Потому что тюрьма ... О-ля-ля! Если бы даже сам господин Трубадисс выпалил из пушки прямо на главной площади Пушкостреля, то и это не наделало бы такого шума! Представьте себе, в какое смятение повергло город подобное чудо! Представьте себе, как удивились пушкострельцы (именно так называли жителей Пушкостреля), увидев, что их тюрьма преобразилась в цветущий замок, в настоящий дворец чудес!
Уже утром, к десяти часам весь город знал об этой невероятной новости. А в полдень все горожане толпились перед высокой стеной, украшен ной розами, и некогда черными решетками, превратившимися в зеленые беседки.
Ни одно окно тюрьмы, ни один прут решеток не были забыты: все они утопали в цветах. Цветочные стебли карабкались вверх, ниспадали каскадом вниз; на гребне стены с острыми отвратительными зубцами красовались теперь кактусы.
Самое жгучее любопытство вызывала, пожалуй, караульная будка: жимолость там разрослась так быстро и так буйно, что охранник оказался просто спеленатым по рукам и ногам. Растения крепко обвили, словно подставку, его ружье и надежно загородили вход в будку. Толпа зевак в изумлении созерцала этого беднягу охранника, который, сидя в глубине своего зеленого туннеля, смирился, видимо, с судьбой и преспокойно потягивал трубочку.
Никто не мог объяснить этого чуда, никто... кроме, конечно, садовника Седоуса, который тоже пришел взглянуть на цветущую тюрьму. Да, он пришел, поглядел и ушел обратно, ничего не сказав.
Но после полудня, когда Тисту, нахлобучив себе на голову соломенную шляпу, отправился к нему на второе занятие, Седоус встретил его следующими словами:
- А,это ты! Неплохо, совсем неплохо получилось с тюрьмой. Для начала очень мило.
Тисту чуть смутился.
- Без вас, господин Седоус, я бы нипочем не узнал, что у меня зеленые пальцы, - с чувством благодарности ответил Тисту.
Но Седоус не слишком-то любил сердечные излияния.
- Хорошо, хорошо ... - пробурчал он в усы. - Но ты очень уж увлекся жимолостью. И потом, обрати внимание на аристолохии. Этот вьюнок быстро растет, хотя у него и темноватые листья. В следующий раз побольше посади вьюнков, это доставит людям хоть немного радости,
Так садовник Седоус стал тайным советчиком Тисту.
Глава девятая, в которой мы узнаем, что учёные мужи таки не открыли тайну Тисту, но зато сам Тисту сделал новое открытие
Взрослые вечно жаждут объяснить необъяснимое.
Все необычное всегда вызывает у них раздражение, и если в этом мире случается что-нибудь новое, особенное, то они с пеной у рта бросаются доказывать, что во всем этом нет ничего нового, ничего особенного, что все это было им доподлинно известно уже давным-давно.
Когда мирно и спокойно, словно окурок, затухает какой-нибудь вулкан, то целая дюжина ученых в очках тут же склоняются над кратером, прислушиваются, принюхиваются, спускаются по веревке вниз, обдирают себе коленки, снова поднимаются наверх, берут пробы воздуха в колбочки, зарисовывают, пишут книги, спорят, Вместо того чтобы попросту заявить: «Вулкан этот потух и перестал куриться; у него, должно быть, забит нос».
Черт побери, расскажут ли они нам когда-нибудь, как же действуют вулканы?
Тайна пушкострельской тюрьмы сослужила взрослым добрую службу: она предоставила им великолепную возможность поволноваться. Первыми прикатили в город фотографы и журналисты - недаром это их ремесло! И тотчас же захватили все номера в единственной в городе гостинице.
Потом прибыли почти отовсюду - кто поездом, кто самолетом, кто на такси, а кое-кто даже на велосипеде - ученые мужи, которых именуют ботаниками и которые занимаются тем, что раздирают цветы на клочки, придумывают им трудные названия, засушивают их на промокашках и смотрят, через сколько времени они потеряют свою естественную окраску.
Заметим, кстати, что подобная профессия требует от людей обширных познаний.
Когда ботаники собираются все вместе, то такое сборище называется у них конгрессом. И так, в Пушкостреле состоялся конгресс ботаников. И если существует на белом свете бесчисленное количество самых разно образных цветов, то, не в пример цветам, все ботаники делятся всего лишь на три категории: ботаники известные, ботаники выдающиеся и ботаники знаменитые. Встречаясь, они величают друг друга или «сударь», или «господин профессор», или "достопочтимый коллега".
Поскольку пушкострельская гостиница была битком набита журналистами, наотрез отказавшимися ее покинуть, городским властям, пришлось - надо же где-то размещать ботаников! - разбить на главной площади своего рода кемпинг. С виду он чем-то напоминал цирк, но цирк захудалый.
Тисту жил в постоянной тpeвoгe.
- А вдруг они дознаются, что сделал это я? - доверительно сказал он как-то раз Седоусу. - Вот будет номер!
- Не тревожься попусту, - успокоил его садовник. - Вся эта публика не способна сделать даже простой букет. Даю усы на отсечение, что они ни о чем не догадаются!
Садовник не ошибся: за целую неделю ботаники, изучившие с лупой в руках каждый цветок, каждый листик, не продвинулись в своих изысканиях ни на шаг. Тюремные цветы оказались самыми обычными цветами, это было очевидно, и отличало их от своих собратьев лишь одно: все они выросли за одну-единственную ночь. Тогда ученые ринулись в бой: ожесточенные споры, обвинения во лжи, в невежестве и мистификации так и гремели над кемпингом. И на этот раз кемпинг действительно напоминал настоящий цирк.
Но, как известно, любой конгресс, завершая свою работу, обязательно принимает резолюцию. Вот и ботаники перед закрытием конгресса тоже приняли соответствующую резолюцию, специально пересыпанную латинскими словами, дабы никто и ничего в ней не понял. В ней говорил ось об особых атмосферных условиях, о птицах, которые якобы могли занести туда семена, об исключительной плодородности земли возле тюремных стен, которую облюбовали пушкострельские собаки. Потом все эти ученые мужи покинули город, отправившись в другую страну, где вдруг объявилась вишня без косточек. Только тогда Тисту наконец вздохнул свободно.
А что же заключенные? Вам, наверно, хочется знать, что думали они сами обо всем происшедшем.
Так знайте же, что изумление ботаников, их волнения, даже их смятение - все это было ничто по сравнению с восхищением заключенных.
Раз перед глазами у них уже не маячили решетки в камерах, а тем более колючая проволока и острые зубцы на стенах, то отныне они и не помышляли о бегстве. Ворчуны перестали ворчать, ибо с удовольствием созерцали теперь все окружающее, а неугомонные злыдни тоже угомонились и уже не злились, не дрались между собой.
Жимолость, забившая все замочные скважины, мешала закрыть двери. Но самое любопытное было в том, что освободившиеся заключенные не пожелали покинуть тюрьму, потому что там пристрастились к садоводству.
Вот с этой-то поры и стали приводить пушкострельскую тюрьму в при мер как единственную в мире образцовую тюрьму.
Кто же больше всех радовался? Разумеется, Тисту. Он просто торжествовал, хоть и тайком.
Но дочего же трудно хранить ка-кой-нибудь секрет!
Когда человек счастлив, его так и подмывает сказать кому-нибудь об этом; больше того, он даже готов кричать о своем счастье на всех углах и перекрестках. Ну, а Седоус, человек занятый, не всегда мог выслушивать откровения Тисту. Вот поэтому то, когда шум вокруг тюрьмы поутих, у Тисту вошло в привычку раз говаривать с пони Гимнастом.
Уши у Гимнаста были покрыты красивым бежевым пушком, до того нежным и приятным, что так и хоте лось прикоснуться к нему губами. И Тисту, проходя мимо пони, всегда шептал ему в самое ухо несколько слов.
Однажды утром, повстречав пони на лужайке, Тисту сказал ему:
- Послушай, Гимнаст, что я тебе скажу, но об этом никому ни слова!
Гимнаст пошевелил ушами.
- Я открыл одну важную вещь ... - прошептал Тисту, - Цветы укрощают зло.
Глава десятая, в которой Тисту снова попадает под опеку господина Трубадuсса u узнает доподлинно, что такое нищета
Лишь невероятные события позволяют маленьким мальчикам хоть немного отдохнуть от взрослых. Вполне понятно, что украшенная цветами тюрьма повергла город в величайшее изумление, впрочем не на долго. .. Скоро все стало на свои места, и никто уже не удивлялся, что там, где высилась некогда серая угрюмая стена, раскинулось целое море зелени.
Что ж, люди ко всему привыкают, даже к необычному.
Итак, когда страсти вокруг тюрьмы поутихли, озабоченные родители снова принялись за самое главное - за обучение Тисту.
- Полагаю, что теперь ему не мешало бы получить некоторое представление о нищете, - разглагольствовал отец.
- И потом, ему пора знать, что такое болезнь... Пусть хорошенько следит за своим здоровьем, - добавила мать.
- Господин Трубадисс наглядно и очень умело объяснил ему, что такое порядок. Пусть же он растолкует Тисту, что представляет собой нищета.
Вот таким-то образом на следующий же день Тисту с помощью свое го наставника господина Трубадисса узнал, что нищета, оказывается, ютится в трущобах.
Для такой вылазки Тисту посоветовали надеть старый голубой берет. Напрягая свой и без того громовой голос, господин Трубадисс объяснил Тисту, что трущобы находятся на краю города.
- Весь этот район трущоб - настоящий бич, - заявил он.
- А что такое бич? - спросил Тисту.
- Бич - это зло, великое зло, которое губит множество людей.
Господин Трубадисс мог не утруждать себя дальнейшими объяснениями. Сказанного было больше чем достаточно: Тисту уже потирал свои пальцы.
Но то, что он увидел, превзошло все его ожидания: тюрьма по сравнению с трущобами казалась раем. Узкие, грязные, зловонные дороги петляли между неким подобием лачуг. Глядя на эти ненадежные, зияющие щелями сооружения, кое-как сбитые из гнилых досок, так и думалось, что при малейшем порыве ветра все они рухнут. Непонятно было, как это они еще держатся! Двери залатаны были или картоном, или старыми досками от ящиков из-под консервов.