— Сегодня я познакомлю вас с городом и объясню, что такое поря док, — прогремел на весь вестибюль господин Трубадисс, словно обращаясь к целому полку.
Заметим мимоходом, что господин Трубадисс поначалу служил в армии и лишь потом занялся пушками; и хотя он пороха не выдумал, тем не менее знал, как с ним надо обращаться.
Тисту мигом скатился вниз по перилам.
— Соизвольте снова подняться наверх и спуститься на сей раз по лестнице, — сурово обратился к нему господин Трубадисс.
Тисту повиновался, хотя про себя и подумал: раз уж он внизу, глупо подниматься наверх и опять спускаться вниз.
Что это у вас на голове? — спросил господин Трубадисс. — Клетчатый картузик…
— Тогда наденьте его не набок, а прямо, как положено.
Не думайте, что господин Трубадисс был злым человеком. Вовсе нет, только вот уши у него были красные-красные, да еще он любил сердиться из-за пустяков.
«Лучше бы я занимался с Седоусом», — огорченно подумал Тисту. Подумал и двинулся в путь вместе с господином Трубадиссом.
— Город, — начал свой заранее приготовленный урок господин Трубадисс, — состоит, как вы могли уже заметить, из улиц, ведомственных зданий, домов и людей, которые живут в этих домах. Как вы думаете, что самое главное в городе?
— Ботанический сад, — ответил Тисту.
— Ошибаетесь, — возразил господин Трубадисс, — самое главное в городе — это порядок. И посему мы сначала посетим ведомственное здание, где царит полнейший порядок. Если в городе, в стране, в обществе нет порядка, то они, yподобляясь порыву ветра, не имеют права на собственное существование. Порядок необходим, и, дабы сохранить его, нужно карать всякий беспорядок!
«Должно быть, он действительно прав, — подумал Тисту. — Но почему он так громко говорит, чуть ли не кричит? Уж кто-кто, а он-то на свой голос пожаловаться не может. Не голос, а настоящая труба! Неужто на до так шуметь из-за какого-то там порядка?»
На улицах прохожие оборачивались в их сторону, и Тисту готов был про валиться сквозь землю от стыда.
— Тисту, будьте внимательны. Что такое порядок? — грозно спросил у него господин Трубадисс.
— Порядок?.. Это когда все довольны, — ответил Тисту.
Господин Трубадисс как-то неопределенно хмыкнул, и уши у него, и без того красные, покраснели еще больше.
— Я заметил, например, — поборов смущение, продолжал Тисту, что мой пони Гимнаст всегда доволен, если его хорошенько вычистят, рас чешут и вплетут в его гриву серебряные бумажки, и совсем недоволен, если он грязный… я также знаю, что садовник Седоус всегда улыбается деревьям, когда они аккуратно подстрижены. Ведь это и есть порядок, правда?
Такой ответ, кажется, не вполне удовлетворил господина Трубадисса, потому что уши у него покраснели еще сильнее.
— А как же, по-вашему, поступают с людьми, которые сеют беспорядок? — спросил он.
— Их должны, конечно, наказывать… — ответил Тисту, для которого фраза «сеют беспорядок» означала примерно то же самое, что «посеял домашние туфлю> в комнате или «посеял игрушку» в саду.
— Их сажают в тюрьму, вот сюда, — заявил господин Трубадисс, махнув рукой в сторону какой-то необычной, громадной и глухой стены, выкрашенной в унылый серый цвет.
— Это и есть тюрьма? — спросил Тисту.
— Ну да, — подтвердил господин Трубадисс. — Тюрьма — не что иное, как государственное учреждение, которое способствует поддержанию по рядка.
Пройдя вдоль этой длинной стены, они оказались перед высокой черной решеткой с острыми зубцами. За этой черной решеткой виднелись другие такие же черные решетки, а за этой угрюмой стеной другие такие же угрюмые стены. И все эти стены, и все эти решетки были утыканы сверху острыми зубцами.
— А почему весь этот каменный дом изукрашен такими безобразны ми зубцами? — спросил Тисту. — Зачем они нужны?
— Зачем?. Они не позволяют заключенным убегать.
— Если бы тюрьма эта была не так уродлива, — заметил Тис ту, — им, может, и не захотелось бы отсюда убегать.
Щеки у господина Трубадисса, не говоря уж об ушах, вспыхнули как маков цвет.
«До чего же странный ребенок, — подумал он. — Его надо еще учить и учить». А вслух добавил:
— Тебе следует знать, что заключенные — люди злые.
— Значит, их заперли сюда для того, чтоб излечить их от злости?
— Н-да… пытаются… Пытаются научить их жить честно… не воровать, не убивать…
— Их бы научили этому куда быстрее, если бы вокруг не было так уныло.
«О-о-о… А мальчишка-то с головой!» — подумал господин Трубадисс. За решетками Тисту увидел заключенных, которые, понурив голову, молча шагали по кругу. Бритоголовые, в полосатой одежде и грубой обуви, они вызывали чувство острой жалости.
— Что это они там делают?
— У них прогулка, что-то вроде перемены, — объяснил господин Трубадисс.
«Ну и ну! — удивился Тисту. — Если уж у них такая перемена, каково же им тогда на уроках! Нет, тюрьма — штука невеселая".
Ему было грустно, хотелось даже поплакать, и, возвращаясь домой, он не проронил ни слова. А господин Трубадисс расценил его молчание как добрый знак и решил, что проведенный урок принес свои плоды.
Тем не менее он начертал в записной книжке: «За этим ребенком нужен глаз да глаз; он задает слишком много вопросов».
Глава восьмая, в которой рассказывается как Тисту приснился кошмарный сон и что из этого получилось
Господин Трубадисс был совершенно прав: Тисту и в самом деле задавал себе слишком много вопросов. Задавал он их даже во сне.
На следующую ночь после посещения тюрьмы ему привиделся кошмарный сон. Конечно, сон есть сон, не больше, и придавать ему особое значение не следует. Однако хотим мы или не хотим, все равно мы видим сны, и никто не волен этому помешать.
Вот также и увидел Тисту во сне своего пони Гимнаста. Обстриженный Гимнаст маршировал по кругу между высоченных мрачных стен, а позади него медленно, тяжело шагали, тоже обстриженные, одетые в полосатые костюмы и смешные башмаки, чистокровки невиданно смородиновой масти. И все они кружили и кружили без остановки по двору… Вдруг пони Гимнаст, оглянувшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, рванулся вперед, прыгнул, но перемахнуть через решетку не смог и упал прямо на железные острые зубцы. Повиснув на них, он болтал в воздухе своими четырьмя ногами в смешных башмаках и жалобно ржал…
Вдруг Тисту проснулся. На лбу у него выступил пот, сердце сильно колотилось.
«Хорошо хоть, что ЭТО только сон, — пробормотал он. — Гимнаст в конюшне, да и чистокровки тоже».
Но заснуть ему так и не удалось.
«Да, даже лошадям приходится там не сладко, ну, а людям, наверно, еще хуже, — размышлял Тисту. — И почему всех этих бедняг арестантов превращают в каких-то уродов? Ведь от этого они не станут лучше. Уверен, что, если бы и меня запрятали туда ни за что ни про что, то я бы наверняка стал настоящей злюкой. Неужели нельзя помочь этим несчастным? И как?»
Он услышал, как на колокольне Пушкостреля пробило одиннадцать часов, потом полночь. А его всё мучили и мучили неотвязные вопросы.
И вдруг в голове блеснула неожиданная мысль:
«А не заняться ли арестантам разведением цветов? Тогда бы и тюрьма стала не так уродлива, да и сами арестанты, может быть, поумнели бы. Что, если я попробую пустить в ход свои зеленые пальцы? Надо бы поговорить с господином Трубадиссом…»
Но он тут же подумал, что если сказать об этом господину Трубадиссу, тот покраснеет как рак. И вспомнил, кстати, совет Седоуса: никому не говорить, что у него зеленые пальцы.
«Все надо сделать мне самому, никто ничего не должен знать».
Если нам в голову западает какая-нибудь упрямая мысль, то она обычно придает нам решимости, а решимость не оставляет нас в покое до тех пор, пока мы не осуществим задуманное. Вот и Тисту почувствовал, что не в силах заснуть, пока не выполнит придуманный им план.
Он вскочил с кровати, поискал свои ночные туфли. Одна почему-то спряталась под шкафом, а другая… Где же другая-то? Ага, другая, по виснув на оконной ручке, издевательски поглядывал а прямо на него. Ну и дела! Оказывается, его ночные туфли сами летают по воздуху!
Тисту осторожно выскользнул из комнаты, толстый ковер заглушал его шаги. На цыпочках он добрался до перил и скатился по ним на животе.
В саду ярко светила луна. Она, словно младенец, надула свои круглые щеки.
Известно, что луна обычно благосклонна к тем людям, которые разгуливают по ночам. Но едва она завидела Тисту в длинной белой рубашке, стоявшего посреди лужайки, она тотчас же скользнула за облачко, оказавшееся как раз под рукой.
«Однако если я не послежу за этим мальчишкой, — подумала она, он непременно угодит в яму и расшибет себе нос».
И она снова выплыла из-за облачка, засияла что есть мочи и даже попросила звезды, усыпавшие Млечный Путь, гореть как можно ярче.
Вот таким-то образом, под спасительным светом луны и звезд, Тисту то торопливо шагал, то бежал по пустынным ночным улицам, пока наконец не добрался без всяких приключений до здания тюрьмы.
Вы, конечно, понимаете, что он сильно волновался. Ведь это же была его первая проба сил.
«Только бы мои зеленые пальцы сделали свое доброе дело! Только бы Седоус не ошибся!»
Решившись, Тисту стал прикладывать свои пальцы ко всему, что попадалось ему на глаза: к самой земле, к стыку между стеной и тротуаром, к трещинам в камнях, к основанию прутьев железной решетки. Не забыл он и замочных скважин входной двери и даже караульной будки, в которой мирно похрапывал охранник.
И когда все было кончено, он вернулся домой и на сей раз моментально заснул.
На следующее утро слуга еле-еле добудился его.
— Погляди-ка, Тэсту, солнцэ ужэ вовсю свэтит!
Мы уже говорили вам, что у слуги Каролуса был легкий иностранный акцент.
Тисту так и подмывало задать ему один-единственный вопрос, но все же он не решился. Впрочем, мучиться безвестностью — к чему же привела его затея? — долго ему не пришлось.