The Shadows на световые годы. Звучание, от которого хотелось бежать без оглядки, заткнув уши, либо впасть в экстатическое исступление вместе с исполнителями.
«Все это сделал Гамбург, — говорит Джон. — Там мы развернулись по-настоящему. Чтобы расшевелить немцев и не давать им расслабляться двенадцать часов подряд, надо было по-настоящему выкладываться. Мы бы никогда к этому не пришли, играя дома. В Гамбурге мы пробовали все, что в голову приходило. Подражать было некому. Мы играли то, что сами любили. Немцам тоже нравилось — им чем громче, тем лучше… Но только в Ливерпуле мы увидели разницу и поняли, что с нами случилось, пока все тут лабали Клиффа Ричарда».
Их страсть, их яркая индивидуальность были заразительны, передавались поклонникам. У них был новый звук, но этот звук издавали свои ливерпульские ребята, похожие на тех, кто теснился в залах, — естественные, непринужденные, неприглаженные, неприкрашенные: никакой не шоу-бизнес.
Боб Вулер, литерлендский диджей, перешел диджеем в клуб «Кэверн» и одним из первых ринулся со своими размышлениями о «Битлз» в газеты. Его статья появилась всего через полгода после знаменательного концерта, летом 1961 года, в местной мерсисайдской бит-газете. Задолго до того, как битлов стали рекламировать и продвигать, Вулер подводил итоги их выступлениям в начале 1961-го после Литерленда, когда они нанесли первый сокрушительный удар по Ливерпулю.
Как вы думаете, в чем секрет популярности «Битлз»? Они возродили первозданный рок-н-ролл, восходящий к негритянским традициям. Они вышли на сцену, выхолощенную стараниями певцов, подобных Клиффу Ричарду. Исчез напор, воспламенявший эмоции. «Битлз» эту тусклую сцену взорвали. «Битлз» — это вопль. В них через край бьет возбуждение, и физическое и духовное, — символ юношеского бунта.
Они скорее вокалисты, чем инструменталисты, эти ребята, — они мыслят независимо и играют что хотят, ради удовольствия, славы и денег. Им повезло: в Гамбурге они добились популярности и набрались опыта. Они музыкально мощны и магнетически притягательны — возьмите, к примеру, мрачное обаяние ударника Пита Беста, похожего на молодого Джеффа Чандлера[78]. Потрясающее разнообразие талантливых голосов, которые в разговорах выдают знакомую наивность. Революционеры ритма. Действо, от начала и до конца сотканное из сплошной череды кульминаций. Культ сильной личности. Вроде бы не честолюбивые, но колеблются между самоуверенностью и ранимостью. Безусловный феномен — и одновременно вызов менеджерам! Таковы фантастические «Битлз». Вряд ли подобное еще повторится.
В новом, 1961 году после триумфа в ратуше Литерленда посыпались приглашения от других крупных танцевальных залов. Как правило, концерты кончались беспорядками, особенно когда Пол пел «Long Tall Sally» — стандартный рок, но очень экспрессивный и с мощнейшим битом. Битлы уже понимали, как их музыка может действовать на аудиторию, и часто пользовались этим на всю катушку, пока ситуация не выходила из-под контроля. Пол рассказывает, что в некоторых залах творилось нечто неописуемое. «На концерты в зал „Гроувнор“ в Уоллеси набивалась сотня местных парней, и они, когда все раскочегаривалось, рвались в бой с сотней парней из Сикама. Однажды вечером я даже не заметил, как началась потасовка, а опомнившись, бросился спасать свой усилок. Усилитель „Эль Пико“, в то время моя краса и гордость. Один „тедди“ облапил меня и говорит: „Не дергайся, сынок, а то концы отдашь“. В „Хэмблдон-холле“ тоже постоянно дрались. Однажды прибегли к огнетушителям. Стоило нам сыграть „Hully Gully“[79], дело кончалось побоищем».
Чтобы пресечь потасовки, владельцы залов нанимали толпу вышибал. Но у вышибал были и другие задачи.
«Помню, в один зал набилась куча народу — яблоку негде упасть, — вспоминает Джон. — Мы подумали, там непременно должны быть менеджеры других клубов, теперь у нас будет много работы. Тогда мы еще не знали, что администрация клуба выставила толпу вышибал, чтоб не подпускали к нам менеджеров из других клубов. К нам никто не смог пробиться, кроме представителя того клуба. Он сказал, что мы им понравились, и предложил по восемь фунтов за выступление. Это было на пару фунтов больше, чем обычно, так что мы остались довольны».
С 1961 года «Битлз» могли зарабатывать гораздо больше: спрос на них рос с каждым днем, и они постепенно догоняли самую известную ливерпульскую группу Рори Сторма (которого между собой называли «Мистер Шоумейкер»). Но у них по-прежнему не было менеджера, и они сами толком не понимали, что с ними происходит.
«Мы не сразу сообразили, что оставили другие группы далеко позади, — говорит Джордж. — А потом стали замечать, что повсюду собираем огромные толпы. Люди не пропускали ни одного нашего концерта, приходили послушать именно нас, а не просто потанцевать».
Стю и Пита по-прежнему подкалывали, но до серьезных стычек, как в Гамбурге, уже не доходило. Обычно спорили из-за места в фургончике или из-за еды. Возникали перепалки, кому вести машину, — место водителя считалось лучшим, потому что не было завалено аппаратурой.
«Обычно ругались мы с Джорджем: мы ведь были примерно сверстники, — говорит Пол. — Джон был старше и считался безусловным лидером. Мы с Джорджем препирались до хрипоты, кому сесть за руль. Потом, когда у нас появился собственный фургон, я обычно хватал ключи и первым плюхался на водительское место. Джордж залезал в машину и говорил: „Эй, сегодня моя очередь. Ты вчера машину вел“. А я отвечал: „Не-а, веду я“».
После успешных выступлений в дансингах Мерсисайда группе предложили обосноваться в собственном клубе — там можно играть постоянно, там поклонники всегда их застанут. Благодаря Бобу Вулеру этим клубом стал «Кэверн». Они уже переросли мелкую и малоизвестную «Касбу», расположенную далеко от центра Ливерпуля.
«Кэверн» долгое время был крупнейшим музыкальным клубом в центре города, но выступали там в основном джазмены. Даже летом 1961 года, когда вышла упомянутая статья Боба Вулера, на другой газетной полосе «Кэверн» рекламировался как джазовый клуб, хотя в нем уже преобладали бит-группы, в том числе и «Битлз».
Клуб находится в доме номер 8 по Мэтью-стрит. Это узкая улочка в центре, неподалеку от Уайтчепел, где находится NEMS — крупнейший магазин пластинок. Оттуда два квартала до редакции газеты «Ливерпул экоу» и совсем близко до Пир-Хед.
Большинство зданий на Мэтью-стрит — плодовоовощные склады. Улица всегда замусорена и грязна, там вечно пахнет тайными овощами и сокрытыми фруктами. С утра до ночи разгружаются фуры. В клуб «Кэверн» ведут семнадцать ступенек. В этом подвале раньше был винный погреб. Клуб до сих пор напоминает погреб, темный и тесный, с высокими сводчатыми потолками и колоннами. Вентиляции никакой — похоже, по сей день, хотя «Кэверн» успели переделать в ночной клуб с рестораном.
Бывший бухгалтер Рэй Макфолл стал владельцем «Кэверн» в 1959 году и превратил его в джаз-клуб. Здесь играли Джонни Дэнкворт, Хамфри Литтелтон, Экер Билк и Крис Барбер[80]. Но со временем все чаще мелькали бит-группы.
С декабря 1960 года, вернувшись из Гамбурга, «Битлз» выступали в «Кэверн» регулярно, сначала попеременно с полуджазовыми The Swinging Blue Jeans, прежней постоянной группой клуба.
«С декабря 1960-го по февраль 1962-го я объявлял выступление „Битлз“ в клубе „Кэверн“ двести девяносто два раза, — вспоминает Боб Вулер. — За первый дневной концерт они получили пять фунтов. За последний — триста».
Его слова говорят не только о том, какое впечатление произвели ребята на Боба (человек не поленился подсчитать выступления), но и о том, как напряженно работала группа.
«Пожалуй, в „Кэверн“ нам нравилось больше всего, — говорит Джордж. — Это было потрясающе. Мы никогда не теряли контакта с аудиторией. Мы никогда не репетировали, как другие, которые подражали The Shadows. Мы играли для своих поклонников, таких же, как мы. Они приходили в обед послушать, как мы играем, приносили с собой бутерброды. Мы делали то же самое: ели прямо во время концерта. Все было спонтанно. Все происходило естественно».
«Вообще-то, это была настоящая дыра, — рассказывает миссис Харрисон. — Дышать нечем. С них тек пот, запотевали стены, на усилители капало, случались короткие замыкания. Но они не обращали внимания, пели без усилителей. Джон часто орал всякое зрителям. Они все орали. Велели зрителям заткнуться. А Джордж ничего не говорил, даже не улыбался. Девушки постоянно спрашивали у меня, отчего он такой серьезный. Он говорил: „Я — соло-гитара. Если другие валяют дурака и лажают, никто и не заметит, а мне ошибаться нельзя“. Он всегда очень серьезно относился к музыке и к деньгам. Вечно интересовался, сколько им заплатят».
Миссис Харрисон оставалась их самой преданной поклонницей. И она не только приходила на концерты — она приводила друзей и родственников. Она была в «Кэверн» незадолго до их отъезда в Гамбург, когда в клуб ворвалась Мими, собираясь за ухо стащить Джона со сцены.
«Я видела, как она уходила, — говорит миссис Харрисон. — Я ей кричу: „Потрясные ребята!“ А она смерила меня взглядом и говорит: я, мол, рада, что хоть кто-то так считает… После этого мы встречались несколько раз. И она всегда говорила, что, если б я их не подначивала, мы бы все жили тихо-спокойно».
Тем, кто бывал на выступлениях «Битлз» в «Кэверн», больше всего запомнились их импровизации. The Shadows повлияли не только на стиль игры других групп, но и на то, как они выходили или уходили, как объявляли номера. А «Битлз» творили что хотели. Если у других групп летела аппаратура, они, как принято в большом шоу-бизнесе, убегали за кулисы и ждали, пока кто-нибудь не сменит предохранитель. «Битлз» в таких случаях заставляли зрителей хором петь «Coming ‘Round the Mountain»[81]