Я отвернулся. Своим допуском здесь светить явно не стоило.
Допустим — подумал я — а как же быть с теми, кто «везде» получил случайно? Порвать и выбросить из солидарности? Этот горластый гражданин первым перегрыз бы мне горло из-за него. Вот что самое обидное.
Люди не особо напирали. Корабль хорошо охранялся. По лицам «оборотней», выстроившихся у пропускного моста, было ясно: не дрогнет рука стреляющего… К тому же у моста, помимо проверяющих, они установили серьезный турникет. Я таких раньше не видел.
Метра полтора в высоту, с несколькими отверстиями по всей длине сверху и снизу. А из них скалятся железные штыри. Просто усовершенствованное орудие для пыток из музея мадам Тюссо. Видно, его сконструировали на очень скорую руку. Такой мог и покалечить ненароком. Но больше всего я опасался общей паники. Стоит только одному слететь с катушек, и «Ноев ковчег» никуда не тронется. Не поможет даже такой чудовищный турникет. Я это уже видел и не раз… Безумие заразно.
Когда до нас дошла очередь, где-то в глубине посудины что-то загудело. «Оборотни» встали плотнее, и суетливее замахал руками контролер.
— Нет, только один! — жестко отрезал он, мельком глянув на мой пропуск.
— Да послушайте! Она же маленькая. Как я ее оставлю? — отбивался я.
В глубине души умирать мне не хотелось.
— Нет! Вы же знаете правила. Только один. Второго не пропустит машина. Следующий!
— Стойте! Ну-ка… — я наклонился к девочке и вручил ей пропуск. — Ты ведь умная, я это сразу понял. И должна слушаться старших…
— Я не пойду! Не пойду! Можно я останусь с тобой? — заплакала девочка.
— Послушай меня. Если ты не пойдешь, ты умрешь. Понимаешь? Так что не дури. Иди!
— Значит, я встречусь с моей мамой на небе? — наивно спросила девочка.
И с бабушкой, вероятно, тоже — подумал я.
— Не болтай глупости. Твоя мама очень хочет, чтобы ты выжила. Поняла?
— Следующий! — злобно вставил контролер.
— Откуда ты знаешь? Она сама тебе сказала? Когда?
— Да сколько можно! Уйдите с дороги!
Знакомый толстяк в рубашке и галстуке оттолкнул меня в сторону, быстро вырвал пропуск из руки девчонки и опустил его в щель турникета. И прежде, чем я смог что-то крикнуть, просочился в него. Как я жалел, что у меня нет пистолета или хотя бы кирпича под рукой. Но как быстро и ловко он все это провернул! Во всеобщей суматохе, разумеется, никто за ним не погнался. Ведь контролер пообещал отплытие через десять минут.
А ну и фиг с ними. Пожалуйста, пусть плывут. И будет конец, и конец будет страшен. Пусть. Это уже всё равно. Вырвавшись из толпы, я присел на скамейку и издали наблюдал за происходящим фарсом. Девочка, так же, как в вагоне, кротко сидела рядом. Кто-то угостил ее пачкой сушеных бананов, и она с удовольствием ела их. На пирсе крутился наш знакомый дьяк. Он то заходил на мостик, то спускался в нерешительности. Мне надоело глазеть на него.
— Так устала, что даже не хочется бояться, — сказала девочка. — А банан — это полезный овощ?
Обхватив руками голову, я сидел и наблюдал, как отплывает последний «ковчег», и думал, что бы я мог еще сделать. Особо чувствительным я никогда не был. Но противно и неправильно, что вместо ребенка спасается какой-то сукин сын в галстуке. Как можно было спасти девчонку? На нас тут же ощетинились «оборотни». Дула их автоматов я еще долго чувствовал за своей спиной. Дивно как-то. Воды нет, еда на исходе, а патронов — завались. Вероятно, они думали, что от горя я способен на сумасшествие. Во время апокалипсиса сложно оставаться человеком. Люди превращаются во что-то.
Я знал, что по всему миру сейчас вот так же уходили суда — последние Титаники цивилизации. Когда ты смотришь на это в кино или читаешь в книге, бывает неприятно до жути: а вдруг сбудется? Я лично терпеть не мог все эти дурацкие фильмы про плотоядных зомби или всемирное наводнение. Так вот, когда это происходит на самом деле, это не так ужасно.
В реальности слишком много серого. Оно притупляет воображение. До этого момента мне иногда даже нравилось то, что происходит. Да, эти мысли нельзя назвать нормальными. Но вся моя жизнь до жары была бессмысленным, никому не нужным сном. А сейчас просто нет времени на тупость и уныние. Никогда не знаешь, когда тебя достанет твой огненный смерч.
Говорят, что рано или поздно это обязательно случится. И ты просто вынужден бороться. Раньше я просто торчал в стеклянной коробке офиса, выполнял ненужную работу. Ни семьи, ни детей — это было не модно. Прогибался под мир, как мог. А ведь не в этом смысл. А если в этом, так и пускай весь этот мир летит ко всем чертям. Они уже давно готовы к встрече. Земля очистится от нас, и мир начнется с чистого листа. Конец света — это ведь совсем не страшно. Страшно то, что он мог не наступить.
Животных на корабли не брали. Люди бросали их, где придется. И я подумал: какое счастье, что у меня никого нет. Одного такого брошенного пса я приметил на железобетонном пирсе сразу. Тот никак не мог понять, бедный, как хозяин мог его оставить. Я бы не смог. Нет, не то чтобы я такой весь из себя супермен, но я бы не смог оставить.
Собака перестала выть, подошла прямо к самому краю пирса и приготовилась к прыжку. Глупый пес! Схватив девчонку за руку, я рванулся к нему.
— Эй! Собака! Ко мне!
Пес повернулся и замер, как будто его и правда звали Собакой. Что я знал о золотистых ретриверах? Едят много… Этот был худой и грязный. Ошейник имел кожаный, из дорогих. На него я прицепил веревку на тот случай, если пес снова решит вплавь догнать «ковчег» или покончить жизнь самоубийством. Немного погодя мы направились в сторону морского вокзала.
Под крышей можно было спрятаться от раскаленного мурманского солнца. Чем кормить этих двоих? Зарубить что ли человека? Даже в шутку подумать об этом страшно. Но я знал: многие думали. И на собаку смотрели со странным выражением в глазах. Я же решил ее не отдавать ни за что, даже за воду. Она теперь моя, также как и девочка. Если все равно погибать, так всем троим и без угрызений совести.
Людей здесь осталось не очень много. И все какие-то побитые что ли. Бесперспективные — как бы выразился мой бывший начальник. Таких не берут в бизнесмены. Попадались и решительные лица, с почти благородным взглядом. Но все немолодые…
— Вот и все! Последний, — с облегчением вздохнул комендант.
Увидев его, я удивился. Мне казалось, что он уплыл вместе с «избранными». Одна рука у него была перебинтована, а в другой он держал бутылку с мутноватой жидкостью.
— Это спирт. Хотите?
— Нет, — быстро ответил я. — Корабль мог вместить больше.
— Конечно, мог. Но ведь это лишние рты. Все по пропускам. У вас разве не было? Я же видел вас в очереди. Без пропуска нечего и соваться.
— Был.
— Третий?
— Везде.
Комендант нахмурился.
— Что же вы здесь делаете?
— Да вот, решил остаться.
— А девочка?
— И девочка решила. И собака… А вы?
— А зачем? Там ведь ничего нет…
— В смысле?
— Сказки это все. Нет земли обетованной, — расхохотался комендант. — И мы оба это прекрасно знаем.
— Ни фига я не знаю. О чем вы?
— Там ничего нет, — повторил комендант. — Кроме шторма и цунами.
— Почему вы никому не сказали?
— А зачем?
— Нет, послушайте, почему вы не сказали?
— Спокойно. Им же нужно во что-то верить перед смертью. Они погибнут, но зато с чувством выполненного долга.
— Да вы просто псих!
— Напрасно ты так… Они же сделали всё, что смогли, чтобы спасти себя. Разве это не прекрасно — себя спасти?
За последнее время я видел много сдвинутых и к этому практически привык. Но все же мне было неприятней, чем обычно.
— Откуда вы это знаете? Откуда вы знаете, что там ничего нет? Если вы здесь, а они там. Вы не можете этого знать.
— Догадался.
— Это не довод.
— Мы кое-что проверили с ребятами из центра изучения природных катаклизмов. Там больше ничего нет. Подрейфуют немного, затем повернут, а горючего нет… Его и так немного. А в море сейчас опаснее, чем на суше. Плыть некуда…
— И как давно вы это знаете?
— Пару дней.
— Вы… Как вы могли? Я же чуть… Вы ненормальный… — я даже начал задыхаться. То ли от осознания вины перед теми, кто уплыл, то ли от облегчения, что на последний «ковчег» девочка не попала. — Там же люди…
— Кого вы называете людьми? Этих на корабле? — усмехнулся комендант. — Где ваш пропуск?
— Неважно.
— У людей, наверное… Собака ваша?
— Да идите вы…
— Собака ваша?
— Нет.
— Хотите вернуть хозяев?
— Нет, — честно ответил я.
— Пусть плывут с пропуском «везде». Гарантирован пропуск только на тот свет.
В жизни никогда не видел, чтобы северное сияние было среди лета. Я вообще его никогда не видел. А по календарю — конец декабря. Девочка-зайка спала у меня на руках, а у ног лежала наша собака.
Дьяк бродил по бетонной набережной, опустив голову и перебирая пальцами. Думаю, он молился. Остался-таки. Вот и правильно.
Через два дня пришли пожары. Сгорел Североморск и Апатиты. Огонь подступил к Мурманску и… свернул. А еще через пять дней пошли дожди. Чистые и восхитительно мокрые. И тогда я спросил у девочки, как ее зовут.