Титан (The Titan) — страница 1 из 262

Теодор Драйзер. Титан

Theodore Dreiser	Теодор Драйзер
The Titan	Титан
Chapter I. The New City	1. НОВЫЙ ГОРОД
When Frank Algernon Cowperwood emerged from the Eastern District Penitentiary in Philadelphia he realized that the old life he had lived in that city since boyhood was ended.	Когда Фрэнк Алджернон Каупервуд вышел из филадельфийской исправительной тюрьмы, он понял, что с прежней жизнью в родном городе покончено.
His youth was gone, and with it had been lost the great business prospects of his earlier manhood.	Прошла молодость, а вместе с ней рассыпались прахом и его первые дерзкие финансовые замыслы.
He must begin again.	Придется все начинать сначала.
It would be useless to repeat how a second panic following upon a tremendous failure-that of Jay Cooke & Co.-had placed a second fortune in his hands.	Не стоит повторять рассказ о том, как новая паника, последовавшая за грандиозным банкротством фирмы "Джей Кук и К°", принесла Каупервуду новое богатство.
This restored wealth softened him in some degree.	После этой удачи его ожесточение несколько улеглось.
Fate seemed to have his personal welfare in charge.	Сама судьба, казалось, пеклась о нем.
He was sick of the stock-exchange, anyhow, as a means of livelihood, and now decided that he would leave it once and for all.	Однако карьера биржевого спекулянта внушала ему теперь непреодолимое отвращение, и он решил отказаться от нее раз и навсегда.
He would get in something else-street-railways, land deals, some of the boundless opportunities of the far West.	Лучше заняться чем-нибудь другим: городскими железными дорогами, скупкой земельных участков - словом, умело использовать все безграничные возможности, которые сулит Запад.
Philadelphia was no longer pleasing to him.	Филадельфия ему опротивела.
Though now free and rich, he was still a scandal to the pretenders, and the financial and social world was not prepared to accept him.	Пусть он свободен и снова богат, но ему не избежать злословия лицемеров, так же как не проникнуть в финансовые и светские круги местного общества.
He must go his way alone, unaided, or only secretly so, while his quondam friends watched his career from afar.	Он должен идти своим путем один, ни на кого не рассчитывая, ибо если кто-нибудь из старых друзей и захочет помочь ему, то предпочтет сделать это втайне и следить за его действиями издалека.
So, thinking of this, he took the train one day, his charming mistress, now only twenty-six, coming to the station to see him off.	Все эти соображения побудили Каупервуда уехать. Его очаровательная любовница - ей едва исполнилось двадцать шесть лет - провожала его на перроне.
He looked at her quite tenderly, for she was the quintessence of a certain type of feminine beauty.	Каупервуд с удовольствием смотрел на нее; она была олицетворением той красоты, которая всегда волновала его в женщинах.
"By-by, dearie," he smiled, as the train-bell signaled the approaching departure.	- Ну, до свиданья, дорогая, - сказал он ей с ободряющей улыбкой, когда раздался звонок.
"You and I will get out of this shortly.	- Скоро все наши неприятности кончатся.

Don't grieve.	Не грусти.
I'll be back in two or three weeks, or I'll send for you.	Через две-три недели я вернусь или ты приедешь ко мне.
I'd take you now, only I don't know how that country is out there.	Я бы и сейчас взял тебя с собой, но я еще не знаю, как он выглядит, этот Запад.
We'll fix on some place, and then you watch me settle this fortune question.	Мы решим, где нам поселиться, и тогда ты увидишь, умею ли я добывать деньги.
We'll not live under a cloud always.	Не вечно же нам жить как прокаженным.
I'll get a divorce, and we'll marry, and things will come right with a bang.	Я добьюсь развода, мы поженимся, и все будет хорошо.
Money will do that."	С деньгами не пропадешь.
He looked at her with his large, cool, penetrating eyes, and she clasped his cheeks between her hands.	Он посмотрел ей в глаза спокойным, испытующим взглядом, а она, сжав ладонями его лицо, воскликнула:
"Oh, Frank," she exclaimed, "I'll miss you so!	- Как я буду скучать без тебя, Фрэнк!
You're all I have."	Ведь ты для меня все!
"In two weeks," he smiled, as the train began to move, "I'll wire or be back.	- Через две недели я вернусь или пришлю телеграмму, - улыбаясь, повторил Каупервуд, когда поезд тронулся.
Be good, sweet."	- Будь умницей, детка.
She followed him with adoring eyes-a fool of love, a spoiled child, a family pet, amorous, eager, affectionate, the type so strong a man would naturally like-she tossed her pretty red gold head and waved him a kiss. Then she walked away with rich, sinuous, healthy strides-the type that men turn to look after.	Она ответила ему взглядом, полным обожания; избалованное дитя, всеобщая любимица в семье, натура страстная, пылкая, преданная, - Эйлин принадлежала к тому типу женщин, который не мог не нравиться столь сильному человеку, как Каупервуд. Потом она тряхнула копной рыжевато-золотистых волос, послала ему вдогонку воздушный поцелуй и, круто повернувшись, пошла широким, уверенным шагом, слегка покачивая бедрами; все встречные мужчины заглядывались на нее.
"That's her-that's that Butler girl," observed one railroad clerk to another.	- Видал? - кивнул один станционный служащий другому. - Та самая - дочь старика Батлера.
"Gee! a man wouldn't want anything better than that, would he?"	Нам бы с тобой такую, неплохо, а?
It was the spontaneous tribute that passion and envy invariably pay to health and beauty.	То была невольная дань восторга, которую зависть и вожделение неизменно платят здоровью и красоте.
On that pivot swings the world.	А страсти эти правят миром.
Never in all his life until this trip had Cowperwood been farther west than Pittsburg.	До этой поездки Каупервуд никогда не бывал на Западе далее Питсбурга.

His amazing commercial adventures, brilliant as they were, had been almost exclusively confined to the dull, staid world of Philadelphia, with its sweet refinement in sections, its pretensions to American social supremacy, its cool arrogation of traditional leadership in commercial life, its history, conservative wealth, unctuous respectability, and all the tastes and avocations which these imply.	Финансовые операции, которыми он занимался, при всем их размахе, преимущественно протекали в косном и ограниченном мире филадельфийских дельцов, известном своей кастовостью, притязаниями на первое место в социальной иерархии и на руководящую роль в коммерческой жизни страны, своими традициями, наследственным богатством, приторной респектабельностью и теми вкусами и привычками, которые из всего этого вытекают.
He had, as he recalled, almost mastered that pretty world and made its sacred precincts his own when the crash came. Practically he had been admitted.	Он почти завоевал этот чопорный мирок, почти проник в его святая святых, он уже был всюду принят, когда разразилась катастрофа.
Now he was an Ishmael, an ex-convict, albeit a millionaire.	Теперь же он - бывший каторжник, всеми отверженный, хотя и миллионер.
But wait!	"Но погодите!
The race is to the swift, he said to himself over and over.	В беге побеждает тот, кто проворней всех, -твердил он себе.
Yes, and the battle is to the strong.	- В борьбе - самый ловкий и сильный.
He would test whether the world would trample him under foot or no.	Еще посмотрим, кто кого одолеет. Не так-то просто его растоптать".
Chicago, when it finally dawned on him, came with a rush on the second morning.	Чикаго открылся его взору внезапно на вторые сутки.
He had spent two nights in the gaudy Pullman then provided-a car intended to make up for some of the inconveniences of its arrangements by an over-elaboration of plush and tortured glass-when the first lone outposts of the prairie metropolis began to appear.	Каупервуд провел две ночи среди аляповатой роскоши пульмановского вагона тех времен, в котором неудобства возмещались плюшевыми обивками и изобилием зеркального стекла; наконец под утро стали появляться первые уединенные форпосты столицы прерий.
The side-tracks along the road-bed over which he was speeding became more and more numerous, the telegraph-poles more and more hung with arms and strung smoky-thick with wires.	Путей становилось все больше и больше, а паутина проводов на мелькавших в окне телеграфных столбах делалась все гуще и плотнее.
In the far distance, cityward, was, here and there, a lone working-man's cottage, the home of some adventurous soul who had planted his bare hut thus far out in order to reap the small but certain advantage which the growth of the city would bring.	На подступах к городу там и сям торчали одинокие домишки рабочих - жилище какого-нибудь предприимчивого смельчака, поставившего свою лачугу на