скольких линий стен и острого шпиля, бесстрашно протыкавшего небо. При всей архитектурной сложности замок отнюдь не казался громоздким, а, напротив, словно парил над горой, наслаждаясь собственным непостижимым совершенством. Взгляд долго не мог оторваться от этого замысловатого сооружения, перебегая с одной его детали на другую. «Безумие какое-то, – подумал в конце концов оробевший Титус. – Неужели это все – мое?» Его, правда, по-прежнему смущала необычайная, просто невообразимая для нормального уха тишина и отсутствие разумной жизни. Кто-то должен был все это построить или вот хотя бы засыпать дорогу гравием и посадить растущий на клумбе розовый куст?
– Кто-то придумал жизнь, не так ли? – пробурчал где-то позади Архивариус. – Вы же просто жили, сир, не задаваясь разными глупыми вопросами?
– Кажется, я не произносил своего глупого вопроса вслух, – совершенно беззлобно отпарировал Титус, не поворачивая головы.
– Правда? – рассеянно удивился старик. – На самом деле между мыслью и словом почти нет разницы. Слово – это мысль, которую мы не стесняемся высказать. А вам не надо стесняться – вы же наследник. Наследник Сан-Маринский!
Последние два слова Архивариус рявкнул так, будто хотел поразить две тысячи слушателей «Гранд-опера». Его голос пошел гулять по ущельям и, спустившись вниз по спиральной дороге, замер где-то у подножия горы. Титус слушал это постепенно стихающее «на-асле-едни-ик Са-ан-мари-ински-ий» и почти чувствовал, как его мысли, желания и чувства, следуя эху, наполняют пустой, гулкий, придуманный неизвестно кем мир. Словно невидимые гигантские корни вмиг проросли из тела и раскинулись на километры вокруг, накрепко привязав его к этим туманным безжизненным горам. От высоты, разряженного воздуха или же непонятного волнения, которое он ощутил, когда вылез из кареты, слегка кружилась голова и бешено колотилось сердце. Он вдруг совершенно отчетливо увидел с высоты птичьего полета гору, замок и себя, стоящего почти на самой вершине, – маленькую черную точку, что, нарушая законы физики, как магнитом стягивает к себе все, все вокруг.
– Все-е-е-е! – неожиданно для самого себя прокричал Титус вниз, запустив гулять по ущельям новое эхо. И почему-то сразу вслед за тем поверил: да, волею судьбы, звезд или чего-то еще он в самом деле стал наследником Сан-Маринским. Тут Архивариус схватил его за локоть и с невероятной для столь преклонного возраста скоростью без всяких объяснений потащил в распахнутые настежь ворота замка, над которыми в крепостную стену был вмурован тот же герб, что и в завещании, – солнце, месяц и разделяющий их меч. Подошвы ботинок Титуса торопливо и гулко протопали под каменным сводом, головой он едва не задел поднятую до половины деревянную решетку, от которой пахнуло свежеспиленной сосной. По ту сторону стены их точно так же встречали повсюду тишина, пустота да унылые завывания ветра в закоулках между стен. Пробежав через вымощенный крупным камнем внутренний дворик, они свернули на узкую, но основательно протоптанную тропинку, что через заросшие елями и соснами склоны вела на самую вершину. Хребет горы венчали стоявшие на приличном расстоянии друг от друга три башни, которые, собственно, трудно было назвать частью замка. Их построили, скорее всего, не для защиты, а ради кругового обзора на десятки миль вокруг. Как наконец догадался Титус, Архивариусу взбрело на ум взобраться на одну из башен – ту, что располагалась посередине.
Здесь становилось понятно, почему замок защищает только одну сторону горы. С другой зияла отвесная, без дна пропасть, похожая на мифические врата в царство мертвых. Ветер на самой вершине свирепствовал так, что почти валил с ног. В какой-то момент особенно резкий порыв заставил Титуса споткнуться и упасть руками вперед – на острые, засыпанные старой хвоей камни.
– Осторожнее, сир! – проорал ему в ухо Архивариус. – А то свалитесь ненароком вниз и поминай как звали! Сгинете и даже завещания после себя не оставите!
Синеватого камня, заросшая у основания мхом, башня выглядела так, словно взяла да и выросла сама прямиком из горы. Внутри оказалось на удивление тепло и сухо, хотя снаружи завывал и бесновался ветер, предпринимая одну за другой бесплодные атаки на кирпичные стены. Каменистую тропинку сменила бесконечная винтовая лестница с противным, скользким канатом вместо перил. Задыхаясь как астматик, обливаясь потом, Титус еле-еле поспевал вслед за Архивариусом. «Двести семьдесят пять, двести семьдесят шесть, двести семьдесят…» – считал он ступеньки, закрыв глаза, перехватывая воздух открытым ртом, и тут перила закончились. Уже на четвереньках Титус выполз на вершину башни, по периметру которой был сделан проход шириной в несколько шагов. Тут же, привязанная к огромной чугунной гире, стояла на железной треноге подзорная труба жутко антикварного вида. Архивариус, значительно опередивший его, безупречно чистым носовым платком тщательно протирал трубу со всех сторон. Завидев измученного Титуса, сказал торжественно, нараспев:
– Итак, сир, вы на вершине потухшего вулкана Титано. Н-да… когда там у нас было последнее извержение? Не помню уже… В общем, отсюда можно увидеть все герцогство Сан-Маринское. Видите те сиреневатые холмы? Там как раз и кончаются пока ваши владения!
Прошло минут пять, прежде чем Титус всласть отдышался, вытер лоб и наконец осмотрелся. Высота казалась очень приличной, примерно как на самолете через пару минут после взлета. Без подзорной трубы действительно сложно обойтись. Титус робко осмотрел блестевший медью прибор, потом направил жерло трубы вниз, в долину, и заглянул в окуляр. Там было темно, как в могиле.
– Монетку надо бросить. Один санмарин, – добродушно хмыкнул Архивариус, глядя куда-то в сторону.
Понятное дело, санмаринов у Титуса не нашлось. Архивариус опять хмыкнул и протянул ему блестящий золотой кругляш – с его, Титуса, профилем. На обратной стороне красовался все тот же герб и цифра один. Монета была теплой, словно ее долго держали в руке наготове.
– Да, впечатляет… – пробормотал Титус, внимательно изучив окрестности и стараясь отогнать от себя резонный вопрос, чем же он будет здесь в одиночестве заниматься. – А что находится за теми самыми холмами, где кончаются… э… мои владения?
Архивариус схватил свой платок и принялся громко сморкаться.
– Ничего. Пока, по крайней мере, – в конце концов странно ответил он, аккуратно сложив платок и засунув его в карман балахона. – Пойдемте, сир. Уже темнеет. Самое время подкрепиться после долгого путешествия и отметить как полагается факт передачи наследства. Кроме того, в нашей праздничной программе есть еще один важный пункт. Ради него, собственно, вы сюда и прибыли.
Перед тем как послушно нырнуть вслед за Архивариусом в темный дверной проем и отправиться по винтовой лестнице вниз, Титус зачем-то оглянулся назад. Темнота, уже поглотив линию горизонта, быстро подступала к горе Титано. Небо там и здесь озарялось жутковатыми зарницами, хотя до ушей не долетал ни один звук. В голове опять промелькнула прежняя картинка – черное, с красными протуберанцами-щупальцами солнце. Кажется, он смотрел фильм про конец света. Там было что-то про затмение и про бездарно написанную книгу. Но вот что именно? Так ничего и не вспомнив, Титус стал осторожно спускаться по каменным ступенькам. За его спиной небо полыхнуло, а затем ответило само же себе гулким, перекатывающимся по горам зловещим ревом. К герцогству Сан-Маринскому приближалась гроза.
4. Библиотека
Они сидели за разными концами длинного, персон на пятнадцать, деревянного стола и ожидали обеда. Снаружи на замок одна за одной накатывались волны дождя и ветра, но стены без труда отражали их натиск. От веселого треска поленьев в камине, размерами похожем скорее на доменную печь, на душе становилось необычайно уютно и тепло. Титус был вынужден прилагать титанические усилия, чтобы держать глаза открытыми. В качестве отвлекающего сонливость маневра он каждые минут пять начинал в очередной раз оглядывать зал, предназначенный, как объяснил ему Архивариус, для торжественных обедов и прочих «приятных душе и телу церемоний». Зал был настолько велик, что часть стен и потолок оставались наглухо погруженными во тьму, недоступные для колеблющегося красноватого света, исходящего из раскаленного очага. Не успел Титус подумать о том, что при столь скудном освещении он, пожалуй, с трудом попадет вилкой себе в рот, как прежний слуга-кучер, торжественно вымеряя шаги узкими туфлями с немыслимыми загнутыми носами, вошел в зал и поставил на стол жарко горящий семисвечник.
Архивариус, нацепив свои громадные металлические очки, позевывая, развернул какую-то газету. Титус напряг зрение. Газета называлась «Вечернее Сан-Марино».
– Пока печатается в единственном экземпляре, – как бы между прочим сообщил Архивариус. – Н-да, сообщают о вашем приезде. Кстати, о вилках… Здесь пока немного другие обычаи, но если вы настаиваете…
Титус не настаивал. Вместо того ему захотелось взглянуть на газету, где сообщалось о его появлении (кто ее напечатал? и когда?), но в этот момент к столу прибыл ужин. Слуга, непонятно по какому поводу ухмыляясь, расставил по столу, как фигуры на шахматной доске, несколько высоких припорошенных пылью бутылок и круглых оловянных тарелок. На одной горой возвышалась невиданных размеров жареная утка с торчащим в боку узким кинжалом.
– Его зовут Мюллер, – кивнул Архивариус в сторону слуги (тот попытался дружелюбно улыбнуться и показал беззубую верхнюю челюсть). – Он старожил в этих краях, послужил уже не одному хозяину. Без всяких преувеличений на все руки мастер. Сегодня днем, к примеру, совершенно неподражаемо исполнил роль кучера. Мои поздравления, Мюллер. Особенно мне понравилось вот это ваше «хайя!».
И громовой голос Архивариуса до отказа заполнил зал для приятных церемоний, угрожая обрушить невидимые каменные своды.
– Сир, – обратился слуга к Титусу, когда последние отголоски эха наконец затихли. – Мне уже сказали, что в жизни… в другой жизни слуг у вас не было. Но, понимаете ли, новое положение обязывает. Вы все-таки наследник Сан-Маринский. Так что двадцать четыре часа в сутки к вашим услугам. Даже если ночью что страшное померещится, зовите меня без колебаний. Здесь всякое бывает. С непривычки можно и свихнуться.