, коим правила дочь короля Беламерина, погибшего в самом начале похода, со своим женихом. Прознавши, что приближается войско христиан, держали совет все жители и порешили передать сеньору д’Аграмуну ключи от города. И благодарно принял он ключи и пообещал маврам все, о чем те просили. Однако как подступили христиане под самые стены, одумалась королевская дочь и жених ее и передали они сеньору д’Аграмуну, что скорее готовы умереть, чем сдаться.
Узнав, что сыграли с ним злую шутку, велел сеньор д’Аграмуи осадить город со всех сторон. И однажды решил он дать бой, и был тот бой жаркий и неизмеримо жестокий. Тяжелую рану получил в бою сам сеньор д’Аграмун: как подъехал он к городской стене, стрела из арбалета угодила ему прямо в рот и вышла из затылка. Увидав, как раненый упал на землю, подумали христиане, что убит их славный рыцарь, на щите отнесли его в шатер, и в тот день прекратили бой. Придя в себя, сеньор д’Аграмуи поклялся отомстить за учиненный ему великий обман и за нанесенную рану и дал обет Господу и святым апостолам, что до той поры не снимет осаду, пока не завладеет городом, а все жители — и мужчины, и женщины, и стар и млад — не понесут кару от его меча. И немедля отправил гонцов к Тиранту, прося его прислать свои боевые орудия.
Тирант же, прознав, что его двоюродный брат серьезно ранен, велел отправить к нему на подмогу все орудия, и сам выехал во главе войска, и через некоторое время прибыл к осажденному городу. И, даже не сойдя с коня, велел он дать жестокий бой, и в том бою овладели они высокой башней, что служила минаретом и прилегала к городской стене. Но тут настала ночь, и приказал Тирант остановить бой до рассвета. А утром прислали мавры гонцов, дабы передать Тиранту от имени королевы и всех жителей, что готовы они сдаться, коли сохранят им жизни и позволят остаться в своей вере. И обещали они платить Тиранту дани тридцать тысяч золотых каждый год и отдавать ему всех пленников. Отвечал Тирант, что лишь его двоюродный брат решит их участь, ибо учинили ему великий обман, но, когда предстали гонцы перед сеньором д’Аграмуном, был тот непреклонен и ни в чем не пожелал уступить им. Тогда жители города отправили к нему королевскую дочь со множеством девиц, дабы уломать его, ведь известно, что любая просьба иначе звучит в устах женщины.
И здесь прервется наш рассказ, чтобы поведать о том, что произошло с Усладой- Моей-Жизни.
Глава 350
Как мы уже рассказывали, великою милостью Господней спасена была Услада- Моей-Жизни с затонувшей галеры и оказалась в городе Тунисе, где жила в доме дочери рыбака. Через два года та вышла замуж, поселилась невдалеке от Туниса и взяла с собой пленницу-христианку, которая вела жизнь благочестивую и тихую и проводила время за шитьем, поскольку, как и все греческие девушки, была обучена искусству вышивать шелком и золотом. И случилось так, что хозяйка поехала в город Монтагату за покупками, оставив дом на попечение Услады-Моей-Жизни. В городе она присмотрела какой-то товар, а потом явилась к дочери короля и так ей сказала:
Госпожа, привело меня к тебе известие о твоей скорой свадьбе, с которой я тебя поздравляю от всей души. Слыхала я, будто для приданого твоего вышивают мастерицы шелком да золотом рубашки и прочие вещи, что потребны девицам. У меня же есть молодая и смышленая рабыня, которую еще в детстве обучила я искусно вышивать. Взгляни, вот пример ее рукоделия. И коли заплатишь ты за нее двести дублонов, готова я расстаться с той, на кого потратила столько сил и времени.
Королевна, взглянув на вышивку, пожелала заполучить мастерицу и немедля обещала двести дублонов. Но сказала ей тогда рыбацкая дочь:
За эту цену охотно отдам я свою рабыню, но только умоляю твою милость об одном условии: скажи, что одолжила я ее всего на пару месяцев, ибо прониклась она ко мне большой любовью и, коли узнает, что продала я ее, иссохнет от тоски и отчаяния.
Так Услада-Моей-Жизни оказалась у королевской дочери и стала почитать новую госпожу. Вскоре после того осадили христиане город, и много появилось там пленников, взятых в сражениях, и в одном из них признала Услада-Моей-Жизни гребца, сидевшего на веслах на Тирантовой галере, когда разбилась она и потонула. И спросила его девица:
Не с той ли ты галеры, что потерпела крушение возле самого Туниса?
Верно, сеньора, — ответил пленник, — был я там и, уж поверьте, натерпелся страха и ужаса и думал помру, да выбросило меня волной на берег. А потом били меня нещадно, и продавали, и покупали, и принял я тогда немалую муку.
А что знаешь ты о Тиранте? — спросила Услада-Моей-Жизни. — Где умер он?
Господи помилуй! — воскликнул пленник. — Да он жив и невредим, стал он великим полководцем и храбро сражается, чтобы завоевать эти земли.
И тотчас рассказал он ей о том, что сеньор д’Аграмуи недавно был серьезно ранен. Она же спросила его:
А что же сталось с Усладой-Моей-Жизни?
Эта девица, — отвечал пленник, — о которой вы спросили, утонула в волнах, и в великом трауре пребывал по ней наш Маршал.
Услышав такие вести, решила Услада-Моей-Жизни устроить всем христианским пленникам побег, ведь Тирант был жив и находился так близко, что ни о чем ином не могла она и думать — только о побеге. Бедняжке не приходило в голову, что христианский Маршал, столь знаменитый славными победами, и есть Тирант, которого уж не числила она в живых, потому великой радостью она обрадовалась, узнавши, что именно Тирант своей рыцарской доблестью покорил столько земель в Берберии. И, упавши на колени, простерла Услада-Моей-Жизни руки к небу и вознесла хвалу и благодарность Господу за великое благоволение к Тиранту и к новообращенным христианам, отважно сражавшимся с врагами веры Христовой. И наполнилась душа ее уверенностью в скором избавлении от мавританского плена, и все перенесенные страдания в один миг обратились в ничто, едва появилась у нее надежда вновь увидеть Тиранта.
В тот самый день, когда королевна собралась идти к Тиранту, Услада-Моей-Жизни переоделась так, чтобы не быть узнанной. Когда госпожа ее предстала перед Тирантом в сопровождении пятидесяти девиц, не пожелал Маршал слушать ее, но велел отправляться к сеньору д’Аграмуну. Тот же обошелся с королевною еще хуже, чем с послами-горожанами. И, потерявши всякую надежду, пустились они в обратный путь, плача и горюя. И всю ночь все жители города, и мужчины и женщины, вздыхали и печалились.
А наутро Услада-Моей-Жизни попросила у королевны и знатных горожан разрешения выйти из города и самой отправиться к Маршалу, ибо такое могла сказать ему, что ни в чем не будет ей отказа. И так сумела она всех убедить, что согласились они отпустить девицу, к тому же никакой другой надежды не оставалось, а на размышления был у мавров всего один день. Нарядилась Услада-Моей-Жизни, как достойная мавританка, и подвела сурьмою глаза и брови, чтобы не быть узнанной. Ровно в полдень вышла она вместе с тридцатью богато одетыми девицами из города и увидала Тиранта подле его шатра. Но не стал говорить с ними Тирант и, завидев женщин, велел передать им, чтобы отправлялись к сеньору д’Аграмуну, поскольку сам он ничего не в силах поделать, и лишь во власти его брата решить казнить их иль миловать. И так отвечала Услада-Моей-Жизни:
Скажите господину вашему, что не след ему лишать нас счастья лицезреть его, а пуще того — слушать его речи, ибо прозовут его за то Маршал безжалостный и несправедливый. Ведь он же рыцарь, а мы женщины и девицы, а по законам рыцарского ордена надлежит ему заботиться о нас и помогать нам словом и делом.
Немедля передал Тирантов спальничий эти слова своему господину и добавил:
Ей-богу, господин, есть среди этих мавританок одна любезная девица, что прекрасно говорит на альхамии[651], и, коли желает ваша милость отблагодарить меня за верную службу, как только возьмем мы город, велите окрестить ее и отдайте мне в жены.
Ступай, — сказал Тирант, — и приведи их всех ко мне.
Представ перед Тирантом, женщины низко поклонились, а Услада-Моей-Жизни с улыбкою повела такую речь.
Глава 351
Не можешь ты, славный Маршал, ослушаться веления своего благородного и великодушного сердца, ибо полно милосердия и щедрости твое величие, а потому не затаишь ты зла на невежественных обитателей сего испуганного города, которые на коленях и с надеждою тянут к тебе руки, и целуют ноги твои, моля о милости. Ведомо тебе, что сам Господь Вседержитель простер длани свои и раскрыл объятия для грешников, дабы простить им прегрешения и проступки, как бы велики они ни были, а как есть ты в этих землях наместник Господень, не отвергай же смиренной мольбы презренных, что постоянно взывают к милости Его и к твоей великой добродетели. Ибо самая страшная месть, что учинить может рыцарь врагу — поставить его на колени и заставить молить о пощаде. И надлежит простить того врага, как бы ни велика была обида, и тогда большей чести добьется рыцарь, чем ежели сто раз убьет обидчика. Да не оскорбят твою милость мои речи! Угодно судьбе, дабы вспомнила я о величайших твоих деяниях, славной молвы достойных, ибо твой отважный дух поверг и уничтожил великие тысячи турок в Греции, а затем, потерпев кораблекрушение, оказался ты в этом королевстве, ступив на землю Берберии дважды побежденным и дважды избежавшим смерти. Достойно защитил ты в наших землях честь свою и вместе с королем Скарианом преследовал постыдно бегущих трусливых королей, разбитых твоею победоносною рукою, что без устали сеет смерть среди мавров. Молю я твою высочайшую милость: во имя чувства, что питаешь ты к светлейшей девице, которую любишь и почитаешь, смилуйся же и пожалей владелицу этого города и всех его жителей, да не допустит великодушие твое, чтобы лишилась она всех благ и наследства, ибо знаю: милость твоя столь велика, что и помыслить невозможно, чтобы поступил ты иначе. Коли так высоки достоинства твои и добродетель и желаешь ты достичь монаршей власти, прикажи же сеньору д’Аграмуну заключить мир — так благоволит тебе судьба, что все, что ни прикажешь ты, исполняется на земле или на небе, ибо ты есть верный слуга Господень и хранитель святой христ