечь ее.
— Само собой разумеется.
— Естественно, ее никто не узнавал. О ней позабыли. В прошлом году о ней трубили вовсю, а теперь она ничто. Но, — продолжал Чок, — если правильно подать, может выйти неплохая история. Все наши планы пойдут насмарку, если она попадет в лапы какому-нибудь грязному тупице, и тот оставит на ней пятно. Пусть Ник повнимательней следит за ней, а ты позаботься о Беррисе.
Аудад поспешно ретировался. Чок откинулся в кресле и негромко замурлыкал себе под нос. Все должно получиться, как по нотам. Публика будет просто в восторге от такой трактовки старого, как мир, сюжета. Это должно принести немалые деньги. Разумеется, деньги как таковые давно уже перестали интересовать Чока. Когда-то — да — им двигало накопительство. Но это было очень давно. К тому, чтобы стать более могущественным, он тоже не особенно стремился. Определенного могущества он уже достиг, и теперь был бы не прочь прекратить расширять дело — если бы только он мог быть уверен, что сумеет удержать то, что есть. Нет, теперь при формировании стратегии он руководствовался соображениями чисто личного свойства. Когда жажда денег и жажда власти утолены, остается жажда любви. Утолить эту жажду так, как это делают простые смертные, Чоку не представлялось возможным, но в глубине души такая жажда жила. Не исключено, что эту жажду сумеет удовлетворить Миннер Беррис и Лона Келвин. Катализ. Синергия. Посмотрим. Он смежил веки.
Ему представилось, что одежда больше не стесняет его, и он плывет в море, рассекая сине-зеленые волны. Его огромная туша движется легко и плавно, на мерно колышущейся груди океана он легок, как пушинка, впервые избавлен от изгибающей кости тяжести. В этой стихии Чок быстр и стремителен. Неподалеку резвятся дельфины, головоногие, марлини. Среди них колышется нелепая масса рыбы-солнца — которая сама далеко не карлик, но теряется в блеске невероятной туши Чока.
На горизонте Чок видит лодки. Шлепанье весел ближе и ближе. В лодках сидят люди; они напряжены, губы их мрачно поджаты. Теперь Чок — добыча. Он громоподобно хохочет и устремляется лодкам навстречу, дразня экипажи, призывая показать, на что они способны. Вот он уже у самой поверхности, отсвечивает в полуденном свете слепящей белизной. Со спины его каскадами срываются потоки воды.
Лодки совсем близко. Чок резко разворачивается. Могучие хвостовые плавники секут воду; одну из лодок подбрасывает высоко в воздух, и она разлетается в щепы, вываливая свой трепыхающийся живой груз в океан. Одно движение мускулами — и незадачливые преследователи остаются далеко позади. С победным ревом Чок взметает в воздух фонтан воды и устремляется в глубину; через мгновение его белоснежное сиятельство исчезает в царстве, куда никогда не проникает свет.
VIПОМИЛУЙ МЯ, БОЖЕ, И ДАЙ УМЕРЕТЬ
— Тебе следовало бы начать выходить на люди, — предложило видение. — Покажись миру. Тебе нечего бояться.
— Опять ты! — простонал Беррис. — Ты когда-нибудь оставишь меня в покое?
— Как это, интересно, я могу оставить тебя в покое? — поинтересовалось его другое «я».
Беррис напряг зрение, всматриваясь в полумрак который, казалось, медленно сгущался, слой за слоем. Значит так, прикинем: сегодня он ел уже трижды, то есть, должен быть вечер… Какая, впрочем, разница? Блестящий люк продуктопровода по первому же требованию обеспечивал любой пищей. Реконструкторы его тела модифицировали к лучшему пищеварительную систему, но, слава Богу, не вне