— Это не всё, сын мой, — с пониманием сказал священник, — Ты же не за тем сюда пришёл, чтобы повиниться вольным одеянием? Продолжай.
Гость молчал. Только священнослужитель за долгие годы научился разбираться в молчунах. И знал, как разговорить.
— Расскажи мне о своих странствиях. Ты тамплиер, а, стало быть, защищаешь паломников. Наверное, тебя считают славным защитником. Ты выглядишь опытным воином. Таким люди смело доверяют свои жизни.
— Ну, да, — медленно проговорил гость, и воздух заклубился паром от долгого вздоха, — По правилам паломники платят нам за то, что мы гарантируем безопасность. Только всякое бывает. Вот однажды вёл я купца с обозом. Обоз-то смех один, две лошади, да тележка с какой-то рухлядью. Так он собрался в Святую Землю торговать этим барахлом. Ну он-то мне сказал, что идёт поклониться, тоже мне, нашёл дурака. А мне-то что. Хочет человек торговать там, ну так пусть торгует. А может и правда поклонится, на всё воля Господа нашего.
Рассказчик перевёл дух, перекрестился и прошептал несколько слов со взглядом на распятье.
— Ну я и повёл его. А купец нервный, как раз такой, что трясётся над своим барахлишком, будто каждый разбойник только его поклажу и ждёт прибрать к рукам. Он меня утомил своими причитаниями и жалобами. Так вот ехали мы как-то по дороге лесной. А дорога и правда была такая ух лютая, я столько про неё всего слышал. Ну, на ночь мы разбили лагерь, костёр завели, покушали чем Бог послал, ну и отправился купец почивать к себе в телегу. А я костёр притушил и подумал, а ну как правда разбойники появятся. Спрятался и жду. Прошло времени, луна ещё дерево не миновала, смотрю, и правда какой-то поганец в кустах прячется. Присмотрелся к обозу и пошёл прочь. Я за ним. Вывел он меня к стоянке разбойничьей. Так вот как Бог меня надоумил, так я и поступил. Спрятался и слушаю. Говорит он своим дружкам: «Есть тут городской купчишка, заночевал недалеко. Видать на ярмарку собрался. С ним вояка какой-то, не пойму, вроде тёртый, а там кто знает. Но сейчас оба спят, костёр притушили. Нападём, кровь пустим, и всё добро приберём». Как только я это услышал, лук достал. Ну и первого, как раз кто одет был по проще, да сидел потише. Осталось трое. Они ко мне, так я от них. Ну в общем, куда им по лесу за мной? Сами от костра ничего не видят, огня насмотрелись. Так я их и порешил, мерзавцев. Ну что, разбойники они и есть разбойники.
— Ты поступил правильно, — ободрил тамплиера священник.
— Ну, вернулся я, костерок опять раздул, настой себе сделал. А то царапнул меня один, не сильно, но лучше отваром, а то загниёт, потом заживать долго будет. Так и просидел до утра. Немного подремал, но беспокойно. А потом утром не стал ему говорить, вдруг ещё передумает ехать. Или объезд через другой лес захочет. Кто его знает, что ему в голову взбредёт? Ну, так и едем дальше. Ехали несколько лун, всё было тихо. Слава Богу, добрались до мест, где лагерем госпитальеры. Там уж ему рукой подать, да и мне назад пора. Я ему говорю, так и так, деньги давай, доехал цел невредим, товары целы, разбойников я порешил. Он мне: каких таких разбойников? Я рассказал ему, а он визжит: не было такого! И вообще, ехали долго, тяжело. Иной раз хлеб да вода день за днём, ни одного поселения по близости. Не проводник, говорит, а недоразумение. Половина оговоренной суммы и прощай. А вояки-то на заставе народ ушлый и хитрый. У меня медальон с красным крестом на белом круге есть, да кто их знает, чего подумают? Одет-то я совсем не по рыцарски. Решат — убил тамплиера и медальон сцапал, так и мне голову с плеч. Больно им надо разбираться. Так и махнул я рукой, пропади ты скряга, Бог тебе судья. Назад сам пойдёшь. А потом слышал я он там и правда сильно не преуспел. Разорился и назад отправился. Да только взял попутчиком какого-то прохвоста. Ну, в общем, времена и дороги нынче опасные. Вот мне и тяжко теперь на душе.
— Не виноват ты, тамплиер. Да и поступил правильно, что не стал с ним спорить. На всё воля Господа, и те, кто виновны, будут наказаны. Божьим судом всех рассудят.
— Как же не виноват-то? Я же ему пожелал сгинуть!
— Грех, что есть, то есть. Но ты поступал по совести, а подумал недоброе не со зла, а от обиды. Так что грех не велик, тамплиер, простит тебя Господь наш всемилостивый.
Снова помолчали. Несколько минут тамплиер шептал молитву, голову не поднимал. Священник уже решил, что всё, исповедь закончена, но рыцарь снова тяжело вздохнул. Тогда он догадался. Есть что-то ещё. Да и то, как знать, может совсем худое.
— Рассказывай, сын мой. Ты и так уже открылся Богу, вот и не закрывайся. Он-то всё видит и знает, но Ему твои слова надобны. Нигде, кроме как в доме Его, не помогут твоей душе успокоиться и разрешиться от сомнений.
Рыцарь сомневался. Он не скрывал смущения, просто не знал, как начать свой рассказ. Прошло несколько долгих минут, в течение которых оба собеседника хранили молчание. Наконец тамплиер заговорил.
— Она как будто всегда рядом. А я и не удивляюсь. Тогда в лесу тоже, считай, встретились. Да только у неё своя дорожка, а мне пока с ней не по пути. А то самое было совсем недавно. Пришёл паломник в командорство, а меня как раз не было. По бытовой надобности отлучился, дров в очаг принести. Не себе в келью, а на общий огонь. У нас ведь как, разве кто в кельи очаг зажжет? Ну и не было меня, а пришелец говорит: так, мол, и так, нужно мне к Святым местам. А магистру-то что, у него таких много, кто просит защиты. Тем более если сразу кошель на стол, можно и не волноваться. Махнул, дескать, есть у нас один, не при делах сейчас. Да, так и сказал, кажется. Нет, меня не обвиняют, ничего такого. Я исправно молюсь и причащаюсь, доход весь магистру сдаю, Процент невелик, но мне много и не надо? А на дело Божье пусть идёт, капеллану виднее, куда золото употребить. Ну, вот и считают они меня за чудака, мол, что ты за рыцарь, если не хочешь разбогатеть?
— Продолжай, Тамплиер, — кивнул священник.
— Ну да, была бы у меня баба да хозяйство, так-то всё иначе. И даже не то, что некого в жены взять, не в том дело. Я давно служу Ордену, все обеты и посты исправно выполнил, по закону могу и семью создать. Но знаете, святой отец, как это бывает? В том году соседний городок чума выкосила, вы, должно быть, слышали. А вот захворает, а я буду в походе? Кто детишек станет нянчить? Мало, если просто сгину, так другого найдёт, а принесут меня — инвалида — с поля боя? На пенсию орденскую можно тянуть, да только всё равно это нехорошо. А не за то боюсь, что ответственности мне не хочется, я боюсь, что буду любить, а потом вдруг потеряю. Не представляю, как потом с этим жить. До Божьего суда в день смерти, как дотянуть, если на душе смертельная рана?
Такие простые слова ударили священника в самое сердце. Твёрже и острее копья. Он подумал ответить, только слова словно прилипли к горлу и остались прижатыми, вырваться бы им, а нет, бессильны. Как если боятся, что будут услышаны. Впрочем, священник и так понимал, что у него нет достойных слов. Может быть, сам Бог замолчал, лишил слугу красноречия. Или есть на свете вещи, про которые вообще нельзя говорить словами.
Тамплиер вздохнул и возобновил рассказ:
— Магистр назначил меня на это дело и поспешил заняться важными делами. А мне-то что? Но это было не простое время. В те луны я хранил обет молчания. Не по личной провинности, а по сугубо святому делу. Нам капеллан объяснял всё как надо, да я сейчас не припомню. Уж больно быстро он на латыни говорит, иной раз не разберёшь. Значит, так и было, не имею я права слова сказать. Нас таких было несколько братьев, всё больше рыцари и храмовый люд, а не монахи в кельях. Ну, так оно может и справедливо, сидят себе затворниками. Им-то самые строгие обеты на всю жизнь, не то, что нам, рыцарям. Хотя какой из меня рыцарь. Ну, да полно об этом. Собираться мне недолго, мешок водой студёной наполнить, хлеба краюху и сыра, да и запасную обувь, а то мало ли что, в дальний поход без обуви только дурак ходит. Ну и оружие у меня всегда в порядке, дай Бог здравия мастеру-наставнику. Приготовился я, выхожу во двор, где ждёт меня паломник, и стою, смотрю на него. А он на меня. И не понимает, кто это перед ним. А мне слова сказать нельзя, ну я вынул медальон, показал. Он подумал, подумал, потом спросил: «Значит, ты тот самый рыцарь, который меня сопровождать будет?» Я кивнул, куда же я против приказа Магистра? «Ладно, — говорит он, — надевай свои доспехи, садись на коня и веди». Ну как ему объяснить, что у меня коня нет, помер три весны назад? Я дал знак серву, который тут случился, парень толковый. Показал ему особым манером, что обет держу, а паломник не знает. Он смекнул и всё понял. Подошёл к паломнику и что-то там на ухо зашептал, тот вначале хмурился, а потом как-то расслабился, даже взглядом посветлел. А то стоит себе, хмурится и бороду покусывает. Вообще-то мужик он крепкий, хотя и не воин. Такой при случае может за себя постоять, так и голова, как видно, варит. Сообразил, что хороший боец и без доспехов много стоит. Так и потеплело как будто в воздухе. А было зябко, как сейчас, тоже по осени дело-то было. Сели на его коня, благо коняка рослый, тяжеловоз. И поехали. Много дней прошло, прежде чем он заговорил со мной. Всё молчал и молчал. Не хорошо так молчал, я думал вдруг мысли у человека серьёзные, старался не трогать его даже на привалах. Ну и он-то то же самое. Как ему с молчуном обетным разговор вести? А вот не выдержал и говорит: «Надо мне помолиться там, у Гроба Господа нашего. За себя не стану, а вот за жену мою добрую и деток, так самое дело. Упокой Господи их души. Лихие люди деревеньку нашу пожгли, и мою хату. Жаль, я рядом не приключился. Хоть бы умер в бою с бандитами, а то вот, видишь ли, ездил к писарю, заверял бумагу на прикуп земли. Я же из вольноземельных, у меня даже своя рыбацкая артель. Была. А потом продал всё своему партнёру, обе лодки и сети. А деньги в храм Божий отдал. Самое место, вдруг кому да поможет. А они, изверги, заживо их сожгли, словно, — тут он осторожно покосился на меня, но я молчал и спокойно слушал, как подобает т