— Надо найти какую-нибудь лохань и утопить ее! — крикнул я Палинуру, и тот понятливо кивнул.
— Я знаю одно местечко неподалеку, — спокойно сказал он. — Там вдоволь всякого отребья. Нам даже стараться не придется. В этих водах от критян спасу нет.
Я удивился, но промолчал, притворившись, что так и было задумано. Я имел в виду какое-нибудь рыбацкое суденышко из тех, что пора разобрать на дрова, но кормчий повернул на юг. От нас до Крита — рукой подать. День пути!
Я когда-то читал, что римская либурна под парусом делала три-пять узлов в час, а византийский дромон-разведчик при попутном ветре мог выдать и все девять. Оценить эти цифры я мог только косвенно, но то, что корабль идет чуть ли не вдвое быстрее, чем тот, что я получил в приданое — непреложный факт. Даже мой кормчий Палинур, на смуглом лице которого обычно редко проявлялись эмоции, явно потрясен. Он всегда был похож на африканскую маску, вырезанную из темно-коричневого дерева. Такой же спокойно невозмутимый, с резкими чертами лица. Но сегодня его губы то и дело складываются в счастливую улыбку, чего, откровенно говоря, за ним отродясь не водилось. Мужик он суровый и на редкость неприветливый. И у него всегда припасена ласковая зуботычина для нерадивого гребца.
— Вон они! — кивнул Палинур на три кораблика, которые вырвались из какой-то бухты на севере Крита.
Этот проклятый остров — настоящее пиратское гнездо, где в каждом городке — свой басилей, а в горных долинах и вовсе сидят мелкие князьки, которые плевать на всех хотели. На развалинах Кносса еще правит царь Идоменей, но вообще, Крит сейчас — это воплощение хаоса, где все враги всем. Мы бороздили его воды не первый час, нервируя островитян свой беспримерной наглостью, и вот, наконец-то, получили желаемое. Три к одному — хороший расклад. Если бы их было пять, я предпочел бы удрать.
— Делай, как договорились! — скомандовал я и буркнул себе под нос. — Упражнение номер один.
— Рискованно, Эней, — прикусил губу кормчий, а потом хищно усмехнулся. — Но, если получится, будет весело. Все парни на островах умрут от зависти.
— Паруса убрать!
Мы изрядно натренировались с парусами за последний день, да и Палинур приноровился к своему новому веслу, потому-то я и хочу рискнуть. Высший шик римских триерархов, капитанов кораблей: пройти мимо борта вражеского судна почти вплотную и сломать им весла.
— Посидао! — нараспев произнес Палинур. — Бог моря! Дай мне сегодня удачи, и я принесу тебе в жертву молодого барашка! Не старого вонючего барана, а нежнейшего ягненка! Пальчики оближешь. А если не дашь, я буду приносить жертвы угаритскому Йамму, так и знай!
Критяне развернулись дугой и пошли прямо на нас, в унисон качая могучими спинами. Их по полсотни на каждом корабле, потому-то они не боятся нас. У них и мысли не возникло, что это мы пытаемся дать им бой.
— По команде с левого борта весла убрать! — заревел я. — Лучники на палубу! Остальным сидеть по местам! Кто стрелу поймает, того я сам за борт выброшу!
Парни загалдели заинтересованно и подчинились. Они уже делали так, и за несколько ударов сердца весла будут убраны, а нижние порты снова плотно закроют кожаными манжетами. Наша цель — крайний корабль справа, и Палинур заложил крутой вираж, уходя в сторону и целясь вдоль левого борта врага. Критяне заметили этот маневр, и на палубу высыпали лучники и воины, раскручивающие крюки на веревках. Они вцепятся в наш борт и обездвижат. Так делают гиены, когда загоняют раненого онагра. Обескровленный зверь допускает ошибку, и хищник повисает на его горле, давая возможность наброситься остальным. Вот и эти такие же гиены, и судьба их ждет такая же, как их сухопутных собратьев при встрече со львом. Если что, лев — это я. Я даже шкуру напялил на себя.
— Ха-ха! — прогнал я дурной мальчишечий кураж. Это опять Эней прорывается через личность разумного, прожившего жизнь человека. Да к черту его, разумного человека! Давил диван, пока не помер, так хоть теперь…
— Сейчас! — заорал я. — Левый борт! Весла втащить!
Бог Посидао не подвел. Окованный медью нос биремы собрал весла критян в неряшливую кучу, и с их корабля раздались оглушительные вопли, наполненные невыносимой болью. Гребцов сбросило на палубу, и многих из них искалечило чудовищным по силе ударом. Мешанина из сломанных весел крушила ребра критян, а половина стрелков и вовсе не удержалась на ногах. Метнуть крюк смог лишь один, и он сделал это зря. Ему бы отпустить веревку, да только он поздно догадался. Скорость биремы оказалась слишком велика, и его просто выбросило за борт. Теперь он барахтался в волнах, с идиотским видом шлепая руками по воде.
— А! А-а-а-а!!! — заорал Палинур, и лучники, стоявшие на палубе, начали прыгать от восторга как маленькие дети. Да они и были детьми для меня. Детьми неразумными, жестокими и планирующими свою жизнь не дальше, чем на неделю. Зато и эмоции у них были детские — незамутненными, яркие и чистые.
— Теперь вон тот! — показал я кормчему — Таран. Упражнение номер два.
— На весла, бездельники! — заорал он. — Барабан!
Еще одно мое новшество. Помощник кормчего задаст ритм гребцам, ударяя двумя колотушками по туго натянутой козьей шкуре. Даже римляне до этого не додумались, используя собственные ладоши, деревянный молоток или флейту.
— Бум! Бум! Бум! — понеслось по морю.
— Медленней! — скомандовал я, и помощник понятливо кивнул. — Под углом бей!
Нам не нужно врезаться во вражеский борт на полном ходу. Так моя бирема и впрямь развалится на щепки. Она только продавит борт бронзовым носом и раздвинет доски, собранные встык и связанные просмоленными шнурами. Такое соединение не выдержит точно. Главное, не нестись во весь опор.
— Еще медленнее! Еще!
Критяне так и не поняли, что мы делаем, а когда поняли, оказалось уже поздно. Хруст дерева и испуганные вопли сказали нам все без лишних слов.
— Получилось! — заорал я. — Получилось! Назад греби! Назад!
Паника на корабле критян началась знатная. Ни одна стрела не полетела в нашу сторону, а судно на глазах заваливалось на бок, жадно хлебая морскую воду раззявленной пастью проломленного борта.
— Не дай им уйти! — крикнул я, показывая на третий корабль, который припустил прямо к берегу. Тот, что мы атаковали первым, спешил за ним, но получалось у него так себе. Все же половины весел как ни бывало.
— В корму ударим! — усмехнулся Палинур. — Так даже ловчее выйдет. Мы куда быстрее, чем он.
И впрямь, догонять и топить оказалось куда проще, чем ловить чужой бок. Удар в корму удирающего корабля не так силен, а результат получается ровно тот же. Хруст досок, вопли моряков и корабль, тонущий прямо на глазах. Жуткое зрелище, непривычное здесь. Тут не так уж далеко до берега, а потому многие из критян просто попрыгали в воду, бросая оружие и щиты.
— Вон тот топить будем? — с надеждой посмотрел на меня Палинур, которому происходящее безумно понравилось. Он, оказывается, тоже скрывал за суровой внешностью душу маленького ребенка, получившего новую игрушку.
— Нет, — покачал я головой. — Упражнение номер три. Абордаж.
Я спустился под палубу и поднял кулак в приветствии, и гребцы встретили меня восторженным ревом.
— Оружие под руку! — крикнул я. — По первому сигналу парни с верхнего ряда — на палубу! Лучники — на нос! Стреляй по готовности! Щитоносцам ждать команды!
И я поднялся наверх, глядя, как неумолимо приближается моя бирема к судну критян, которые уже все поняли и бросили весла. Им не уйти, а потому они встали на палубе, с яростью обреченных ощетинившись наконечниками стрел и копий. Моряки не бросят свой корабль, они дадут бой, ведь пока что, по их мнению, силы равны. Они метнули веревки с крюками, а мы метнули свои, сближая борта вплотную.
Сюрприз первый: мой борт выше на два локтя, а потому ливень стрел и копий, хлынувший с биремы, скосил десяток одним залпом. Второй залп… Третий. Они бьют в ответ, и у меня тоже есть ранение и убитые.
— Щитоносцы! За мной! — крикнул я и прыгнул на вражеский корабль, тут же растянувшись на мокром дереве. Ноги разъехались в чужой крови, я больно стукнулся о скамью, и это едва не стоило мне жизни. Полотняный доспех удержал дрянной тесак, а летящее в голову лезвие я отбил в сторону своим мечом. Удар под колено, и рядом со мной упал воющий босяк, который держится за голень, из который хлещет кровь. Добить его…
На корабль посыпались мои парни, и совсем скоро я оказался за спинами своих воинов. Ряд щитоносцев, ощетинившихся копьями, гнал пиратов к носу корабля. Воины держали строй, как их и учили. Я лично пообещал, что лишу доли в добыче того, кто решит показать свою доблесть. Четыре ряда по шесть человек — это все, что может поместиться на этой лохани. И эти четыре ряда каждые полминуты делали еще один шаг, спотыкаясь о скамьи и прижимая к носу отчаянно бьющихся критян. У тех нет ни малейшего шанса, потому что с борта биремы летят стрелы, и совсем скоро палуба оказалась завалена полуголыми телами, плавающими в собственной крови. Немногие уцелевшие попрыгали за борт и теперь гребли к берегу. До него всего стадий пять-шесть, это не расстояние для морского народа.
— Правь туда! — крикнул я кормчему, показывая направление окровавленным мечом. — Лучники — к борту! Ни один не должен уйти!
— А с кораблем что будем делать? — жадно спросили воины, утирающие пот со лба.
— Разделим по обычаю, — ответил я. — Свою долю получите серебром, по честной цене.
— А-а-а! — заорала морская пехота, которая еще не знала, что она так называется. А я, поднятый крепкими руками наверх, обозревал поле боя и думал только об одном:
— Только бы не уронили, балбесы! Только бы не уронили!
А потом я вспомнил еще одну важную вещь. Мачты перед проведением тарана рубили, а в более просвещенные времена — снимали. И теперь я знаю почему. Потому что они трескаются и их вырывает из посадочного гнезда. Осчастливленные этим новым знанием, мы пойдем до дома на веслах. Чудно время провели!