9 декабря 1952 года, в самый разгар его новых смелых проектов для «А. Эпстайн и сыновья», Брайана призвали в армию. Мысль о школе его пугала — армия ввергала в ужас. «Я был плохим учеником и не сомневался, что стану отвратительным солдатом».
Брайан попросился в военно-воздушные силы и был назначен клерком в службе тылового обеспечения. Курс начальной подготовки он проходил в Олдершоте.
«Я был как в тюрьме и все делал наоборот. По команде „направо“ поворачивал налево, по команде „смирно“ падал».
Худо-бедно освоив премудрости строевой подготовки, Брайан даже надеялся, что его выберут для парада в честь коронации. Шел 1953 год. Брайану казалось, само слово «коронация» звучит чарующе, будоражит воображение, и ему хотелось поучаствовать. Но его не выбрали. Брайан с горя отправился по пабам и клубам и напился.
В своем призыве Брайан оказался единственным выпускником частной школы, кто не стал офицером. Но вполне сходил за офицера — одевался с безупречным вкусом и проводил время в фешенебельных клубах Вест-Энда.
После Олдершота Брайану повезло — его направили в лондонские казармы «Риджент-парк», предел мечтаний любого молодого офицера. В Лондоне у него были связи, и он неплохо проводил время. Как-то ночью Брайан вернулся в казармы за рулем дорогого автомобиля, в полосатом костюме, в котелке и с зонтиком на локте.
Караульные отдали ему честь, а дежурный по роте выкрикнул: «Доброй ночи, сэр». Но офицера в казарме оказалось не так просто сбить с толку. «Рядовой Эпстайн, завтра в десять явитесь в ротную канцелярию и доложите, что выдаете себя за офицера».
На время Брайану запретили выходить в город. То было не первое его взыскание. Он постоянно нарушал субординацию — во всяком случае, был не способен выполнить простейшее поручение. «Армия уже действовала мне на нервы. Я взаправду стал дергаться. На меня все это так давило, что я обратился к гарнизонному врачу, а тот направил меня к психиатру».
Брайан проконсультировался у нескольких психиатров, и все единодушно решили, что рядовой Эпстайн по натуре не военный. Они заключили, что в умственном и эмоциональном отношении он не годен к военной службе. Спустя год, отслужив половину положенного срока, Брайан демобилизовался по состоянию здоровья. Как положено в армии, при демобилизации ему выдали блестящую характеристику, в которой аттестовали Брайана как «сдержанного, надежного солдата, на которого всегда можно положиться».
Брайан рассказывал о катастрофе, постигшей его в армии, шутливо, как бы намекая, что сам все это подстроил. Но почти не остается сомнений, что военная служба и впрямь подорвала его душевное здоровье.
Брайан бегом бежал всю дорогу до Юстона, а там сел в первый же поезд до Ливерпуля. Вернувшись в семейный магазин, он рьяно принялся за работу. И его живо заинтересовал отдел пластинок. Брайану всегда нравилась классическая музыка; впрочем, он любил и популярную. Его любимым исполнителем был тогда Эдмундо Рос[87].
Но сильнее его захватило увлечение, которому он отдал дань еще в школе, — театр. Он уже заподозрил, что мир искусства ему ближе, чем продажа мебели. Брайан не пропускал ни одной постановки в ливерпульском театре «Плейхаус» и все больше времени проводил, играя в любительских постановках или общаясь с профессиональными актерами. Особенно он подружился с двоими — Брайаном Бедфордом[88] и Хелен Линдзи.
Друзья утверждали, что Брайан тоже может стать актером. У него было желание, правильный подход и — в этом они были уверены — талант. Может, ему поступить в Королевскую академию драматического искусства? Они бы ему помогли. И Брайан подал документы в академию. И поступил.
«Я прочитал режиссеру Джону Ферналду два отрывка. Один из сборника Элиота „Сцены из клерикальной жизни“, другой из „Макбета“. Почему-то меня взяли без полного прослушивания. Наверное, сыграло роль, что мне не нужна была стипендия».
Отец Брайана, естественно, не обрадовался. В его списке немужских занятий актеры уступали только модельерам. Но двадцатидвухлетний сын и наследник снова прервал свою карьеру. Причем на этот раз добровольно, в отличие от службы в армии. И возможно, навсегда.
Брайан поступил в Академию драматического искусства в один год с Сюзанной Йорк и Джоанной Данэм. Из стен академии только что вышли Альберт Финни и Питер О’Тул[89]. Учась в академии, Брайан подрабатывал в магазине пластинок на Чаринг-Кросс-роуд.
«Дела у меня шли неплохо. Джон Ферналд в меня очень верил. Но я возненавидел актеров и их образ жизни. В свое время я не любил школу. А семь лет спустя оказался в атмосфере такой же общинной жизни. Мне не нравились ни обстановка, ни люди. Я начал подумывать, что пришел слишком поздно. Все-таки я скорее бизнесмен».
С первого дня занятий в театральной академии отец регулярно спрашивал Брайана, когда тот думает вернуться в семейное дело. На исходе каждых выходных, когда Брайан собирался в академию, отец уговаривал его не возвращаться в Лондон. В летние каникулы 1957 года за ужином в отеле «Адельфи» отец снова предложил ему остаться. На этот раз Брайан согласился.
Отец собрался открыть еще один филиал фирмы — в центре Ливерпуля, на Грейт-Шарлотт-стрит. Он надеялся, сына это заинтересует. Клайв, младший брат Брайана, теперь тоже работал в семейном бизнесе.
Брайан отвечал за отдел пластинок с одним продавцом. Новый магазин торжественно открыла певица Энн Шелтон[90]. В первое же утро отдел принес двадцать фунтов. Отдел в Уолтоне в лучшие времена приносил не более семидесяти фунтов в неделю.
«Большинство магазинов грампластинок, которые я повидал, были просто ужасны. Стоит пластинке стать популярной, и ее уже не купишь — нет на складе. Я старался, чтобы у меня всегда были пластинки, даже самые экзотические… Как только у меня покупали пластинку, я тут же заказывал ее в трех экземплярах. Я считал, если она заинтересовала хоть одного, найдутся и другие желающие. Как-то я даже заказал три копии альбома „The Birth of a Baby“[91], потому что один покупатель ее у меня спросил».
Если вдруг пластинки не было в магазине, покупателю предлагали сделать заказ, обещая немедленную доставку. Брайан придумал простой, но остроумный метод учета проданного. Каждая папка с несколькими с пластинками стягивалась тесемкой, и, когда в папке недоставало пластинок, тесемка провисала — сразу видно, что в папку нужно добавить товар. В течение дня все это постоянно проверялось, папки пополнялись пластинками или тут же составлялся заказ.
Брайан также вел список двадцати самых ходовых пластинок NEMS. Список обновлялся дважды в день. Мало того что это удачный трюк, который пробуждал у покупателей интерес и побуждал их покупать те или иные пластинки, — Брайан изучал спрос и прикидывал, каких пластинок заказать побольше.
«Я в жизни не видела, чтобы люди так усердно работали, — говорит мать Брайана. — Казалось, он впервые в жизни нашел дело, которое целиком его захватило».
Брайан с этим согласен. «Я работал очень много. Ни до того, ни после мне, пожалуй, не приходилось так трудиться. Каждое утро я начинал в восемь, а заканчивал уже ночью. Все воскресенья тоже корпел в магазине, составлял заказы».
К 1959 году, через два года после открытия, два обширных отдела популярной и классической музыки филиала NEMS на Грейт-Шарлотт-стрит занимали два этажа. Штат увеличился с двух сотрудников до тридцати. Дела шли так хорошо, что Эпстайны решили открыть еще один филиал на Уайтчепел, в сердце ливерпульского торгового центра.
На открытие нового магазина пригласили Энтони Ньюли[92]. Брайан познакомился с ним через торговый отдел концерна «Декка». В день открытия в центре Ливерпуля собралась огромная толпа, какая приходила разве что встречать команду, завоевавшую финальный кубок. До той поры в Ливерпуле ни один певец не собирал такую аудиторию.
Оба магазина процветали и разрастались. В 1961 году Брайан мог с гордостью сказать, что два магазина фирмы NEMS в центре Ливерпуля — на Грейт-Шарлотт-стрит и на Уайтчепел — предлагают «лучший выбор пластинок на севере Англии». Эта фраза появилась в рекламе на страницах «Мерси-бита» 31 августа 1961 года — спустя месяц после рождения газеты. Сам Брайан не был поклонником популярной музыки. Его любимым композитором в то время был Сибелиус. Но он был ловким бизнесменом и понимал, что «Мерси-бит» — прекрасная площадка для рекламы и расширения рынка.
В том же номере он открыл колонку «Обзор пластинок», которую подписывал «Брайан Эпстайн, NEMS». Там рассказывалось о новинках эстрадной, джазовой и поп-музыки. В первом обзоре Брайан написал: «По-видимому, популярность The Shadows неуклонно растет». Битлов, наверное, чуть не стошнило.
Собственная колонка давала Брайану бесплатную рекламу магазинов и помогала продвигать на рынок некоторые записи. Но и в «Мерси-бит» не прогадали, предоставив Брайану площадку. За четыре года, миновавшие с тех пор, как он, пресыщенный и разочарованный, бросил Академию драматического искусства, он стал признанным лидером Мерсисайда на рынке пластинок. Его имя и опыт придавали газете вес.
Однако очень скоро Брайан понял, что дальше расширять бизнес некуда. В Мерсисайде он одержал все возможные победы — по крайней мере, в этой области. К осени 1961 года снова накатили скука и неудовлетворенность. Его мать вспоминает, как это почувствовала.
«Он взялся учить иностранные языки. Особенно его интересовали Испания и испанский. И он опять увлекся любительскими спектаклями».
Отец, само собой, встревожился, что сын снова уйдет из семейного дела, создав и бросив на произвол судьбы два преуспевающих магазина.
Сам Брайан вспоминал, как мечтал о чем-то новом, как его терзала скука, раздражал бизнес. Три его ближайших друга не помнят, чтобы Брайан на это жаловался, однако утверждают, что у него хватало других причин для переживаний.