Ира, давай уже определимся. Трудно сказать, каким ветром тебя занесло в это тело. Возможно, это какие-то сложные физические процессы, что мы вообще об этом знаем? Сознание - или душа? - в последний момент жизни переместилось в тело другой умирающей женщины. В другом мире. Вот только Юниа наверняка погибла в разбившемся самолете, а ты чудом выжила. Возможно, Айгер внес непредусмотренные коррективы в планы смерти. И теперь ты – как новый жилец в доме, откуда выехали прежние хозяева. Все там связано с ними, а ты просто пользуешься их вещами.
Так что Юниа Леандра теперь ты. И все, что было у нее, теперь твое. Как бы по наследству. Получается, тебе жить за двоих. В чужом мире. По крупицам восстанавливать жизнь женщины, тело которой тебе досталось. Очень даже роскошное тело, кстати.
Ладно, продолжим.
Я ткнула в рисунок пальцем, и Герта назвала слова, обозначающие дочь и отца. А потом нарисовала рядом с троном короля еще один и на нем женщину с короной на голове.
- Тариса, - указала она на королеву. – Сола Эйра.
Что?! Моя дочь – королева?! А я – теща короля?!
О господи…
А Герта продолжала рисовать. Эйре, сидящей на троне, одним штрихом добавила такой же огромный живот с младенцем.
- Рис Барт, - показала она на него.
Судя по форме имени, это был мальчик. Принц Барт. А я мало того что королевская теща, так еще и бабушка наследника престола. Ну просто зашибись! Хоть бы выяснить, сколько мне лет. Я пока не была знакома ни с цифрами, ни с системой исчисления времени. И не представляла, как к этому подступиться.
Впрочем, совсем не о том стоило беспокоиться. Даже если мне лет двести.
Эйра сердилась на меня и в чем-то упрекала. В любовной связи с ее мужем? А за что тогда на меня злился Айгер? Почему, в конце концов, я убежала в горы – одна, зимой, на верную смерть? И почему Эйра одета как нищенка, в какой-то убогий серый балахон?
От такого вала информации начала раскалываться голова, но я решила выяснить еще один момент. Если у меня есть муж, почему он не пришел ко мне? Среди мужчин, которые пытались со мной разговаривать, не было никого, кто поведением хоть как-то напоминал бы супруга. Или он не желает меня знать, поскольку я его опозорила?
- Герта, - я указала на рисунок, изображавший Индриса Леандро, - кто Индрис?
Она задумалась, потом быстро нарисовала мужчину, сидящего на маленьком стульчике рядом с королем. и еще что-то напоминающее могилу: холмик и плоский камень. Видимо, я вдова. А муж был – кем? Может, братом короля?
- Рис? – я снова указала на него.
- Нет, - возразила Герта и пририсовала ему в руки что-то вроде ключа. Видимо, он занимал какой-то важный государственный пост.
- Буду спать, - сказала я и отвернулась к стене, натянув одеяло до носа.
Влажный шорох – Герта вытерла доску и отставила ее в угол, а потом села на табурет и занялась вязанием: тихо зазвенели спицы. Вообще все мои надзирательницы, если не надо было ухаживать за мной, или вязали, или вышивали. А я и хотела бы уснуть, но не получалось.
Ну что ж, попробуем собрать все вместе.
Я - сола Юниа Леандра, богатая и знатная вдова. Мой покойный муж был приближенным короля Айгера, а дочь – королева. Кроме того я любовница своего зятя. Или была ею когда-то раньше. Может, еще до того, как он стал моим зятем. Кроме этого произошло что-то такое, заставившее меня скрываться, с риском погибнуть в горах. Возможно, я пыталась избежать наказания. Или мести? Но мне не повезло, и теперь я в руках своих преследователей, которые терпеливо ждут, когда я поправлюсь.
Вот только для чего? Что ждет меня?
Я чувствовала себя слепой бродяжкой, которая идет, выставив перед собой руки и ощупывая все, на что наткнется. Пытаясь определить, что там, в темноте. А между тем, под ногами вполне могла оказаться пропасть.
4.
Утром я проснулась от резкой боли в животе и мерзкого ощущения внезапного потопа ниже ватерлинии. Откинула одеяло – здрасьте вам через окно. Интересно, а сколько я вообще здесь провалялась? Было это уже или нет? Если и было, то я, наверно, по полной бессознанке не почувствовала.
Герта теперь проводила со мной все дни, но уходила на ночь. Ее рабочий день еще не начался, и на табурете у двери дремала одна из ночных надзирательниц - толстая Лайолла. Я позвала ее и, поскольку не знала, как называются временные дамские трудности, молча продемонстрировала простыню. Без тени эмоций, совершенно равнодушно, она помогла мне управиться с гигиеническими процедурами и удалилась.
Вбежала Герта – легкая, стройная. Из-под платка выбивались светлые вьющиеся пряди, и даже черный бесформенный балахон не мог ее изуродовать. Я бы дала ей лет семнадцать, не больше. Сказать, что она относилась ко мне дружелюбно, было бы преувеличением, но, во всяком случае, не демонстрировала холодной враждебности, как остальные.
Морщась от боли, которая становилась все сильнее, я показала пальцем на стоящую в углу доску, и Герта охотно ее принесла. На мгновенье я задумалась, как задать вопрос.
- Кровь, - я показала на свой живот под одеялом. – Что это?
Герта ответила, я повторила, запоминая, а дальше получился урок на тему интимной сферы. Причем начали мы с вещей вполне приличных и физиологических, а потом перешли к такому… То, что Герта рисовала на доске, тянуло хоть и на карикатурное, но все же порно. При этом мы с ней хихикали, как две школьницы, изучающие журнал для взрослых. Сначала я узнала приличные названия всех органов и действий, связанных с сексом. Потом грубые. А потом и такие, о которых Герта сказала: «Так говорить нельзя». Сопроводив свои слова шкодной улыбкой.
Удивляться тут было нечему. Там, где есть секс - а он есть везде, - самые непристойные ругательства всегда связаны именно с ним. До сих пор я знала их на шести языках, теперь добавились и на седьмом. Богатая палитра, если надо кого-то обложить, без сомнения. Ну а что касается способов секса, они оказались теми же, что и в нашем мире. Тут, наверно, трудно было придумать что-то необычное. Необычным, скорее, было то, что все это в деталях знала такая юная девушка, и она нисколько не смущалась говорить о подобных вещах.
Эта тема, хоть и навеяла не слишком приличные мысли, все же немного отвлекла от боли, которая становилась все сильнее. Однако к вечеру она стала просто нестерпимой. Будучи Ириной, я никогда ничего похожего не испытывала. Неужели Юниа постоянно так мучилась? В довершение разболелась голова. Может, этому способствовала и погода – за окном весь день шел проливной дождь. Похоже, я пролежала в горячке так долго, что уже началась весна.
Герта собиралась уходить, когда я, почти со слезами, пожаловалась:
- Очень болит. Живот, голова.
Она кивнула, вышла и вскоре вернулась с лекарем Айгусом. Без лишних слов он протянул мне кружку с горячим зеленоватым отваром. Ощущение было такое, как будто хлебнула очень крепкого спиртного. Сначала бросило в жар, потом сильно закружилась голова – но болеть перестала почти сразу. Живот еще посопротивлялся, однако вскоре боль улеглась и там. Но этим действие зеленого снадобья не ограничилось.
Когда-то я ездила на научную конференцию в Амстердам и поддалась на уговоры коллег заглянуть в заведение с узнаваемым разлапистым листиком на двери. Поскольку я не курила, меня усадили в мягкое кресло и вручили… кекс. Обычный на вид маффин с немного приторным запахом. Я его съела, и какое-то время ничего не происходило. Потом вселенная начала стремительно расширяться. Она стала необыкновенно яркой, красочной, наполненной волнующими ароматами и не менее волнующими видениями, похожими на смесь тайных воспоминаний и самых бесстыдных эротических фантазий. В общем, Алиса в стране Трындец.
То же самое происходило со мной и сейчас. Стены крохотной каморки стремительно разъезжались, она увеличивалась, увеличивалась – до размеров бесконечности. Трубка светильника на столе переливалась всеми цветами радуги. Пахло речной водой, мокрой молодой травой и цветами, влажной землей. Откуда-то доносилось журчание ручья, шелест листьев, пение птиц.
Внезапно - я лежу на каком-то куске черной ткани, брошенном на землю, может быть, на плаще. Рядом – мужчина. Мы, полностью обнаженные, сжимаем друг друга в объятьях. Я с ним – и одновременно словно смотрю со стороны. Он поворачивает голову, и я узнаю Айгера. Только он совсем молодой, почти мальчишка. Без бороды, длинные темные волосы падают на лоб. Но глаза – те же, словно прожигают насквозь. Его лицо надо мной, губы – на моих губах. «Я люблю тебя, Юнна!»
Я вздрогнула и очнулась.
Все та же темная крохотная каморка с окошком под потолком. Жесткая неудобная кровать. Белая трубка светильника на столе. Арита, еще одна моя ночная сторожиха, прилежно вяжет, сидя на табурете у двери.
Что это было – видение или воспоминание Юнии?
Я почти не сомневалась: она оставила мне что-то от себя. Ведь не зря же слова чужого языка так легко укладывались у меня в голове, да еще без возможности прямого перевода. В нашем мире я знала пять иностранных языков: датский и немецкий свободно, норвежский и английский похуже, шведский совсем немного. Но ни один не давался мне так легко и быстро, хотя в моем распоряжении были учебники, словари, фильмы. Какой-то отпечаток сознания Юнии прятался в глубине – под моим. Вероятно, не только язык, но и воспоминания, чувства. Если б можно было как-то извлечь их!
Я закрыла глаза, пытаясь снова погрузиться в свое видение… Было ли это между ними наяву, когда-то очень давно? Все внутри дрожало, сладко, мучительно, сердце колотилось, как пойманная и зажатая в кулаке птица. Тело словно подтверждало: да, было, было, это не фантазия, не морок. Но если так, что же выпустило этот флэшбэк из темных глубин? Только ли мерзкое зеленое пойло? А может, свою роль сыграл скачок женских гормонов вкупе с непристойными картинками и словечками?
И тут меня обдало холодом – как будто снова оказалась в сугробах горного перевала.
Когда ко мне привели Эйру, среди многих мыслей, не задержавшихся в голове, была и та, что она, возможно, дочь Юнии и Айгера, о котором я тогда ничего не знала. Ни то, что он король. Ни то, что Эйра на самом деле его жена, королева. А еще я подумала, что Юниа должна была родить ее, будучи совсем молодой.