— А гашиш-то почем? — сообразил наконец спросить Артем.
— Тсс, — прижал палец к губам цыганенок и испуганно завертел головой.
За мостом трущобы стали еще плотнее, на узких улицах люди с удивлением оглядывали Артема. Одна женщина, проходя мимо, пощупала воротник его рубашки. Между тем вечерело, в сером небе уже проклевывались ранние звезды, и Артем начал волноваться.
— Эй, — окрикнул он цыганенка, — все, я дальше не пойду.
Цыганенок недоуменно посмотрел на Артема и засмеялся, показывая жестами, какой большой путь они уже прошли и что осталось совсем чуть-чуть.
— Хорошо, я подожду здесь, — сказал тогда Артем, — а ты сбегай и принеси мне гашиш сюда.
Цыганенок в отчаянии замотал головой, потянул Артема за рукав и показал раскрытую пятерню.
— Еще пять минут и будет гашиш. О’кей?
— О’кей, — вздохнул Артем и пошел.
Действительно, не прошло и пяти минут, как трущобные постройки закончились и они вышли на заросшее высокой травой поле, окруженное ветхим частоколом. В центре поля горели костры, в их свете были видны высокие брезентовые палатки, вокруг которых бродили люди.
Больше всего сейчас Артему захотелось поскорее отсюда уйти, убежать со всех ног. Но почему-то ему стало стыдно перед цыганенком, стыдно бежать, показать свою трусость. Когда они подошли ближе к кострам, цыганенок вдруг издал странный вопль, от которого у Артема все внутри скрутило до тошноты. И тут же, то ли от страха, то ли от налетевшего ночного холодного ветра, его начала бить крупная дрожь. Он остановился, испугавшись, что упадет, и увидел, что люди вокруг костров тоже замерли. Цыганенок прокричал что-то на непонятном Артему языке. Ему ответил крупный бородатый мужчина. После короткого разговора цыганенок повернулся к Артему и сказал:
— Твой гашиш сейчас принесут, нужно подождать.
Люди расступились, пропуская Артема. Он сел на камень, утонувший в земле в нескольких шагах от огня. Цыгане (Артем решил, что это цыганский табор) постепенно расслабились, начали переговариваться, посмеиваться, жарить на костре пищу. Артем тоже вздохнул наконец свободнее и принялся озираться. За палатками только сейчас он увидел пасущихся лошадей. Их темные фигуры почти не шевелились, только хвосты вдруг взлетали и хлопали по крупу, стряхивая невидимых насекомых, да время от времени одна из них поднимала голову и всхрапывала. Кроме костра, возле которого сел Артем, поодаль горело еще два. Вскоре цыганенок, подмигнув Артему, убежал, заполз в одну из палаток, да там и остался. Оказавшись в одиночестве, Артем подумал, что при своей любви к путешествиям он все же еще больше любит возвращаться домой, любит знать, что есть место, которое не сдвинется, не изменится, в котором стоят на своих полках его личные вещи и можно пойти на кухню, налить в любимую чашку зеленого чая, выглянуть в окно и увидеть, что березка за окном как будто подросла, а вон и дядя Боря из первого подъезда гуляет со своим бульдогом, а его жена — тетя Лида — поливает из шланга цветы в палисаднике…
Мысли Артема прервал ощутимый толчок в бок.
— Уснул, что ли? — засмеялся бородач. — На, держи.
Артем взял протянутый ему кусок гашиша размером с большой палец ноги. Гашиш был твердый и почти черный, но, пока Артем вертел его, разогрелся и стал мягче, жирнее, ароматнее.
— Сколько с меня?
— Пять тысяч.
Артем прикинул. Цена была высокой, но торговаться что-то не хотелось.
— Ты ведь угостишь нас? — спросил цыган. — Здесь трудно найти настоящий гашиш.
— Да, конечно, — заторопился Артем, отламывая кусочек гашиша и протягивая его цыгану.
— Не-не-не, — заулыбался цыган, — так не делается. Угощая, сам покури. Давай сядем сейчас, сделаем трубочку, раскурим вместе…
Артему очень хотелось скорее уйти.
— Нет-нет, давайте я лучше так оставлю, — сказал, вставая, Артем и на всякий случай повторил на хинди: — Нахи.
— Нахи? — недоверчиво переспросил цыган и вдруг захохотал, скаля желтые зубы и тыча в Артема пальцем. — Нахи! Нахи! Ха-ха-хаххх…
Цыгане вокруг тоже загоготали.
— Давай, друг, садись, — бородач пихнул его в живот, отчего Артем не удержал равновесия и с размаху сел обратно на камень, больно ударившись копчиком. Бородач взял из рук Артема гашиш и ловко принялся отщипывать от него мелкие кусочки. Когда кучка выросла, он вынул из кармана бумажный кисет, засыпал нащипанный гашиш пригоршней табака и крепко перетер полученную смесь жесткими пальцами.
— А где Чандер? — крикнул цыган. — Выводите Чандера!
Артем не шевелился, но не от страха, а словно впав в оцепенение. Как загипнотизированный, он не отводил взгляд от пальцев цыгана, набивающего трубку, не совсем веря в реальность происходящего. Бородач подкурил и сделал несколько могучих вдохов, отчего смесь в трубке заискрилась, словно замигала огнями ночного далекого города. Выдохнув целое облако, цыган передал трубку Артему. Трубка была тяжелой и горячей. Артем затянулся. Густой дым на удивление легко проник в грудь. Не выдыхая, Артем сделал затяжку еще раз, наполнившись до отказа, задержал дыхание и только после этого выпустил дым. Цыган одобрительно засмеялся. Артем протянул ему трубку, но тот отрицательно помотал головой и показал Артему, чтобы передавал в другую сторону. Артем обернулся и увидел сидящего рядом старика. Все его лицо было покрыто струпьями и родимыми пятнами. Старик медленно раскачивался из стороны в сторону, словно напевая что-то, и искоса смотрел на Артема. Бородач что-то спросил, Артем не разобрал. Старик слегка кивнул в ответ, не спуская глаз с Артема.
— Дай ему трубку, — сказал цыган.
Старик не торопился затягиваться. Он прикрыл глаза и сжал трубку в сухих морщинистых ладошках, но гашиш дымился, и тонкие струйки дыма поднимались, словно опутывая лицо старика паутиной.
Цыгане толпились поодаль, не решаясь подойти ближе. Артем поглядел на них и удивился — до чего маленькие, просто крохотные, как лягушата. Так и казалось — топнешь, они и врассыпную. Артем представил себе это и рассмеялся. Смех получился хриплый и какой-то скачущий, будто упавшая на камень горошина. Чтобы остановить его, Артем почему-то открыл рот — широко, до отказа, но звук не прекращался, наоборот, уже не одна, не две, а словно целый мешок звонких горошин опрокинули на пол, и они все рассыпались и подскакивали.
Артем поднял глаза и вдруг понял, что никакие это не горошины, а звезды — это они скачут и звенят, и из широко открытого его рта вылетело и полетело навстречу к этим звездам что-то большое и важное. Но звезды не становились ближе, они мигали, касались друг друга своими острыми длинными шипами, кружились, и чем быстрее летел к ним Артем, тем дальше и мельче становились они, все теснее сбивались в кучку, прижимались друг к другу, сливаясь в единый сияющий огненный круг, пока наконец Артем не увидел, что это и не звезды вовсе, а просто тлеющий уголек в трубке, зажатой в его сухих сморщенных руках.
ПРИШЕЛЕЦ И КОСМОНАВТЫ
Шуршит, шуршит над моей головой, и кажется, что в листве завелись мыши, что они, испугавшись веселой Мурки, вдруг кинулись врассыпную, по листьям, по веткам, сбивая друг друга с ног, кувыркаясь… но это лишь налетел внезапный порыв ветра. Потряс деревом, как младенец погремушкой, и унесся прочь.
По дороге мимо меня идет космонавт. Это не галлюцинация, здесь полно космонавтов. У него в руке помятый букетик. Хочется вообразить, что еще маленькая, но уже полная романтичных грез девочка нарвала этих ромашек и васильков… да, постаралась, нарвала, повязала бантиком… а кому дарить? Ну конечно, космонавту!
Впрочем, нет. Я знаю, откуда букетик. Космонавт этот уже который год кружится по орбите вокруг Зареченской Веры. Знаю я потому, что сам у Зареченских дома живу. И каждый раз, как только я летом приезжаю, все местные космонавты собираются меня бить. Обычно это происходит вечером. Я выглядываю в окно и вижу в саду группу космонавтов. Они без скафандров, одеты по-разному, а вот глаза похожие. Что-то, наверное, они там, в космосе, видели. А может, это все любовь ненасытная. Смотрят на меня. Я знаю, чего они хотят, потому выходить не спешу, пусть помучаются. Наконец обуваюсь, накидываю ветровку — не от ветра, а от комаров — и выхожу.
— Ты, что ли, Веркин ухажер? — говорит мне один, недоверчиво и в то же время с угрозой.
— Ребята, — отвечаю я, у меня текст уже давно заготовлен, — ну что вы, в самом деле, как будто с Луны упали. Аж из самого космоса на Землю смотрите, а перед своим носом не видите ни черта. Да мы с Веркой явно с разных планет, я для нее как пришелец — чужой и далекий.
И это правда. Вера Зареченская на меня почти и не смотрит даже. А живу я у них потому, что лет пять назад работал с ее отцом, а теперь раз в год комнату у него снимаю, по знакомству, когда удается в отпуск вырваться.
То, что Вера ко мне равнодушна, меня поначалу злило, а теперь ни капельки. Она вообще такая, малоэмоциональная. Может сидеть весь день, косу свою черную плести, журналы листать и сериалы по телевизору смотреть. Зато коса у нее с руку — причем с руку космонавта, у меня-то руки потоньше будут. То ли от природы это у нее, то ли от местной радиации. Пытался я от Веры как-то ответ получить, почему же ей ни один космонавт до сих пор не приглянулся. Помню, что она тогда долго молчала, косу плела, а потом говорит:
— А толку? — и задумчиво на меня смотрит.
Вот и все, чего я добился.
А сейчас космонавтик этот мимо меня с цветами идет.
— Эй, — окликаю его, — постой.
Он терпеливо дожидается, пока я подойду.
— От Зареченской? — говорю я.
Космонавтик удивленно поднимает глаза, щурится от накатывающего подозрения…
— Да расслабься, — говорю я, — не нужна мне твоя Верка. Сигаретой угостишь?
— Не курю, — отвечает.
Ну да, чего это я, он же космонавт.
— Ну, бывай, — я разочарован.
Космонавт уходит, а я некоторое время еще стою, размышляю как бы ни о чем. Бывает такое состояние, как будто думаешь о чем-то, а о чем — и сам не понимаешь.