– Я вместе с армянами не хочу. Я их близко не знаю, – говорю я.
– Чего? – Ритка не слышит.
Я опять подхожу к ней вплотную:
– Я их не знаю! Уйдут – тогда подойду! – ору я и отпрыгиваю, чтобы не попасть под удар этой глухой тетери. Теперь она меня уже не отталкивает, а наоборот, обнимает за шею, виснет на мне и говорит:
– Какая разница, знаешь – не знаешь? Просто Пашка сейчас уехать может.
– Куда он поедет, если тут столько народа? – усмехаюсь я, отстраняюсь и иду к раздевалке. По дороге ко мне подтанцовывает какая-то студентка с огромными зрачками.
– Как дела? – игриво улыбается она. – Давай потанцуем?
– Как тебя зовут? – спрашиваю я, скользя взглядом по ее телу.
– Мне тоже тут очень нравится, – наклоняется она к моему уху, продолжая извиваться в танце.
– Вкусненькая таблеточка, да? – хмыкаю я. – Вторая уже сегодня?
– Лера, – кивает она, растягивая губы в улыбке.
– Ты бы лучше ехала домой уроки учить, Лера, – киваю я в ответ.
– Нет, только половинка, меня саму угостили.
– Смотрю, тебя нормально так штырит, – бросаю я и двигаю дальше.
Слышу за спиной: «Сам уроки готовь, придурок!» Своевременно девушка реагирует, ничего не скажешь.
Пашку я действительно нахожу у раздевалки, мы вместе идем к туалетам, и он заходит в крайнюю левую кабинку. Выйдя, кивает мне, говоря что-то вроде: «Я поехал в „Оперу“». Я захожу в кабинку, защелкиваюсь, запускаю руку за бачок и выуживаю оттуда малюсенький целлофановый катышек. Да… Негусто.
Ритка уже сидит в VIPе, говорит по телефону и пьет новый коктейль. Она уже достаточно датая, что неудивительно. Этот «мохито» четвертый или пятый? Впрочем, какая разница?
– Взял? – спрашивает Ритка, закончив разговаривать.
Я киваю.
– Класс! – она прищуривается, отчего ее лицо с высокими скулами и карими глазами становится агрессивно-сексуальным. Она делает глоток «мохито» и немного обливается. Капли коктейля медленно скользят по ее высокой шее. Скорее всего, это заложено в сценарии.
– Знаешь, я подумала и решила, что буду тебе помогать с твоим клубом, – внезапно говорит она. – Мы сделаем офигенный проект. Такой проект, от которого всем крышу снесет. Ты и я… Через год заработаем кучу денег. С твоими связями и моей энергией – легко! Давай выпьем за это!
Она говорит таким тоном, словно мы с ней эту тему постоянно обсуждаем. Вроде как я ее уговаривал, а она не соглашалась. А теперь вот решилась окончательно. Хотя за все три месяца, что мы вместе, я ни разу не заводил с ней подобного разговора.
– Было бы… Было бы круто, – говорю я, запинаясь от неожиданности. – Ты и я. Было бы очень круто, зайка.
Я беру из ее рук «мохито», делаю большой глоток и целую в губы, наполняя ее рот пряным алкоголем. Глаза Риты подергиваются туманом. Она отрывается от меня, закидывает голову назад и заливисто хохочет. Капли коктейля все еще текут по ее шее и почти достигают выреза на футболке.
…Через десять минут Рита, упершись лопатками в зеркало, сидит на тиковой столешнице с утопленной железной раковиной. Я двигаюсь рывками, а Рита все время сползает вниз, так что мне приходится упираться ногой в дверь.
– Сильнее, – нарочито громко стонет Рита. – Сильнее! – Из ее руки на пол выпадает скрученная в трубочку банкнота. – Я люблю тебя, – Рита открывает глаза, усилием концентрируется на мне и шепчет: – Мы самая крутая пара в Москве.
Я смотрю на себя в зеркало через ее плечо. Короткая стрижка а-ля Джастин Тимберлейк, карие глаза, темные круги под ними. Я выгляжу как заядлый тусовщик (я и есть он). Футболка наполовину задрана, тертые джинсы спущены до колен, носок кед «Paul Smith» с традиционным рисунком чуть выглядывает из-под наплывов джинсовой ткани. Мне двадцать семь. За последние полгода я не пропустил ни одной сколь-нибудь значимой вечеринки в Москве…
– Я люблю тебя, – стонет Рита и кусает меня за мочку уха.
– Я люблю тебя, – шепчу я.
– Я тебя ненавижу, – Рита бьется в экстазе. В дверь начинают стучать.
– Я знаю, – одними губами произношу я.
Но Рита уже не слышит, она издает короткий стон, инстинктивно дергает рукой и открывает воду. Брызги попадают мне на живот.
– Я знаю… – снова шепчу я.
Мисс Бродвей
Вечер, собравший сонм красивейших девушек страны (вспоминается фраза «Россия будет прирастать регионами»), вечер, на который стремились попасть все холостые и не очень мужчины столицы (с годовым доходом не менее двенадцати миллионов евро) и падкая до ломящихся от жратвы и выпивки столов пресса, подходил к концу.
Наблюдая за финалом светского раута, я понимал, что главное в отечественном кинематографе – телки. Как и в любом другом российском искусстве, в сущности.
Только что со сцены объявили победительниц конкурса. Обойдя шеренгу одетых в купальники участниц с синими ногами (в зале очень холодно), ведущие вручили цветы и главный приз самой «Мисс Бродвей» и двум финалисткам. Все это свершалось под улюлюканье жюри, едкие комментарии ведущих и дружные аплодисменты собравшихся. Подвыпившая пресса громче всех благодарила организаторов и вразнобой скандировала «Атлантик»! «Атлантик»! Победительница, грустноглазая девушка из Уфы, получила автомобиль «Mercedes», главную роль в новом фильме, море цветов и обнадеживающие улыбки спонсоров. Две финалистки получили бабла, право на участие в кинопробах и плотоядные взоры «партнеров проекта». И только мы с моим приятелем Антоном не получили ни черта, не считая халявного буфета.
Сытые гости начали дружное продвижение к сцене, чтобы получше рассмотреть победительниц, пресса слаженно щелкала камерами, призерши обнимали и целовали «Мисс», не забывая смахивать слезы, кинозвезды жали руки организаторам, члены жюри, со вздохами, словно после тяжелой работы, вылезали из-за столов. Короче, гости были погружены в атмосферу искренней радости. Непонятно только с чего: двадцать четыре девушки на шестьсот гостей явно не делятся.
– Интересно, зачем на этот конкурс такие бабки тратят? – интересуется Антон, оглядываясь по сторонам.
– Как – зачем? – отвечаю, закуривая. – Такие призы дешевле, чем телок у Листермана покупать.
– Пошли за призами! – Он хлопает меня по плечу.
– У меня завтра встреча в редакции с утра, – пытаюсь соскочить я.
– Я тебя умоляю! – кривится Антон. – Зря водителя брали?
– Ну, вообще-то могу и к часу приехать. – Здравый смысл все-таки берет верх.
– Вечно ты ломаешься!
– Чего втираем? Как обычно? – скорее для галочки, нежели из интереса, уточняю я.
– Ну да. «Мое кино – это мое кино. Мое кино – это мое кино. Важнейшим из искусств для нас является кино», – кивает Антон.
– Давай только в этот раз без скандалов, – предлагаю я.
– Когда я скандалил-то? – удивляется он.
– Да никогда, в принципе, – пожимаю плечами я, – только вот на прошлогодней «Мисс Бродвей» ты бухой приставал к победительнице, и мы чуть не получили в башню от спонсоров. А так никогда! Значит, на этот раз план такой: подходим к двум самым заплаканным…
– Или к двум с самыми алчными глазами?
– Как правило, это одно и то же. Значит так: я – режиссер нового фильма, а ты – продюсер «Атлантик».
– Ты режиссер? Ты хотя бы один термин профессиональный знаешь? Или имя великого режиссера?
– «Снято!» «Дубль два!» Спилберг! Буслов!
– Так, все понятно. У тебя познания в области кино хуже, чем у конкурсанток. Продюсером будешь ты, а я про Антониони и Бергмана поговорю.
– Как скажешь. – Я поднимаю руки вверх. – Сдаюсь. Только давай быстро: подошли, сняли и отъехали. Про Бэкхема будешь дома рассказывать.
– Бергмана.
– Ну Бергмана…
Мы двигаемся по залу ресторана «Яръ» сквозь плотный строй девушек с бокалами шампанского в руках, нетрезвых коллег-журналистов, спонсоров, инвесторов, промоутеров и кинозвезд, подходим к сцене, возле которой сгрудились проигравшие, и начинаем вычислять самых податливых. Мое внимание привлекает высокая брюнетка со спортивной фигурой, облокотившаяся на край сцены и закрывшая лицо руками. Ей пытается вытирать слезы русоволосая фея, которую природа щедро одарила не только формами, но и смекалкой. Утешая подругу, она не забывает смотреть в зал в поисках кого-то, кто сможет подсластить горечь поражения. И судьба (ну надо же!) моментально вознаграждает ее:
– Девушки, ну зачем вы так расстраиваетесь? – как можно более доброжелательно улыбаюсь я.
– Ты посмотри, какой натурализм! – встревает Антон. – Настоящая Клаудиа Кардинале в «Сладкой жизни»!
«…Ни фига себе познания!», – мелькает в моей голове, и я говорю вполне веско:
– Да, в этой сцене, на…
– На пляже, – заканчивает Антон, – когда она плачет на пляже. Девушки, вам не плакать нужно, а быстрее контракты подписывать! Нет, ты посмотри, я уже десятые пробы делаю, а тут такие экземпляры!
– Настоящие итальянки, – соглашаюсь я.
Брюнетка моментально успокаивается и поднимает на нас свои растекшиеся глаза. Ее подруга настороженно нас изучает.
– Подумаешь, в финал не вышли! Какая глупость, – продолжаю я. – У вас в кино перспективы получше, чем у победительниц. Вы уж мне поверьте.
– А вы организаторы? – спрашивает русоволосая.
– А мы похожи на организаторов? Антон, мы в самом деле похожи на организаторов?
– Невозможно, – отрицательно качает головой Антон.
– Я – Андрей Буслов, креативный продюсер «Атлантик», а это мой друг, известный режиссер, Антон Бондарчук, брат…
– Андрей, давай без титулов, я тебя прошу, – хмурится он.
– Бондарчук? – глаза брюнетки заблестели, теперь уже не от слез. – И вы…
– Брат. Младший, – извиняющимся голосом говорит Антон. – Фамилии не выбирают, сами знаете.
– А ваша фамилия мне тоже знакома, – вторит русая, глядя на меня.
– Ну да, мы ведь в одной индустрии… один момент. – Я отскакиваю и ловко перехватываю с подноса официанта пару бокалов шампанского. – Это вам, милые дамы!
– Ой, спасибо, – хором говорят они. – А вы?