Его обаяние растапливало все накопившееся недовольство; прошло еще много времени, прежде чем длительные отсутствия мужа и его постоянные измены вытравили всю романтику, оставив у Элизы лишь стоическое смирение. Но пока, как бы ей ни было тревожно или одиноко, она, как девочка, тосковала во время его отъездов, все еще без памяти влюбленная в своего мошенника. «Только посмотри, какая луна! – со вздохом сказала она однажды кузине. – Уильям за многие мили отсюда, может быть, тоже сейчас смотрит на нее? Надеюсь, что смотрит»16.
В разъездах Билл изобретал все более замысловатые способы зарабатывания денег. Будучи метким стрелком, он объезжал места, где проводились состязания по стрельбе, и часто возвращался домой с выигрышем. Радушный торговец, он продавал кольца и разные безделушки по фантастически завышенным ценам. Но чаще всего он назывался «целителем-ботаником» или «лекарем-травником» – эти эвфемизмы преданно повторяли некоторые потомки Рокфеллера. Во времена, когда врачи все еще прибегали к кровопусканию, прижиганиям и сильным слабительным, а во многих селах вообще не было врачей, странствующие торговцы заполняли вакуум. Тем не менее в Уильяме Эйвери Рокфеллере легко заметить и талант заговаривания зубов, и веселость шарлатана. Иногда он продавал пузырьки с домашним эликсиром, а иной раз патентованные средства, купленные у аптекарей, но величайшего успеха он добился с настойками из лечебного куста Люси. Хотя его мать действительно увлекалась снадобьями из трав, Билл серьезно преувеличивал их свойства и приписывал новые. Например, он собирал у нее в саду мелкие темно-красные ягоды, похожие на пилюли, и продавал их женам фермеров как превосходное средство от болезней живота. В своей рекламной кампании он заходил еще дальше. Как много лет спустя рассказал сосед из Ричфорда: «Он предостерегал, чтобы ни в коем случае не давали их женщинам в интересном положении, так как непременно случится выкидыш. И потому продавал свои пилюли за большие деньги. Они были совершенно безвредны, и его торговля закон не нарушала. У него было примечательное воображение»17.
Полночные вылазки и диковинная торговля Уильяма Рокфеллера вызывали любопытство граждан Ричфорда. Он и пугал, и будоражил воображение, и породил столько сплетен и домыслов, что его окрестили Дьяволом Биллом. По городу ходили слухи, что он игрок, конокрад, головорез. Казалось, он заигрывает с законом, но людям нравился его грубоватый юмор и байки, пусть и тревожило, как он обращался с семьей. «Когда у него шла торговля, он одевался, как принц, и все начинали гадать, – рассказывал один из жителей, участвовавших в игре-«угадайке» об источниках дохода Билла. – Его очень веселили наши догадки, он громко смеялся над ними. Он не пил и, когда был дома, хорошо обращался с семьей, но все знали, что он мало заботится о них и оставляет одних каждый раз на долгие месяцы»18. Билл раздражал некоторых соседей, страстно желавших, чтобы он понес заслуженное наказание. Однажды он отсутствовал особенно долго, несколько месяцев, счет Элизы у Чонси Рича превысил тысячу долларов, а в городе начали поговаривать, что Дьявол Билл арестован. Но он въехал в город, как сельский помещик, на великолепной повозке, правя прекрасными лошадьми, а на его манишке блестели бриллианты. В магазине он заявил о себе, оплатив счет крупными банкнотами. После отлучек Билл собирал друзей и семью за ужином и, заглатывая горы еды, развлекал их плутовскими рассказами о своих приключениях в западных землях, среди поселенцев и индейцев. Дьявол Билл обладал особым даром превращать свои похождения в захватывающие рассказы так, что Элиза и дети как будто сами побывали в путешествиях. Из-за постоянных паломничеств Билла, соседи жалели Элизу и считали поведение ее мужа недостойным. И все же она оставалась верной женой, не очерняла его и держалась с большим достоинством19.
Сколь бы ни преувеличивали биографы, описывая нищее детство Джона Д. Рокфеллера, все же известно несколько свидетельств о бедственном положении семьи в Ричфорде. «Не помню, чтобы я видел более жалких и брошенных детей, – заметил один сосед. – Их одежда превратилась в лохмотья, а сами они выглядели грязными и голодными»20. Так велико было отчаяние Элизы, что она искала отдушину в доме своего деверя, Джейкоба Рокфеллера, сквернословящего, шумного, зачастую подвыпившего человека. Широко ходила история о том, как Джейкоб выиграл пять долларов, поспорив, что не будет пить всю дорогу от дома до города21. Добрая жена Джейкоба стала двум малышам, Люси и Джону, второй матерью, чинила им одежду и вязала рукавицы из домашней шерсти.
В этой кошмарной ситуации Элиза, казалась, черпала силы в невзгодах. Один уроженец Ричфорда отзывался о ней как о «самой прекрасной женщине, которая несла слишком тяжелую ношу и потому не могла должным образом смотреть за детьми. Ее муж подолгу отсутствовал, и ей приходилось заниматься фермой на шестидесяти акрах, стараться, чтобы расходы окупались. Она боялась, что хозяева лавок в деревне в любой момент откажут ей в кредите, и работала очень много»22.
Когда Джон Д. позже вспоминал о своем идиллическом солнечном детстве на севере штата Нью-Йорк, Ричфорда не было в этих грезах. Когда семья покинула эти места, мальчику было всего три года, и он сохранил лишь несколько смутных образов: «Я очень ясно помню ручей, бежавший перед домом, и что следовало быть осторожным и держаться от него подальше. Маму в Ричфорде я помню смутно и бабушку, она жила в полумиле от нас выше на холме»23. Заметно, что первые воспоминания Рокфеллера ассоциируются с осторожностью и что он вычеркнул из памяти отсутствующего отца и нетрезвого деда, сохранив образы сильных и выносливых матери и бабушки. Он всегда обладал необычной защищающей его способностью подавлять неприятные воспоминания и поддерживать те, которые укрепляли его решимость.
Насколько можно судить, Рокфеллер ничего не знал о Нэнси Браун и неприглядной стороне пребывания в Ричфорде, но пронес через всю жизнь смутное ощущение инфернальности тех мест. «Я с содроганием думаю о том, что стало бы со мной, если бы я провел в Ричфорде всю мою жизнь, – позже признался он. – Там было много мужчин, которые чуточку охотятся, чуточку рыбачат, чуточку выпивают и добиваются в жизни чуточку успеха, и все из-за того, что им не хватает чуточку религии»24. Решение семьи покинуть Ричфорд Рокфеллер объяснял экономическими причинами, они же, вероятно, служили стандартным предлогом, услышанным в детстве: скудная почва. «Места там красивые, – говорил Рокфеллер, – но поселенцы тратили все силы, пытаясь выкорчевать пни из земли и вырастить урожай на скудной земле»25. Конечно, настоящая причина заключалась в ужасе Элизы перед низкими моральными устоями городка, где стояла одна-единственная церковь. Скорее всего ей очень хотелось увезти детей подальше от громогласных пьющих Рокфеллеров и открыть их влиянию более спокойных Дэвисонов. Не случайно семья перебралась в Моравию и поселилась в трех милях (около 5 км) от фермы Дэвисона, где во время привычных отъездов мужа Элиза могла положиться на охранительное присутствие отца.
Глава 2Огни пробуждения
Переехав в Моравию на тридцать миль (ок. 50 км) к северу от Ричфорда, Рокфеллеры перебрались из малоразвитого пограничного поселения в спокойный городок с аккуратными деревянными домиками в центре. Здесь располагалась евангелическая церковь Объединенных братьев во Христе, которая позже слилась с Объединенной методистской церковью, и Моравия считалась оплотом трезвости и антирабовладельческих настроений. В городе были свои отель, магазин, хлопкопрядильная фабрика и конгрегационалистская церковь. Даже сегодня Моравия с ее изящными тенистыми улицами, приветливой атмосферой и домами с широкими гостеприимными верандами остается необычным самобытным образцом американского быта.
Рокфеллеры поселились на северной окраине города. Примерно в 1843 году Билл выложил тысячу долларов за участок в девяносто два акра (37 га) на зеленом холме, который мягко спускался к Оваско, одному из самых живописных озер Фингер. Отец Рокфеллера расширил дом на участке, и в нем теперь было семь или восемь комнат, из них открывались великолепные виды на ярко-голубое озеро в обрамлении высоких сосен на фоне лесистых холмов на дальнем берегу. Через дорогу от дома стояли амбары, а в коптильне на заднем дворе можно было заготовливать окорока и бекон. Джон Д. был очарован жизнью в этом двухэтажном дощатом доме, здешние места стали для него идеалом пасторальной красоты. Летом он любил вытаскивать окуней из холодного чистого озера, и даже зимы пленяли его, несмотря на жгучие морозы. Дети Рокфеллеров спали в неоштукатуренной комнате наверху, согреваемой только печной трубой, идущей с кухни; мелкий снег и резкий зимний ветер проникали сквозь щели в стенах. «Как ревел ветер в ветвях на берегу озера!» – мечтательно вспоминал Рокфеллер, когда ему было уже далеко за семьдесят1. В предрассветной тьме дети часто просыпались от стука топоров дровосеков или скрипа полозьев по плотному снегу. Элиза стояла у подножия лестницы и звала старшего сына: «Ну же, сынок, пора вставать и доить корову!»2 В полутемном холодном хлеву, пытаясь погреть ноги, Джон становился на испускающую пар землю, с которой только что поднялась корова.
Первые трое детей Рокфеллеров – Люси, Джон и Уильям – родились в Ричфорде. Теперь, в 1843 году, Элиза родила вторую дочь, Мэри Энн, притом что Большой Билл опять провел в разъездах почти всю ее беременность; через два года появились близнецы. Мальчик, Фрэнк, был здоровым, а Фрэнсис болела с рождения. Местный врач приходил к ней около семидесяти раз, а затем она умерла, немного не дожив до своего второго дня рождения. Событие отпечаталось в памяти семилетнего Джона Д., хотя Элиза и постаралась оградить сына от первого мучительного соприкосновения со смертью. Он приехал в Моравию уже в старости, когда ему было за восемьдесят, и тогда, показав на поле, он воскликнул: «Когда Фрэнсис хоронили, меня послали сюда собирать камни, чтобы я не узнал»