— Земля!
Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Сатон выбежал из палатки, ухватился за ствол деревца, тряс его и смеялся, подставляя лицо под летящие с листьев капли. Запах озона реял во влажном воздухе.
Сатон взял ружье, кликнул собаку и скрылся в кустах. Нури перевел дыхание, уселся на мокром камне, листал инструкцию, а Олле сосредоточенно разглядывал коричневого упругого червяка.
— Ну и что с ним делать?
— Здесь написано: «Надо повернуть головку на десять оборотов. Это обеспечит шевеление червя в течение трех минут». Вообще примитивное устройство, без логической схемы,
— Повернул, а дальше?
— «Насадить червя за колечко, расположенное посередине, на крючок так, чтобы жало крючка было свободно», — прочитал Нури.
— Сделано.
— Передвинь поплавок, чтобы между ним и крючком было расстояние примерно в метр, и бросай все это в воду. Теперь сиди и жди. И гляди на поплавок. Думай о всякой всячине, о смысле жизни или о том, почему временами кубичная гракула сама напрашивается на контакт, хотя имеет одну ноздрю. Лучше же, как рекомендуется в инструкции, ни о чем не думай, а просто гляди на поплавок, и все. И представь, червяк в воде шевелится, рыба, не зная, что он заводной, глотает его вместе с крючком… О! Тяни! Быстрее!
Олле взмахнул удилищем. Рыбка описала в воздухе серебряную дугу и забилась в траве. Они не дыша смотрели на нее. Потом Олле торопливо высвободил крючок, завел червя и снова закинул удочку. Налили воды в котелок, туда пустили рыбку. Долго сидели молча.
— Я себя как-то странно чувствую, Олле. Эта тишина, сосны… И воздух удивительный… Сколько это стоило: звукоизоляция, дождь? А изменение маршрутов транспорта?
— Примерно пять тысяч человеко-часов.
— Ради нас троих?
— Дед выбрал сутки в настоящем лесу и натуральные ощущения древних охотников. А забытые ощущения дорого стоят.
— Сатон — могучий старик!
— Разве дед мог пожелать что-то для себя одного…
— Я бы не додумался, — пробормотал Нури. — После Марса это изобилие леса, воды и прочего весьма впечатляет. Кто это там шумит и булькает?
— Собаки воду пьют.
Пес взобрался на камень и, свесив морду, уставился выпуклыми глазами на поплавок. Нури пристально разглядывал его. Пес постоял, ловко спрыгнул с камня и протяжно зевнул, передернувшись всем телом. Уловив взгляд Нури, он помахал хвостом, отвернулся и улегся на траве.
— Что ты там заметил?
— Да так, почудилось, — ответил Нури. — А собственно, зачем она, собака?
— Сейчас просто для забавы. Но я читал, собака — доброе и ласковое животное, когда-то она всегда сопутствовала человеку. Собака, лошадь, олень и другие звери. Потом машин становилось все больше, животных меньше. Когда мясо, молоко и многое другое стали синтезировать на биофабриках — нужда в животных отпала. — Олле помолчал и добавил: — Вообще-то твой вопрос нелеп, а мой ответ глуп. И собака, и муравей такие же жители Земли, как и мы с тобой, и имеют такое же право на жизнь…
День в лесу пролетел незаметно. Вечером, когда сиреневые сумерки выползли из кустов, трое сидели у маленького костра. Сатон долго возился с вентилем баллончика. Наконец огонек перестал шипеть, послышалось легкое потрескивание смолистых сучьев. Сатон удовлетворенно крякнул и, откинувшись, прислушался к комариному звону. На притихшем в туманной дымке озере раздалось и смолкло утиное кряканье.
Собаки, выдвинувшись из темноты, смотрели, как Нури помешивал пахучее варево в закопченном котелке. Потом Трезор лениво поднялся и приволок откуда-то кость. Он лег у костра, ухватил кость зубами и застыл, изредка помаргивая на огонек.
После ужина, когда Олле вымыл посуду и вернулся к костру, Сатон начал рассказывать.
— Не пойму, как мы умудрились подойти к нему настолько близко. Заяц сидел совсем рядом, у пенька. Он что-то жевал, и уши его казались красными, солнце просвечивало их насквозь. Он долго сидел, расставив широкие задние лапы, шевеля раздвоенной верхней губой. Затем он подпрыгнул, постучал по пню и стал кататься в траве. Потом отряхивался и умывался, приводя себя в порядок, приглаживал мех на боках и животе. Это было смешно и трогательно… Что ты так смотришь на меня, Нури? Дело не в том, что у зайца, на мой взгляд, излишне обширная программа. Меня восхитило отношение механиков-фаунистов к своему делу. По сути, заяц — автомат разового пользования, а как он тщательно сработан. Это тебе не цельнометаллический черт…
— А мы-то радовались земному раю, — со странной интонацией протянул Олле.
— Ты послушай дальше. Я подумал, что, если сразу выпущу пса, охоты уже не будет. Тогда я свистнул. Заяц сделал гигантский скачок и мгновенно исчез, как бы растворился в воздухе. Трезор присел, завыл по-дурному и кинулся в погоню. Я сначала шел на собачий крик, а потом махнул рукой и занялся сбором грибов. Трезор нашел меня через час. Он был без зайца, и из пасти у него валил пар — видно, перегрелись аккумуляторы…
Сатон пожевал травинку, наморщил лоб:
— Может, ты скажешь, Нури, в чем здесь дело? Собака должна поймать зайца, это предопределено программой.
Нури молчал. Олле с неподвижным лицом смотрел в костер, и в глазах его отражались желтые блики.
— Не знаю, зачем вам это понадобилось, мастер, — сказал наконец Нури. Губы его вздрагивали. — Я смутно догадывался: здесь что-то не то, когда собаки не спрятались от дождя, когда они синхронно, точно повторяя движения друг друга, отряхивались от воды.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Не знаю… Коэффициент надежности у пса, как и у прочих роботов этого класса, близок к единице, навряд ли он испортился. Игровая ситуация по программе обычна: поиск источника энергии. Собака ловит зайца и подзаряжается от его батарей. Тривиально!
— Стандартная программа — это мне известно. Ты уходишь от ответа. Заяц-то остался непойманным!
Олле потрогал пса.
— Заводной червяк — это еще так-сяк. Но механический барбос, кибер-заяц… Кому это надо?
— О чем ты, Олле?
— Я говорю, нехорошо это… А на твой вопрос, дед, полагаю, лучше Трезора никто не ответит.
Пес мотнул головой, кость откатилась в сторону. Внутри у пса что-то щелкнуло, и он сказал голосом подростка;
— У меня все в порядке. Неисправен заяц. Он бежал нелогично, вопреки программе. Я несколько раз рассчитывал координаты точки нашей с ним встречи и каждый раз ошибался, чего быть не должно. Когда в аккумуляторах закипел электролит, программа автоматически переключилась на поиски хозяина.
Нури слушал, машинально рассматривая кость. Заметил два углубления, армированных металлом, — сюда Трезор засовывал клыки. Вздохнул: проще было бы сменить аккумуляторы, чем каждый раз подзаряжать их. И корпус имитирован под кость не совсем удачно. Он положил батарейку возле собаки и сказал:
— Трезор ошибается, на мнение кибера в этом случае полагаться нельзя.
— Или неисправна собака, — проговорил Сатон, — или неисправен заяц. Третьего быть не может.
Олле глядел на огонек костра. Его фигура казалась бронзовой в мигающем свете.
— Третье может быть, — произнес он.
— Ты считаешь, что…
— Вот именно. Ведь мог же в Зоне уцелеть хотя бы один настоящий заяц. Или — перебежчик из другой зоны…
Прошло полгода. Олле сидел вечером за письменным столом и диктовал самопишущей машинке последнюю главу своего «Исследования мимики и жеста древних народов Средиземноморья». Помешал Нури. Он шумно ворвался в кабинет.
— Ты слышал?
Олле, вздохнув, выключил машинку.
— Что я должен слышать? Или забраковали твоего кибера?
Как раз сегодня Нури должен был сдавать приемочной комиссии действующую модель элегантного и молчаливого робота-парикмахера.
— Кибер-то принят, о чем говорить… Послушай, дед опять затевает что-то грандиозное. — Нури, торопясь, включил информатор.
«Повторяем последние известия. Совет Земли, рассмотрев предложение доктора Сатона, считает необходимым расширить деятельность Института Реставрации Природы. Намечено создание новых филиалов ИРП, в ведение которых передаются обширные территории и водные пространства по следующему списку… При отделениях ИРП будут организованы детские учреждения, ответственные за экологическое воспитание молодых граждан планеты Земля».
Экзамен
Нури сидел на дереве, а внизу бесновался и царапал кору какой-то пятнистый зверь. Это продолжалось уже минут десять и стало раздражать Нури. Зверь разбежался, прыгнул. Когти на растопыренных лапах промелькнули в сантиметре от башмаков. Нури поджал ноги, обхватил ствол, наклонился.
— Красивый, — сказал он. — Но совсем невыдержанный.
Зверь прислушался, рыкнул и полез на дерево. Нури вздохнул, крепче уцепился за сук.
— Нехорошо, ситуацию не учитываешь.
Он сдвинулся по стволу вниз и пнул зверя каблуком в нос. Зверь шлепнулся на спину, вскочил, зашипел и, словно забыв о Нури, кинулся к орнитоплану. Он вцепился зубами в пластиковую оболочку крыла и, урча, стал рвать ее. Крыло судорожно задергалось. Этого Нури стерпеть не мог. Бормоча: «В конце концов, у каждого есть нервы…», он спрыгнул с дерева, подбежал к зверю, ухватил его за шиворот и хвост у самого корня и отшвырнул в сторону. Зверь приземлился на все четыре лапы, взревел, ударил себя хвостом по одному боку, потом по другому и прыгнул…
Нури копался в ящике под седлом, искал флягу, когда из динамика послышался голос дежурного ИРП:
— В чем дело, Нури? Вас не видно, вас не слышно.
Нури потер ладонь:
— Сел на опушке, хотел немного размяться, а тут такой пятнистый, усатый…
— И?
— Инструкцию к повестке помню. Уклонялся. Сидел на дереве. Так он укусил аппарат.
— На дереве! — мурлыкнул диспетчер. — Вам помочь?
— Обойдусь.
Нури перевернул зверя на спину, ополовинил флягу ему в пасть. Зверь захлебнулся и открыл глаза.
— Ну вот, — обрадованно сказал Нури, — жив, здоров. Только задумчивый немного.
— Доберетесь сами? — спросил диспетчер.