Мартовский бум, как никогда прежде, прославил деятельность крупных профессиональных трейдеров. В преданиях о конкурентных рынках фондовая биржа предстаёт как самый безликий из рынков. Ни одна доктрина не охраняется так ревностно пророками и защитниками фондовой биржи. «Биржа — это рынок, где цены отражают основополагающий закон спроса и предложения», — твёрдо заявляет о себе Нью-Йоркская фондовая биржа. 12 Однако даже самый ревностный обитатель Уолл-стрит порой позволяет себе верить, что в его судьбе есть и более личные факторы. Где-то рядом есть крупные люди, которые то поднимают акции, то роняют их.
По мере развития бума крупные игроки становились всё более всемогущими в глазах общественности или, по крайней мере, в спекулятивном мнении. В марте, согласно этой точке зрения, крупные игроки решили поднять рынок, и даже некоторые серьёзные учёные склонны считать, что этот подъём был спровоцирован согласованными действиями. Если это так, то важной фигурой был Джон Дж. Раскоб. У Раскоба были впечатляющие связи. Он был директором General Motors, союзника Дюпонов, и вскоре, по предложению Эла Смита, стал председателем Национального комитета Демократической партии. Современный исследователь рынка, профессор Чарльз Амос Дайс из Университета штата Огайо, считал это последнее назначение особым свидетельством нового престижа Уолл-стрит и уважения, которым она пользовалась у американского народа. «Сегодня, — заметил он, — проницательный, искушённый кандидат одной из крупнейших политических партий выбирает одного из выдающихся игроков фондового рынка... как создателя доброй воли и кладезя голосов избирателей». 13
23 марта 1928 года, отправляясь на корабле в Европу, Раскоб с оптимизмом отозвался о перспективах продаж автомобилей до конца года и о доле General Motors в бизнесе. Возможно, он также предположил – доказательства этого не вполне точны – что акции GM должны продаваться по цене не менее двенадцатикратной прибыли. Это означало бы цену в 225 пунктов по сравнению с текущим курсом около 187. Как писала газета Times , «магия его имени» была настолько велика, что «умеренный оптимизм» г-на Раскоба поверг рынок в ярость. 24 марта, в субботу, акции General Motors выросли почти на 5 пунктов, а в следующий понедельник достигли 199. Тем временем, рост акций General Motors спровоцировал резкий всплеск активности по другим акциям в списке.
Среди других, кто, как предполагалось, вложил свои силы в поддержку рынка той весной, был Уильям Крапо Дюрант. Дюрант был основателем General Motors, которого Раскоб и Дюпоны выгнали из компании в 1920 году. После дальнейших приключений в автомобильном бизнесе он полностью посвятил себя спекуляциям на фондовом рынке. Семеро братьев Фишер также считались влиятельными. Они тоже были выпускниками General Motors и приехали на Уолл-стрит с огромным состоянием, заработанным на продаже заводов Fisher-body. Ещё одним был Артур У. Каттен, канадский зерновой спекулянт, недавно перенёсший свои рыночные операции на Уолл-стрит из Чикагской товарной биржи. Будучи биржевым спекулянтом, Каттен преодолел существенные личные недостатки. Он был очень слабослышащим, и несколько лет спустя, перед комитетом Конгресса, даже его собственный адвокат признал, что у него очень плохая память.
Наблюдая за этой группой в целом, профессор Дайс был особенно поражён их «видением будущего, безграничной надеждой и оптимизмом». Он отметил, что «они вышли на рынок, не обременённые тяжёлой броней традиций». Рассказывая об их влиянии на рынок, профессор Дайс, очевидно, находил английский язык граничащим с неадекватностью. «Ведомый этими могучими рыцарями автомобильной, сталелитейной, радиопромышленной… — сказал он, — и, наконец, в отчаянии присоединившийся к многочисленным профессиональным трейдерам, которые, после долгой каши и пепла, уловили видение прогресса, рынок Кулиджа двинулся вперёд, подобно фалангам Кира, парасанг за парасангом и снова парасанг за парасангом…» 14
В
В июне 1928 года рынок отступил на один-два парасанга — фактически, потери за первые три недели были почти такими же большими, как и мартовский прирост. 12 июня, день особенно больших потерь, стал знаменательным. В течение года или больше проницательные люди говорили, что может наступить день, когда на Нью-Йоркской фондовой бирже будет торговаться пять миллионов акций. Когда-то это было всего лишь диким разговорным гамбитом, но в течение некоторого времени стали демонстрироваться признаки того, что реальность превзошла его. 12 марта объем торгов достиг 3 875 910 акций, что стало историческим максимумом. К концу месяца такой объем стал обычным явлением. 27 марта было торговано 4 790 270 акций. Затем, 12 июня, 5 052 790 акций перешли из рук в руки. Тикер также отставал от рынка почти на два часа; Радиостанции упали на 23 пункта, а нью-йоркская газета начала свой отчет о событиях дня словами: «Бычий рынок Уолл-стрит вчера рухнул, и грохот был слышен по всему миру».
Объявление о конце бычьего рынка было таким же преждевременным, как и любое другое со времен смерти Марка Твена. В июле наблюдался небольшой чистый прирост, а в августе – сильный подъём. После этого даже приближение выборов не вызывало серьёзных колебаний. Люди оставались невозмутимыми, когда 17 сентября Роджер У. Бэбсон заявил аудитории в Уэллсли, штат Массачусетс, что «если Смит будет избран при демократическом Конгрессе, мы почти наверняка столкнёмся с экономической депрессией в 1929 году». Он также сказал, что «избрание Гувера и республиканский Конгресс должны привести к дальнейшему процветанию в 1929 году», и, возможно, общественность знала, что победит Гувер. Как бы то ни было, в том же месяце заверения пришли из ещё более высокого источника. Эндрю У. Меллон сказал: «Нет причин для беспокойства. Высокая волна процветания продолжится».
Г-н Меллон не знал этого. Как и никто из других публичных деятелей, которые тогда, как и позже, делали подобные заявления. Это не прогнозы; не следует полагать, что те, кто их делает, имеют привилегию заглядывать в будущее дальше остальных. Г-н Меллон участвовал в ритуале, который в нашем обществе считается крайне важным для влияния на ход экономического цикла. Торжественно заявляя о продолжении процветания, считается, что можно способствовать его продолжению. Вера в эффективность такого заклинания особенно сильна среди бизнесменов.
VI
Гувер был избран с большим перевесом голосов. Если бы спекулянты знали, что задумал г-н Гувер, это должно было вызвать резкое падение рынка. В своих мемуарах г-н Гувер утверждает, что ещё в 1925 году он начал беспокоиться о «растущей волне спекуляций». 15 В последующие месяцы и годы это беспокойство постепенно сменилось тревогой, а затем и чем-то, лишь немного меньшим, чем предчувствие полной катастрофы. «Есть преступления, — сказал мистер Гувер о спекуляциях, — гораздо худшие, чем убийство, за которые людей следует порицать и наказывать». 16 Будучи министром торговли, он больше всего стремился взять рынок под контроль.
Отношение г-на Гувера к рынку, однако, держалось в строжайшем секрете. Никто не знал о его попытках, неизменно встречавших сопротивление со стороны Кулиджа и Совета управляющих Федеральной резервной системы, воплотить свои идеи в действия. Новость о его избрании, вместо того чтобы вызвать панику, спровоцировала самый большой на сегодняшний день рост покупок. 7 ноября, на следующий день после выборов, произошёл «победный бум», и акции лидеров рынка выросли на 5–15 пунктов. Объём торгов достиг 4 894 670 акций, что лишь немного меньше исторического рекорда 12 июня, и этот новый уровень был достигнут на растущем, а не падающем рынке. 16 ноября рынок обрушился на новую волну покупок. Поразительное количество акций, перешедших из рук в руки, достигло 6 641 250, что значительно превышает предыдущий рекорд. Промышленный индекс Times вырос на 4,5 пункта за день, что тогда считалось впечатляющим ростом. Помимо впечатлений от выборов, ничто особенно не подогревало этот энтузиазм. Заголовки дня сообщали лишь о затоплении парохода «Вестрис» и о выдающихся подвигах офицеров и команды, которые, оттеснив женщин и детей, спасли свои жизни. 20 ноября стало ещё одним важным днём. Объём торгов — 6 503 230 акций — был чуть меньше, чем 16-го, но, по общему мнению, был гораздо более бурным. На следующее утро газета «Таймс» отметила, что «по силе циклона вчерашний фондовый рынок никогда не был превзойдён в истории Уолл-стрит».
Декабрь выдался не таким уж удачным. В начале месяца случился серьёзный спад, и 8 декабря акции Radio упали на целых 72 пункта за один день. Однако рынок стабилизировался, а затем восстановился. За весь 1928 год промышленный индекс Times вырос на 86 пунктов, с 245 до 331. За год акции Radio выросли с 85 до 420 (они ни разу не выплачивали дивиденды); акции Du Pont – с 310 до 525; акции Montgomery Ward – со 117 до 440; акции Wright Aeronautic – с 69 до 289. 17 В течение года на Нью-Йоркской фондовой бирже было продано 920 550 032 акций по сравнению с рекордными 576 990 875 акциями в 1927 году. 18 Но был ещё один, ещё более значимый показатель того, что происходило на рынке. Это был феноменальный рост объёмов маржинальной торговли.
VII
Как уже отмечалось, в какой-то момент роста экономики все аспекты владения недвижимостью теряют значение, за исключением перспективы скорого роста цен. Доход от недвижимости, удовольствие от её использования или даже её долгосрочная ценность теперь имеют чисто теоретический характер. Как и в случае с более отвратительными участками во Флориде, эти права пользования могут отсутствовать или даже быть отрицательными. Важно то, что завтра или на следующей неделе рыночные цены вырастут — как вчера или на прошлой неделе — и можно будет получить прибыль.
Отсюда следует, что единственное вознаграждение за владение, в котором заинтересован собственник в период бума, — это рост стоимости. Если бы право на возросшую стоимость было каким-то образом отделено от других, теперь уже не столь важных, плодов владения, а также от максимально возможного количества тягот владения, это было бы весьма кстати для спекулянта. Такое положение позволило бы ему сосредоточиться на спекуляции, которая, в конце концов, и есть дело спекулянта.