Ловкий, как обезьяна, афинянин перебежал по веслу, которое положили между бортами, и встал перед старым знакомцем, сверля его недоверчивым взглядом.
— Рассказывай, — требовательно произнес он, — когда это дарданец Эней успел ванаксом стать?
— Расскажу, — вздохнул Рапану. — Слушай…
— Ну и как ты собираешься все это проделать? — неприязненно посмотрел на племянника Гелон. — Ты хочешь бросить осаду и поплыть на Сифнос? Здравствуй, ванакс Эней, я тут малость морским разбоем промышляю. Вот, кораблик твой ограбил. Выкупи своих людей! Я того Энея хорошо помню, у него зубы как у волка. Паренек в одиночку на пять сотен полез и не зассал. Ты, олух, даже договорить не успеешь, как будешь на море с самого высокого креста любоваться. Да ты чем думал, Тимофей, когда такую клятву давал? Тебя же этот купчишка облапошил, как ребенка!
Тимофей только зло сопел, а Рапану, стоявший рядом, благоразумно молчал, опустив глаза в пол. В его курчавой башке зрела безумная мысль, которую он тщательно обдумывал всю дорогу до порта Энгоми. Он ведь и не знал, что город в осаде. Вот и еще одна морская дорога превратилась в место вольной охоты. Беда прямо!
— Я знаю, как тебе получить свое серебро, отважный Гелон, — сказал Рапану, когда флер безумия схлынул прочь, а осталась лишь одна четкая, словно вырубленная в камне, идея. — Ты готов выслушать?
— Говори! — Гелон скривил обожженное солнцем лицо, на котором белел старый шрам, и показал на камни, которые усеивали берег. — Садитесь. Мой племянник сделал глупость, но я не стану рушить его клятву. Тогда ведь и меня постигнет гнев богов.
— Напротив, — промурлыкал Рапану, в голове которого все встало на свои места. — Твой племянник — любимец небожителей. Они хранят его и шепчут мудрые мысли. Вот скажи, чем набит мой корабль?
— Зерном из Египта, — непонимающе посмотрел на него Гелон, сомкнув в замок костистые кулаки. — Сам не знаешь, что лежит в трюме твоего корабля?
— А чего много за стеной этого города и чего там не хватает? — спросил Рапану.
— Там не хватает жратвы, — не задумываясь, ответил Гелон. — И там полно меди.
— Точно! — поднял палец Рапану.
— Ты хочешь продать зерно в осажденный город?!!! — голос Гелона превратился в неприличный для такого громилы писк, а на его устрашающей физиономии появилось невероятно глупое выражение. — Ничего более странного не слышал!
— Да, я хочу продать зерно в осажденный город, — терпеливо ответил Рапану. — И я тебя уверяю, отважнейший, я возьму очень хорошую цену. Втрое от обычной! Или даже впятеро! Что толку в меди, когда ее и так скоро возьмут бесплатно.
— Ушам своим не верю! — пробормотал Гелон, а Тимофей захохотал, согнувшись пополам. Он почти плакал, представляя себе эту картину. Ворота осажденного города открываются, и туда заносят амфоры с зерном!
— Здесь еще не наступил сезон штормов, — продолжил Рапану. — Поэтому мы быстро меняем зерно на медь, плывем в Египет, меняем медь на зерно и плывем назад. Если боги будут к нам благосклонны, то мы успеем сделать так два раза. Мы разделим прибыль пополам. Так вы заработаете куда больше, чем на выкупе, а я весной вернусь к своему господину с тем грузом, что должен.
— Я, наверное, с ума схожу, — медленно произнес Гелон, — но это дело мне кажется стоящим. Даже если взять город, то нам достанется меньше, чем при такой торговле. Придется делиться с остальными басилеями. Тебе понадобится охрана, купец.
— Несомненно, господин, — с достоинством ответил Рапану, который и не надеялся, что его отпустят в Египет одного. — Эти воды очень опасны. От разбойников никакого спасу нет.
— Дядя, — снова захохотал Тимофей. — Мне кажется или нас снова наняли охранять караваны?
— Сам в Египет поплывешь, раз уж втравил нас в это, — Гелон не разделял его веселья. — Я пока буду держать порт и восточные ворота, а ты пристроишь нашу добычу из Угарита. Что толку в тряпках и в красивом стекле, когда нет своего дома! Возьмешь зерном и золотом. Оно занимает мало места.
— Не советую брать золото Страны Возлюбленной, достойнейшие, — покачал головой Рапану. — Египтяне — отчаянное жулье. Они обманывают на пробе даже соседних царей, когда шлют им свои подарки[19]. Возьмите льняные ткани, вы продадите их на Сифносе с хорошей прибылью. Ванакс Эней купит его у вас за честное серебро. Видите, я уже начал зарабатывать для вас.
Восточные ворота Энгоми приоткрылись, и Рапану боком скользнул внутрь, прожигаемый насквозь взглядами писцов, которых позвали, чтобы поглазеть на этакое диво. Огромная створка захлопнулась, а запорный брус с грохотом упал на свое место. Воины облегченно выдохнули. Они до самого конца подозревали, что это какой-то коварный план чужаков, обложивших город. Впрочем, сам купец у них никаких подозрений не вызвал. Молод, правда, очень, но это не преступление.
Энгоми не был похож на другие города. Его улицы прямы как копье, и все они ведут в центр, где стоит царский дворец и храмы богов. Его дома тесно лепятся боками друг к другу, а внутри них трясутся от страха счастливцы, которые молят богов избавить их от напасти.
Рапану угадал. Зерно в городе еще есть, но оставшиеся горожане уже туго затянули свои пояса. Даже глаза писцов горят голодным блеском, а пышные когда-то телеса уныло обвисли под роскошными одеяниями. Синие и красные платья, перетянутые богатыми поясами, сильно контрастировали с впалыми щеками своих хозяев. Царь сытно кормил только воинов, беспощадно срезав пайку всем остальным.
— Говори, слуга разбойников, — презрительно произнес старший из писцов, пожилой мужчина с окладистой бородой.
— Я не слуга разбойников, — поморщился Рапану. — Я честный купец с острова Сифнос. Я сам попал в плен и пытаюсь выкупиться. Но перейдем к делу, почтенные. У меня в порту стоит корабль с зерном из Египта. Я готов его продать.
— Цена? — резко спросил писец.
— Дебен[20] меди за хекат зерна, — ответил Рапану и услышал общий вздох.
— Боги помутили твой разум, торговец? — писец посмотрел на него как на умалишенного. — Это впятеро дороже обычной цены. За дебен меди дают пять хекатов ячменя.
— Такую цену дают в Египте, почтенный, — не стал спорить Рапану. — А зерно еще нужно сюда привезти. Видишь ли, у меня очень дорогостоящая охрана… Поднимись на стену и посмотри сам, если сомневаешься.
— Все равно это слишком дорого! — угрюмо засопел писец, но тут Рапану выдал фразу, которую слышал когда-то от самого ванакса Энея. Купец повел рукой по сторонам и произнес.
— Ну, походи по базару, почтенный, поищи дешевле!
— У нас не продают зерно на базарах, его слишком мало, — писец не оценил искрометного юмора купца. — Сам царь распределяет зерно своей милостью.
— Так, а я только что о чем сказал? — голос Рапану превратился в лед. — Я могу пойти в Египет и привезти для вас еще один корабль ячменя. А могу подождать пару недель и сделать тебе новое предложение. Например, два дебена за хекат зерна. И я тебя уверяю, почтенный, ты его купишь. У тебя и выхода не останется, потому что на базарах Энгоми нет ни единого зернышка. Ты сам только что об этом сказал.
— Цена велика. Я должен испросить дозволения у великого царя, — задумчиво произнес писец, которому нечем было крыть. Они уже долго сидят в осаде. Когда закончится еда, им просто придется отворить ворота врагу.
— Никуда не уходи, торговец, — сказал он. — Я скоро вернусь.
Писец ушел, по-стариковски шаркая и загребая пыль нарядными сандалиями, а Рапану привалился к почерневшему от времени дереву ворот, прикидывая прибыль по этой сделке. Получалось так, что он не только приведет корабль с зерном на Сифнос, но даже с лихвой отработает то, что отдал Тимофею.
— Какое, однако, хорошее дело эта осада, — сказал он вдруг сам себе. — Тут можно неплохо заработать, просто печенкой чую! Надо поговорить с Гелоном, пусть весной нанимает еще парней. Нам придется защищать нашу золотую жилу от всяких негодяев. Это ж выходит так, что вся медь, которая лежит в Энгоми, теперь наша с ним. Только знай, подвози зерно, пока в городе запасы не закончатся. Главное, чтобы об этом не узнали остальные вожди и не открутили мою умную головушку. А они точно узнают… и точно открутят… Думай, Рапану, думай…
Глава 21
Год 1 от основания Храма. Месяц первый, Посейдеон. Ориентировочно декабрь 1176 года до н. э.
Оказывается, отсутствие демократии— это просто бесценный дар для начинающего царя. Ее еще не придумали, и слава богу. В ничем не ограниченной деспотии, как выяснилось, есть немало плюсов. К примеру, если требуется заставить работать толпы людей, то не нужно никого упрашивать или убеждать. Достаточно просто приказать, простимулировав наиболее непонятливого ласковой затрещиной. Конечно же, мне все это прекрасно известно, но теперь я вижу воочию, как функционирует на практике экономическая система, где человек сродни муравью. А после недавних событий, когда мое право на власть признали сами боги, возражений и вовсе быть не могло. Протестующего не поняли бы даже соседи.
Зима на островах — это время, когда обычно биение жизни замирает, превращаясь в тишину, овеваемую легким дымком очагов. Люди сидят в своих хижинах, прижавшись друг к другу боками, и смотрят на огонь. Так меньше расходуется дров и еды. Серое небо посылает на истосковавшуюся землю живительную влагу, которая заполняет наши цистерны. И впервые я вижу здесь полноводные ручьи, которые уж точно пересохнут, как только перестанут лить дожди. Вообще, я согласен с фараонами. Безделье черни пагубно для государства, именно поэтому после окончания сельскохозяйственных работ цари Египта гонят своих крестьян рубить камень и копать каналы. А уж они точно знают толк в эксплуатации подвластного населения, Египет на том тысячи лет стоит.
Я, представитель иной культуры, оказался не в состоянии впасть в зимний анабиоз, как пристало порядочному человеку. Столько всего сделать, оказывается, нужно за то время, что мой островок отрезан от мира штормовым морем. Тут ведь нет множества привычных мне элементарных вещей. В местности, где выращивают виноград, не делают изюм! Едят иногда виноград, который засыхает на ветке, но засушить его на зиму пока не догадались. Огурцов тут нет, а в Малой Азии они известны, дынь и арбузов в глаза не видели, хотя их выращивают в Египте вовсю. Они не такие сладкие, но все же лучше, чем ни