Может, поэтому она так не хотела покидать дом. Он стал для нее незыблемым оплотом, местом, где ничего не меняется и можно не страшиться будущего.
И теперь сердце принцессы разрывалось от печали, ведь горячо любимый брат сделался вдруг чужим, словно хотел избавиться от нее, поскорее выслать прочь.
Но разве его в том вина? Или напыщенные, чванливые принцы спутали светлые мысли Северина, внушили ему, будто юная Изольда непременно должна стать чей-нибудь женой?
О, как она ненавидела их всех.
С каждым месяцем в душе девушки крепла злость к женихам, желающим увезти ее, обречь на несчастье. Жестокими и безобразными они представлялись ей, а еще глупыми и жадными до власти. Чтобы обвинить будущих королей во внезапной безжалостности брата, Изольда готова была мысленно превратить их в чудовищ. И особенно сильно она ненавидела принца Лютинга, о котором чуть ли не каждую неделю вспоминал Стефан. Приморский наглец больше остальных желал жениться на ней — разумеется, чтобы породниться с королевством Северин. А чувства невесты совсем его не тревожили.
Пятнадцатый день рождения начался совершенно не празднично. Ни одного ароматного осеннего букета не обнаружила Изольда у своей постели. Брат все еще гневался, потому не пришел ее поздравить. Поднявшись спозаранку печальной и совершенно разбитой, принцесса отказалась спускаться к завтраку. Не вышла она и когда из деревни явились крестьянские дети, чтобы украсить замок к празднику Самхейна. Отказалась даже отворить двери служанке, которая принесла нарядное платье и туфельки.
Запахи с кухни, шум во дворе, возня королевских гончих на псарне и веселый смех молодых горничных, наводивших порядок в верхних покоях, — все раздражало Изольду в этот день.
Из своего окна она видела, как Стефан уехал верхом по каким-то срочным делам, обещав вернуться к вечернему торжеству. Прежде чем тронуть коня, он задумчиво поглядел в сторону башенки Изольды, но принцесса тут же задернула шторы, не желая мириться с братом даже взглядом.
— Ты был несправедлив ко мне, — пробормотала она, прячась за занавеской, — так чувствуй же себя виноватым!
Весь день она провела в своих покоях, расхаживая по комнате, бездумно заплетая длинные волосы в косу и раз за разом распуская ее. С остекленевшими глазами принцесса рылась в сундуках, извлекала оттуда платья и накидки, разбрасывала по комнате, шуршала бумагой, пытаясь написать кому-нибудь письмо. И с каждой секундой гнев в ее сердце распалялся все жарче.
«Пусть празднуют, — с досадой думала Изольда. — Будто позабыли, что сегодня мой день рождения. Не раскрою ни одного подарка, ни кусочка пирога не возьму в рот! Если повзрослеть — значит непременно выйти замуж, то я навсегда останусь в этой комнате пятнадцатилетней! Ну, или хотя бы до тех пор, пока проклятые женихи не потеряют ко мне всякий интерес».
Вздохнув горестно, она повалилась на кровать, раскинула руки, и тут ее пальцы нащупали деревянную рамку миниатюрного портрета. С раздражением принцесса схватила его и уставилась в нарисованные зеленые глаза принца Мак Тира. Он выглядел старше своих двадцати трех лет, смотрел куда-то вдаль, как будто не интересуясь Изольдой, и совсем не походил на жестокого самодержца. Но художник не мог провести девушку своими уловками.
— Я знаю, Лютинг, ты не оставишь меня в покое даже здесь! — зашипела она. — Словно зверь, будешь рыскать по окрестностям, вертеться у моей башни, подстерегая, дожидаясь, когда дверь отворится. Станешь петь сладким голосом, приносить мне головы убитых драконов, чтобы, притворившись доблестным рыцарем, схватить меня однажды и увезти к угрюмому Северному морю — в край, где дуют ледяные ветра… На этом закончится твоя доброта, безразлично ты будешь наблюдать, как в темнице из серых камней глаза мои теряют цвет, как холодная соленая вода делает меня похожей на застывшую статую…
Девушка все бубнила, заламывая руки. От страшных видений она совершенно обезумела.
Солнце провалилось за горизонт, и в комнате резко потемнело. Черные тени замелькали на стенах, словно хищные голодные птицы. Но разъяренная Изольда не замечала ничего вокруг. Кружась, будто в трансе, она пристально глядела на портрет. Голубые глаза полыхали, как два блуждающих огонька на пустынной дороге, светлые волосы торчали во все стороны неряшливой копной, пальцы скрючились.
— Это ты виноват во всем! — задыхаясь, выкрикнула принцесса. — Твои зеленые глаза следят за мной из-за рек и лесов, не дают спокойно жить. Ты — чудовище и не должен ходить среди людей. Голодный зверь, рыскающий в поисках невинных душ. Так и стань же им, чтобы никто не смог полюбить тебя, последовать за тобой!
Последние слова она прокричала злобно, словно проклятье, сама себя не слыша. И стоило ей произнести их, как прямо за окном мелькнула молния, раздался стальной раскат грома, а за ним — звук бьющегося стекла. Это ветер, ошалевший от колдовства праздничной ночи, ударил по стене раскрытыми настежь створками.
Очнувшись от оцепенения, Изольда выронила из рук картину и бросилась собирать разноцветные осколки. Вся ее ярость испарилась, принцесса чувствовала себя уставшей и одинокой. Плечи дрожали, в голове стоял такой туман, что девушка с трудом вспоминала, как еще минуту назад танцевала по комнате, неистово хохоча и размахивая руками. Отчаявшись совладать с разбитым стеклом, она с трудом доползла до постели, в которую и упала.
Открыла глаза принцесса уже за полночь — от завывания ветра в голых ветвях. В спальне было холодно, огонь в камине не разжигали со вчерашнего вечера. С тяжелой головой Изольда сползла с кровати и попыталась засветить свечу. Спустя минуту огоньки в канделябрах тускло замерцали.
Чтобы успокоиться, девушка взялась за расческу, поставив один из подсвечников у большого зеркала. Но тут же выронила гребешок — на ее руках чернели длинные полосы.
Подскочив к свету, она еще раз посмотрела на ладони, протерла глаза — жирные темные линии никуда не исчезли. Словно нарисованные чернилами, они покрывали руки Изольды до самых плеч. Она в ужасе принялась тереть их сначала подолом платья, а затем платком, смоченным водой из кувшина. Но ничего не происходило.
Подбежав к зеркалу, принцесса вскрикнула. Полосы были и на ее щеках, со лба плавные линии спускались на шею. Дрожащими руками девушка расстегнула пуговицы, скинула платье…
Больше всего узоры напоминали нарисованные ветви терновника: словно колючий кустарник обвил принцессу с головы до пят. Линии вились по ее плечам, спине, оплетали бедра. Как бы сильно девушка ни терла их тканью или жесткой мочалкой, ничего не происходило. Спустя четверть часа нежная кожа покраснела, а колючки только проступили отчетливее.
В отчаянии Изольда заплакала, она не могла понять, что произошло, но знала: несчастье случилось по ее вине. Музыка в бальном зале гремела все неистовее, заглушая рыдания принцессы.
Скоро наступит утро, и обитатели замка Северин спустятся к завтраку. Что скажет она им, как поглядит в строгие глаза Стефана, когда брат увидит колдовские метки на ее лице?
Втянув в легкие побольше воздуха, чтобы унять дрожь, Изольда встала, оделась, плеснула на лицо ледяной воды. Во всем замке был только один человек, к которому она могла явиться в такой час, не боясь гнева или осуждения. Прикрыв лицо капюшоном плаща, принцесса выскользнула за дверь и побежала по коридору. Она молилась, чтобы Брума оказалась в своей комнате. Но до ее покоев было далеко, и девушке приходилось в страхе преодолевать каждый поворот длинного, как подземелье, коридора. Наконец вдали показалась нужная дверь.
— Бабушка, — жалобно поскреблась в нее принцесса, — ты спишь?
— Хёльди? — послышался сонный охрипший голос. — Входи.
Девушка юркнула в покои, заперев дверь на засов. Стоило ей увидеть доброе лицо Брумы, как слезы снова хлынули из глаз.
— Дитя. — Старушка ошарашенно глядела на внучку.
Наконец она поднялась с постели, запахнув теплый халат, и, шаркая, подошла поближе.
— Что ты наделала?
— Я… только хотела… чтобы этот проклятый принц никогда не приезжал за мной. Позабыл о замке Северин… Оставил меня в покое… Тогда Стефан снова станет добрым, заботливым…
— Ну-ну. — Бабка похлопала ее по плечу, усаживая в кресло. — Успокойся и расскажи, что произошло.
Всхлипывая, Изольда попыталась все объяснить. Рассказ был сбивчивым, но не похоже было, чтобы он удивил Бруму.
— Ясно, — печально вздохнула старушка, присаживаясь поближе к огню.
— Что именно? — Принцесса удивленно протерла глаза.
— О, Хёльди. Я боялась, как бы нечто подобное не случилось снова. Сначала с твоей матерью… Но оказалось, она не наделена силой. А затем с тобой. С самого твоего младенчества я опасалась, что именно ты унаследуешь этот ужасный дар — проклятие нашей семьи. Слишком большую власть имели твои слова, чересчур многое незримое видели эти глаза. Но ты росла таким славным ребенком, и со временем я заставила себя поверить, будто все это выдумки…
— О чем ты говоришь, бабушка? — недоуменно спросила принцесса, опустившись на пол у ног старушки.
— Об ужасном роке, что преследует женщин нашего рода, — о проклятии терновой ведьмы.
Изольда еще раз взглянула на браслеты из дикой сливы на своих руках.
— В своей запальчивости ты разбудила страшную силу, девочка, произнесла слова проклятия, которое пало теперь на плечи ни в чем не повинного человека. И за это будешь наказана.
— Но я не хотела… — снова спрятала лицо в ладони принцесса.
— Знаю, милая. — Брума нежно погладила ее по волосам. — Я была слишком осторожна, чтобы хоть чем-то пробудить злые чары, твоей матери не хватало для этого силы духа. В тебе же с детства так много страсти и безрассудства…
— Что же мне теперь делать? — жалобно пискнула Изольда.
— Твоя прабабка — моя матушка — была терновой ведьмой, — прикрыв глаза, произнесла Брума. — Отец боялся ее. Время от времени в нашем доме случались чудеса: стулья и тарелки поднимались в воздух, в безоблачный день дребезжали оконные стекла. Но когда однажды в грозу стены замка доверху оплел колючий терновник, терпение отца лопнуло. Да и что ему оставалось — крестьяне начали обходить его жилище стороной… «Колдунья», — шептали за трапезами знатные соседи.