— Великие боги! — шептала Феано, которую пронзила молния понимания. — Неужто это все Эней за ту весть мне дал? Про корабли! Так я завалю его вестями! Разорится новую одежду мне слать.
Феано надела одно из трех платьев, что ей привезли и, скосив глаза, попыталась оглядеть себя. Сложная конструкция из нескольких разноцветных слоев ткани, клиньями спускающихся к низу подола, была обшита тесьмой из крученых пурпурных нитей. Феано покрутилась туда-сюда, привыкая к непривычному фасону, и осталась довольна. Она взяла зеркало в руку и критическим взором осмотрела себя. Эх! Вот бы локоны завить и косы заплести, как у настоящей царевны. Но некому! Она свела смоляную гриву в хвост и перевязала его лентой, а потом, подумав, покрыла голову цветным платком. Так отсутствие достойной прически станет незаметным.
— Это все мое? — неверяще произнесла она. — Я теперь настоящая госпожа? Выкуп за меня отдали, да еще и своего добра вон сколько! Так чего я сижу? Дура!
Она схватила маленького сына, который уютно сопел в колыбели, и решительно пошла в сторону главного зала, где царь Менелай принимал писца с острова Сифнос. Вражда его брата с Энеем пока что никак не сказалась на гостеприимстве спартанского владыки. По крайней мере, в пиршественном зале снова появились бронзовые светильники и жаровни, а за такое многое простить можно. Да и вражды у них не было, потому что, как ни крути, а Эней теперь его родственник. Сын наложницы Феано связал дом Атрея и род дарданских царей. Сама Феано поняла это моментально, потому и вошла в мегарон, когда веселье было уже в самом разгаре.
— Господин мой! — сказала она, войдя в зал, в котором воцарилось потрясенное молчание.
Ничтожная рабыня, одна из многих, превратилась вдруг в красивую, знатную даму, одетую с немыслимой для этих мест роскошью. Спартанская аристократия, числом в десять человек, смотрели на Феано, по-дурацки раскрыв рот, а толстый, словно боров, писец с Сифноса только усмехнулся одобрительно. Он догадался обо всем и сразу. Менелай как бы невзначай выпятил грудь, давая понять: да, мол, вот эта красота неописуемая принадлежит мне! Завидуйте молча, деревенские увальни.
— Ты что-то хотела, Феано? — спросил Менелай.
— Да, мой господин, — ответила она, глядя ему прямо в глаза. — Почти меня милостью, и дай имя своему новорожденному сыну.
Менелай, растерявшись поначалу, встал и взял на руки крошечного младенца, завернутого в полотно. Он глубоко задумался.
— Мегапенф[12]! — сказал он. — Я нарекаю его Мегапенфом. В нерадостный час для меня он родился, потому и имя такое получит. Эней, видно, тоже отца своим появлением не порадовал. Гы-гы!
— Мой царь ужасен лишь для своих врагов, — с достоинством ответил писец. — Позволь преподнести тебе еще один подарок, великий царь! — Филон поднялся с ложа и незаметно подмигнул Феано. — Есть повод для радости. У тебя теперь законный наследник имеется! И ты теперь родственник моего господина! Я подарю тебе кинжал с позолоченной рукоятью. Позволь, я схожу за ним, он в моей поклаже.
— Наследник? Да? — на простецком лице Менелая промелькнула растерянность. — Выпить надо за это, почтенные! А ты, Филон, неси свой кинжал. Так это что, я и с Энеем, и с Приамом родственник теперь, что ли? Ну, дела-а…
Наследник! У нее получилось!
Сердце Феано пело от восторга, а ноги даже подгибались от нежданно-негаданно свалившейся радости. Она заставила царя признать ее сына при всех, а тот писец вон как ловко повернул все. Получается, она теперь Энею до конца жизни должна. Он ее из грязи поднял и госпожой сделал. Да она за него кого хочешь загрызет.
— Великая Мать! — шептала она, бросая в жертвенник кусок лепешки. — Не гневайся. Я тебе потом богатые жертвы принесу. Дай мне милость свою! Сбереги моего сына! Ну… хотя бы до тех пор, пока я не родила других детей.
Феано повернулась и пошла в свою комнату. Надо будет аккуратно намекнуть царю, что ей необходима собственная служанка. Он как раз сегодня добрый. А она сумеет сделать так, чтобы эта мысль сама пришла ему в голову. Она хорошо изучила своего господина.
Я растерянно смотрел на груду деревянных брусков и досок, изломанных чудовищным по силе ударом. Это была первая в мире баллиста, и она развалилась после первого же выстрела. Плотник из Угарита, который не только сделал это чудо инженерной техники, но и даже успел покрыть его резьбой, упал мне в ноги, уткнулся носом в пыль и заскулил от ужаса.
Конечно же, никаким чудом моя баллиста не была. Деревянная станина, два коротких рычага и жгуты воловьих жил, которые мы в спешке даже не спрятали от солнца в бронзовые футляры. Черт! Как я мог забыть! Пересохнут ведь!
— Разобрать, жилы убрать в темное место, смазать маслом и воском! — скомандовал я, и плотник, которому помогали двое сыновей, устремился.
Да что же с ней не так? — грустил я, глядя на агрегат, который сломало выстрелом. — Если натяжение ослабить, сила удара будет меньше. Если толщину конструкции увеличить, она станет просто неподъемной. А ведь мне ее нужно на корму корабля приспособить. Не успеваю! Не успеваю, хоть убей! Если два новых корабля строят день и ночь, то здесь совсем беда. Не получается, и все тут. А ведь у меня вся надежда только на артиллерию.
— Иди сюда! — махнул я рукой плотнику, и тот подбежал, униженно кланяясь на каждом шагу.
— Слушаю, господин! — испуганно косился он на плод своего труда.
— Доски толще, натяжение жил слабее! — произнес я с максимально умным видом, и тот испуганно закивал. — Сделай какие-нибудь подпорки, если нужно, и возьми бронзовые гвозди. И чтобы никакой резьбы! Не трать время!
— Да, господин, — кланялся плотник как заведенный.
— У тебя три дня, — сказал я и пошел прочь, не обращая внимания на плеснувшийся в глазах мастера ужас.
Ничего, успеет, у него часть деталей в дело пойдет. Жилы вон даже не растрепались. Стяжки из бронзовых колец и деревянные клинья в раме удержали их в гнезде. В прошлый раз и до выстрела дело не дошло, жилы просто вырвало из креплений. А вот сегодня, когда их натянули от души, удар рычагов сломал раму, которая оказалась слишком хрупкой для такого насилия.
— Катапульту показывай! — рявкнул я, и мастера вытащили из сарая маленькую конструкцию-прототип, в виде станины с ложкой. Много она не метнет, килограмм, не больше.
— Заряжай! — кивнул я, и полуголые плотники закрутили ручку, натягивая жилы.
— Ба-мм! — ложка ударила по толстой прокладке из войлока, защищавшего деревянную станину, а камень полетел куда-то вдаль и почему-то в сторону Нижнего города. Ну да, я же не сказал, куда эту бандуру повернуть надо. Громкие вопли и ругань живо подсказали нам, что камень куда-то попал, и даже что-то разбил. М-да… Немного неудобно получилось. Я кивнул плотникам, и они затащили свое изделие назад. Игрушка! Непонятно зачем нужная игрушка!
— Времени совсем мало! — в отчаянье ударил я кулаком по наполовину поднятому борту корабля, и мастер, который киянкой осаживал доску на деревянный шип, испуганно спрятался от моего гнева.
Ну, не инженер я! И не яхтсмен! Я знаю только основные принципы того, что нужно сделать, но практики у меня нет никакой. Моя бирема ловит боковой ветер, но круто к нему ходить не может, корабль просто вертится на месте. Гребцы из свежего пополнения постоянно сбиваются с ритма и цепляются веслами. Дарданцы же, не все из них ходили на таких больших кораблях. Крепление реи главного паруса оказалось ненадежным, и его вчера сорвало сильным порывом, едва выловить успели. С перепугу сняли и второй, и бирема вернулась в порт на веслах с едва живым экипажем. Много проблем, очень много! Я стараюсь изо всех сил, но пока что делаю множество детских промахов, незаметных и мелких. Проблема только в том, что когда их слишком много, они накапливаются и могут стать критичными.
При строительстве двух новых кораблей учли прошлые ошибки. Уже и бронзовые гвозди в дело пошли, резко увеличив бюджет. Тут корабли на деревянных нагелях всегда собирали, и в гвоздях нужды не было. А теперь нагрузки на корпус совершенно иные. Заккар-Илу, пряча от меня глаза, твердо потребовал эти проклятые гвозди, в противном случае отказываясь гарантировать результат. Когда проводили таранный удар, он стоял в трюме и прижимал ладони к днищу, ловя вибрации корпуса. Что-то он там недоброе почуял и теперь совершенно уверен, что если удар будет слишком сильным, то моя бирема попросту утонет. Я знаю, что первые биремы безо всяких гвоздей делали, но у нас пока что-то не получается. А ведь у меня и так бронзы просто уйма уходит! Один таран под двести кило весит! Я уже выгреб все, что можно, и скоро отдам в переплавку светильники из собственного дворца. Это может быть смешно, но серебра у меня сейчас больше, чем бронзы. Я бы его один к одному по весу поменял, но даже этого я не успеваю сделать, потому что сижу на острове безвылазно и считаю дни. Три недели — это все, что у меня было. Нельзя бесконечно затягивать неизбежное. Агамемнон далеко не дурак, и ждет сигнала. Но если он догадается, что его водят за нос, то двинет еще большие силы. Он призовет подвластных критян и блокирует остров со всех сторон. Что сделает одна бирема против пяти-семи кораблей? Да ничего. Ее возьмут в кольцо, зальют стрелами и сожгут. На меня работает только неожиданность, но уже второй бой неожиданностью не станет. Нельзя недооценивать здешних людей. Они отнюдь не глупы и приучены цепляться за жизнь с отчаянием обреченных. Да они и есть обреченные, с рождения балансирующие между голодом и войной.
А еще мне нужно отправить караван в Египет, а отправлять его пока особенно не с чем. Здешнюю руду только-только начинают разрабатывать, и первую крицу получили буквально сегодня утром. А лесом остров небогат. Если взяться как следует, тут через год ни кустика не останется. Тоже решать нужно. Кузнецы вкалывают на улице, пока вокруг них возводят стены. Если мои мастера не наработают потребного количества наконечников, то не видать мне зерна как своих ушей, и крошечный остров, удвоивший свое население, начнет голодать. Впрочем, и это еще не все! Даже если у меня будет груз железного оружия, я все равно не смогу отправить караван, иначе лишусь половины своих вооруженных сил. Через девять дней Кимон поплывет в Навплион, а потом через неделю-другую оттуда двинется эскадра аргосских кораблей. Если не успеть сделать все, что намечено, я в полном дерьме! Я и жив-то еще лишь потому, что меня пока что не принимают всерьез. Как только это случится, я должен быть полност