— Бегом! — заорал Пеллагон, и пращники рванули вдоль кромки воды, чтобы встретить подходящие корабли уже в порту.
Им бежать около километра, минуты три с половиной, максимум четыре, и вот уже на ахейцев, которые первыми причалили к каменистому берегу, обрушился новый шквал свинцовых пуль, почти в упор. Вопли и проклятия, боль и ярость смешались в один ровный, злой гул. Он нарастал, словно морской прибой, с каждой секундой все больше и больше пропитываясь запахом чужой смерти. Защелкали стрелы лучников, которые остались на борту кораблей, и вот уже двое моих ребят упали. Одного сразило насмерть, второго утащили в тыл, ему продырявило бедро. Пращники отошли на полсотни шагов, и снаряды полетели еще гуще. Камней тут как дерьма за баней, а стрела — штука дорогая. А вот и ахейские воины начали прыгать с бортов, их много, в разы больше, чем моих, и их собственные пращники упрямо полезли вперед, снимая с пояса и разматывая орудие своего ремесла. Камни у них прямо под ногами, в воде, и вот уже град снарядов полетел в моих воинов, ранив троих.
— Труби! — сказал я, и стоявший рядом паренек из местных раздул тощую грудь и вывел затейливый сигнал, мучая бычий рог. Это означает отход.
— Лучники пошли! — скомандовал я. — Бьете только из-за домов! Стрелы беречь! Людей еще больше беречь. Кто начнет отвагу проявлять, месячной получки лишу.
— Как это? — непонимающе посмотрел на меня Хуравани, очередной дальний родственник из Дардана. — Они же воины! Им положено храбрыми быть!
— Кости героев сегодня развеют по ветру, — рявкнул я. — Со стены вечером посмотришь! Я этих парней для чего кормлю? Чтобы они от излишней дури подохли? Так мне этого не надо, мне живые воины нужны. Понял?
— Да, господин, — кивнул Хуравани и заорал. — Бить прицельно! Из-за укрытия! Кого ранят, две недели без баб у меня! Кого убьют, без месячного жалования останется!
Стрелы полетели навесом, вперемешку с камнями, раня и убивая. Ахейцы, которые бестолково метались по берегу, бросили свои корабли, которые едва зацепились носами за дно бухты. Они повалили за моими лучниками, выставив вперед немногочисленных щитоносцев. Все же пираты — это не царское войско, выучка совсем не та, да и оснащение скудное. Короткое копье, топор, деревянная палица и кинжал — вот привычное оружие налетчика. Реже — лук и праща, которые при набегах на прибрежные деревни пиратам без надобности. А с регулярным войском они почти не воюют. Незачем морскому народу лезть на гвардию царей. Сотня колесниц втопчет в землю трусливую деревенщину, которая не выдержит вида несущихся на нее коней. Но ведь даже поганые гиены, собравшиеся в стаю, могут задрать льва. Так и морские разбойники, промышлявшие раньше мелким грабежом и ловлей зазевавшихся баб, начали собираться в настоящие армии, чувствуя свою силу.
От порта до крепости почти два километра. Здесь, на берегу, живут рыбаки, а их хижины разбросаны тут и там, без малейшего порядка. Именно эту дорогу перекрыла полусотня пельтастов, когда пращников и лучников отогнали атакующие ахейцы. Вид жидкой цепочки, состоявшей из полуголых, худых мужиков с маленькими щитами и дротиками вырвал из груди налетчиков восторженный вопль. Они и не ожидали такого подарка, а потому, едва собрав подобие строя, пошли быстрым шагом вперед, представляя, как намотают на копья их кишки. Своих стрелков они оставили далеко позади, и единичные камни и стрелы по большей части отбивались щитами парней, которые спокойно ждали, когда ахейцы подойдут на расстояние в двадцать шагов.
— Сейчас! Ну же! — не выдержал я, но это было лишнее.
Фракиец Сардок знал дело туго, и дистанцию для броска чуял своей не раз продырявленной шкурой. Раздался гортанный крик, и полсотни дротиков с жутким шелестом отправились в свой последний полет. Попали все до единого, они просто не могли не попасть по плотной толпе, в которой едва десятая часть воинов имела подобие щитов. Пельтасты побежали назад, а ахейцы, перешагнув через стонущих товарищей, с истошным ревом бросились за ними, ломая строй и на глазах превращаясь в беспорядочную толпу. Если и можно сделать большую ошибку в бою с метателями дротиков, то я ее просто не знаю. Не каждая лошадь догонит легконогого фракийца, который отбежит шагов на тридцать, отдышится, а потом прицельно бросит дротик в грудь того, кто только мечтал пустить ему кровь. Второй залп, тридцать шагов, третий залп…
Пыльная каменистая дорога оказалась сплошь завалена телами, и стонущими, и безмолвными. И только четвертый залп обратил ахейцев в бегство. Кровавая пелена ярости спала с их глаз, и они увидели, какие потери нанесли им эти скалящие зубы и слегка пританцовывающие от нетерпения худосочные ребята. У пельтастов осталось по два дротика, а вал ахейцев остановился и беспорядочно покатился назад, втягивая в себя раненых товарищей. Они не знали, что только что совершили вторую самую большую ошибку, которую можно совершить в таком бою. Ахейцы подставили им свои незащищенные спины, суетясь, толкаясь и стремясь закрыться чужими телами. Бить в спину с десяти шагов — это не война, это убийство. Два залпа скосили еще человек восемьдесят, а мы потеряли всего троих, поймавших свой камень или стрелу. Безоружные пельтасты, забросив щит за спину, рванули в сторону крепости, пока ахейцы не пришли в себя. Но те и не думали атаковать. Гора тел на берегу все росла. Их вытаскивали из кораблей. Их вылавливали из прибрежных вод. Их, озираясь и оглядываясь, собрали и унесли с политой кровью дороги. И все равно налетчиков было слишком много, в разы больше, чем нас.
— Великие боги! — растерянно прохрипел Абарис, который стоял рядом со мной, то и дело чуть вынимая меч из ножен, то задвигая его назад. — Я с пятнадцати лет воюю, но такого никогда не видел. Объясни мне, Эней, я не понимаю…
— Чего ты не понимаешь? — спросил я его, потея в своем новом шлеме. Надо его снять, атаковать нас пока не собираются. Коринфский шлем с узкой Т-образной прорезью в области лица мои кузнецы украсили рогами монструозных размеров, спиленных с башки какого-то горного козла. Они оковали эту лепоту золотом, отчего и без того надраенный горшок сиял нестерпимым блеском, ослепляя экипажи низколетящих самолетов. Ах да… Здесь же нет самолетов. Не привыкну никак.
— Чего ты не понимаешь, Абарис? — переспросил его я, видя, что он тщательно подбирает слова.
— Вот камни все бросать могут, — начал он наконец и посмотрел на меня с наивной надеждой ребенка, который хочет узнать, откуда в шляпе взялся кролик. — Так?
— Так, — кивнул я.
— И из лука многие стрелять умеют, — продолжил он. — Так?
— Так, — покорно согласился я.
— Про дротики я вообще молчу! — обреченно махнул он рукой. — Любой мальчишка, который научился подтирать задницу пучком соломы, дротик может бросить. — Он помолчал и добавил. — Объясни, Эней, что это сейчас было?
— Это называется тактика! — постучал я по его бронзовому лбу. — Тактика и координация на поле боя разных родов войск! Понял?
— Нет! — покачал головой Абарис. — Ты сейчас со мной разговаривал? Если со мной, то я не понял ни слова. Это такое колдовство?
— Да, да, колдовство, — нетерпеливо оборвал я его, увидев шевеление на берегу. — Строй своих парней. По нашу душу сейчас пойдут.
Глава 18
Дерьмо случается! Оно неизбежно, как восход солнца. Оно неизбежно, как северные ветры и разлив великого Нила. Дерьмо, голод и кровь — суть жизни людей, на которых разгневались боги. Слишком мало стало всего, и слишком много оставалось людей, которые с неслыханным раньше остервенением дрались за все, что представляло хоть малейшую ценность. Жизнь человеческая потеряла цену вовсе, а законы и правила рассыпались в прах. Некому стало держать их тяжесть на своих плечах. Один из трех полюсов мира, царство хеттов, исчез, а владыка Аххиявы, вместо того чтобы приструнить морских разбойников, нацелился на главный узел Оловянного пути. Египтяне же, третий полюс Великой зелени, не имели большого флота, а потому на островах, на стыке всех древних цивилизаций, творился форменный хаос. Все воевали со всеми, руша и без того чахлую торговлю, что еще держала на плаву этот мир. Всем было понятно, что Сифнос, полный золота и серебра, не может принадлежать приблудному дарданцу, у которого еще не выросла борода. Это оскорбительно для вождей морского народа, которым собственные подданные ставят этот факт в укор.
Я знал, что когда-нибудь все так и случится, а потому, когда расселял вновь прибывших, то существенно изменил городскую застройку. Хотя, положа руку на сердце, менять было особенно нечего. Дома тут ставили как бог на душу положит, стараясь прилепить их к боку соседа. Я просто застроил все пустыри, срыл небольшой холмик, выровняв ландшафт, и соединил дома в каменные кольца. Правда, для этого пришлось кое-какие жилища разрушить и сложить заново, но то дело нетрудное. Никто и не протестовал особенно, ведь ремонта здесь нет даже у меня. Камни без раствора и плиты сланца вместо кровли — вот основа здешней архитектуры, которая продержится до конца девятнадцатого века.
Гора, на которой стоит акрополь, напоминает теперь пирамиду из двух уступов, которые служат жилыми кварталами. Проход остался только один, и я оставил для него едва ли три метра, ровно столько, чтобы свободно разошлись две телеги. Гипподам, родивший классическую планировку всех городов, удавился бы, узрев результаты моих трудов на ниве урбанистики. Если он видел города местом, где философы устраивают свои диспуты на площадях, любуясь статуями богов и героев, то у меня задача строго противоположная. Мне нужно превратить крошечный городок в сущий кошмар для армии вторжения, и я его в него превратил.
Именно эту, единственную дорогу я перекрыл строем фаланги, отправив стрелков контролировать периметр. Враг скоро сообразит, что прямой путь — необязательно самый быстрый, но пока он напоминает грозовую тучу, что клубится у подножия акрополя. Сотни полуголых мужиков, ни один из которых не имеет иной одежды, кроме набедренной повязки, собирались между горой и портом, горяча друг друга криками. Я стоял и разглядывал их, пытаясь увидеть блеск бронзовых доспехов и, к своему полнейшему удовлетворению, обнаружил всего штук пять таковых. Шлемов оказалось чуть больше, и в основном это широкие бронзовые обручи, из которых торчат разноцветные перья. Пеласги тоже пришли, ну надо же! Как они с ахейцами договорились, интересно? Они же друг друга терпеть не могут. Ответ очевиден. Они ненавидят друг друга, но меня ненавидят немного больше. Они прекрасно понимают, чем им грозит появление хотя бы полусотни таких бирем. Никто из них не хочет превращаться из пахарей моря в пастухов. Они всё же львы, а не бараны.