— Он считает, что должен охранять тебя, потому что наши мальчики ещё недостаточно воспитались, — озвучил Хенсок, понимая, что от Лео мы долго будем ждать объяснений. Он добавил своих умозаключений, подтверждавших мои: — Опять нашел способ, чтобы не уходить. Вот изворотлив, уж!
— Я не… — открыл рот Лео, но Хенсок поднял руку, и в его глазах уже тайно плясало веселье.
— Не надо мне больше ничего говорить! Я наслушался, — он откинулся, напоследок изображая негодование и свирепость. — Ступай, мне нужно кое-что сказать Хо.
Послушно поднявшись, монах поклонился и, зыркнув на меня искрометно, вышел вон. Я подозрительно проводила его спину и обернулась к дедушке.
— О чем вы хотите поговорить со мной? — насторожившись, я ждала очередных интриг.
— Да ни о чем, — отмахнулся он, спокойно вздохнув. — Пусть пойдет, проветрится, подумает. То, что он хотел сказать, он должен сказать тебе, а не нам обоим.
— И что же это?
— Как у тебя дела, нормально? — оживился Хенсок, сбив меня с толку и сев ровнее, положив локти на столешницу.
— Да, спасибо. Никто не обижает.
— Самое главное, — удовлетворенно кивнул он. — Ну, а ты?
— Не обижаю ли кого-нибудь я? — саркастически улыбнувшись, я пожала плечами. — Как я могу это сделать?
— Обыкновенно, — Хенсок пододвинул чайник и молчаливо спросил, не хочу ли я. Получив отказ, он подлил только себе. — Девушки умеют обижать юношей. Вот Чимин. Мне кажется, ты ему нравишься. Но ты не обращаешь на него внимания. Разве это не обидно?
— Я? — распахнула я глаза. Что за открытия? — Вовсе нет, мы дружим, и заботимся друг о друге… — я покраснела.
— В любом случае, ты и не обязана отвечать симпатией всем, кому ты нравишься, — кинув кусочек коричневого сахара, Хенсок размешал его. — Другой вопрос, кто нравится тебе?
— Мне? — я заёрзала на стуле. — Не начинайте эту тему, я и так чувствую себя, если не демоном Мара, то Евой, из-за которой Джин вкусил запретный плод, — погрустнев, я опустила взгляд к полу.
— Не будем лукавить, он вкусил его на несколько лет раньше, ещё до тебя, — захихикал старик. Я сконфужено вцепилась в брючины спортивного костюма и затеребила их. Да, я была бы у него не первой девушкой, что же теперь? Не считать наши отношения, толком и не состоявшиеся, чистыми и непорочными? — Адам и Ева были невинными и незнающими в раю, — зафилософствовал Хенсок. — Змей уговорил её попробовать с древа знания, а она сподвигла на это Адама. Единственный, кто знал, чем всё обернется и чего всё это стоит, был змей, уже искушенный в подобных делах. Кстати, он явно был мужского пола, — наставник подмигнул мне. — Тебе не кажется, что роль Адама в этой пьесе принадлежит не Джину? А вот змей… истинные происки дьявольской сущности: заставить согрешить так, чтобы казаться второстепенным виновником по сравнению с Евой. Ну, не великолепная ли хитрость?
— Не пытайтесь выдать Джина за коварного совратителя, — замахала я руками. — Я в это не поверю.
— Я не утверждаю, я лишь говорю о том, что Джин не был невинен, как первые люди, но и не был пресыщен, как Будда, когда решил отречься от желаний, — Хенсок развел ладони, поставив чашечку. — Для каждого уровня познания есть свой предел. Безгранична только глупость, — мы помолчали. Как обычно, меня запутывало больше, чем распутывало всё, что говорил старик. — Да и я не бог, чтобы выгонять из рая, — улыбнулся он. — Да и монастырь не рай. Рай в душе, потому что он идеален, а идеалы всегда только внутри, в мечтах… люди уходят оттуда сами, разочаровываясь, переставая верить, надеяться… — он замолчал опять. Иногда мне становилось неясно, плутает он в своих монологах в силу возраста и его неудержимости к бессвязным формулировкам, или осознано, создавая словесные головоломки, чтобы всякий искал в них ответ сам? — Ладно, иди, не буду тебя больше задерживать.
— Хорошо, — я поднялась, несмелой походкой пойдя на выход. Лучше было и не пытаться анализировать всё сказанное мне. Лео верил в то, что Хенсоку виднее, куда идти и каким путем следовать.
Спустившись по ступенькам, я обнаружила Лео на дорожке возле башни. Замерев, потому что тут же попала под его взгляд, я поежилась и, стряхнув с себя оцепенение, подошла к нему.
— Ты хотел ещё поговорить с учителем?
— Нет, — он покачал головой в довесок, чтоб точно понятно, что "нет". — С тобой.
— Со мной? — как все хотят со мной поговорить! А результат, наверняка, будет одинаков. Я опять ничего не пойму. Лео ведь тоже не Цицерон, чтобы изъясниться четко и ясно. — Я слушаю, — и он онемел. Не навсегда точно, но я надеялась, что и не на слишком долгий срок. Опять накрапывал дождь, и затягивать уличную беседу не хотелось. — Ну?
— Я… — подстегнул себя монах. Мы давненько затяжно не полемизировали, и он, похоже, отучался быстро это делать. — Я не… не ищу повод, чтобы не уйти, — он поднял взгляд, но всё равно создавалось ощущение, что он прячется под бровями и в любой момент закроет веки, чтобы оказаться "в домике". — Долг прежде всего. Надо уйти, и я уйду.
— Зачем же ты остаёшься, пока я здесь? — уточнила я, вглядываясь в него. Попытавшись не сгибаться слишком сильно, он сцепил руки перед собой, на уровне груди, и затер ладонью кулак. Потом поменял их, продолжая крутить, как шарниром.
— Потому что… потому что ты… ты здесь, — руки расцепились и повисли по бокам, так резко, что я вильнула корпусом назад и обратно. — Я волнуюсь.
— За меня? — приятное тепло от удивления полилось по крови, побежало по коже мурашками. Он волнуется! Он кивнул. — Но что здесь такого может произойти? Меня никто не обидит, не ударит. Почти все стали моими друзьями.
— Я останусь, пока ты здесь, — упорно повторил он. Лицо его приобрело каменность, губы отвердели в непривычном для него выражении решительности.
— То есть, я буду виной тому, что ты не выполняешь долг? — я вспомнила, что Хенсок явно желал вытравить Лео отсюда побыстрее, и подключал меня к своему плану (всё равно думаю, что так и было), а теперь, получается, я его, наоборот, задерживаю? — Учитель меня возненавидит, если из-за меня всё останется на своих местах.
— Ты знаешь выход, — вдруг бросил зоркий взгляд Лео мне в глаза и сразу же отвел его. Фраза началась как вопрос, но кончилась, как утверждение.
— Уйти одновременно с тобой? — логично предположила я, догадавшись, что к этому всё и свелось. На лице бывшего привратника отразилось облегчение, что я угадала. — Одновременно, или вместе? — Не знаю зачем уточнила я.
— Со мной некуда идти, — отверг это предположение Лео и, отступив, завел руки чуть назад, словно готовясь на взлет. — Просто… девушке не место среди мужчин. Лучше уходи, — сказав это, он моментально сорвался и, разве что не вспылив, растаял в направлении ступ. Что это было? Забота, беспокойство или… ревность?
Примечание к части *Эфебия — государственная организация в Древней Греции для подготовки свободнорожденных юношей к военной и гражданской службе
Ещё немного 18 октября
Пока никуда не ушла, я быстро возвратилась на второй этаж и наткнулась на ожидающий взгляд Хенсока. Он знал, что я приду обратно? Опустевшая чашка была поставлена на стол, и он отвел от неё руку.
— Я заберу посуду? Помыть, — оправдала я для начала своё появление.
— Пожалуйста, — откинулся назад старик, наблюдая за мной. Я не стала испытывать себя, сражаясь с ним взглядами, опустила свой к посуде, и только тогда заговорила:
— Вы ведь очень хотите, чтобы Лео ушел отсюда, да?
— Видит Всевышний — кем бы он ни был, — по своей воле я никуда бы его не отпустил. Этот мальчик слишком дорог мне, — я не выдержала и подняла глаза, чтобы не только чувствовать, но и смотреть на искренность, льющуюся в голосе и отражающуюся на лице. — Каждый ученик, который проводит здесь длительное время, становится мне родным, как моим собственным сыном… Ты знаешь, своих детей у меня нет, но, открою тебе секрет, многие люди, не имеющие собственных детей, относятся к чужим с куда большей любовью, чем тем подарили бы родные родители. Я волнуюсь и переживаю за каждого мальчика, чья судьба когда-либо была мне вверена, но Лео — особый случай. Мне кажется, ты должна меня понимать без лишних объяснений.
— Я понимаю, — составив чашки на поднос, я оставила его стоять на столе и присела. Разговор был не из мимолетных и поверхностных, он требовал опереться телесно. — Однако Лео всё равно уходит…
— Как и все, рано или поздно, — Хенсок погладил столешницу, будто сметая крошки, и развел руками. — Какую бы боль ни испытывало моё сердце, я служу долгу, я служу высшей цели. Все они — ученики, монахи, все мы здесь служим или будем служить ей. Если раз дать слабину — всё пойдёт насмарку. И Лео тот, чей вклад в мир за стеной трудно переоценить. С его чистым духом и физической силой, с его уникальными способностями, он незаменим для защиты наших интересов.
— Ваших интересов? — побоялась я, что слышу о чем-то корыстном, но напрасно.
— Да, в наших интересах сделать мир немного лучше, добрее и порядочнее. И именно за это я боролся, и буду бороться до конца. Мне всё равно, если кто-то посчитает, что я много беру на себя, что решаю, что правильно, а что нет, как должно быть, а как быть не должно… Я никогда не просил ничего для себя, не искал для себя, я делал всё для блага людей вокруг. Не того блага, которое они сами себе сочинили, что оно им необходимо: пресыщаться и тонуть в роскоши, а того, которое заведено истинной мудростью. Это не мною придумано. Я получил завет и наказ от своего учителя, он от своего, и так по цепочке до времен, которые теряются в забытых далеких веках. Мы зовёмся буддийским монастырем, но, как ты, скорее всего, заметила, многое противоречит истинно буддийским установкам. Наше понятие справедливости так же не является каким-то буддийским, оно вообще не принадлежит никакой религии, нации, расе, особой касте. Мы никому ничего не навязываем и не пытаемся установить мировой порядок или господство. Мир прекрасен свои