– Где это мы? – огляделась Бетти. – Да здесь же самый настоящий дом!
– Это наш дом. – Из темноты вышла девочка.
На вид ей было не больше десяти лет, а ростом она едва доходила Бетти до плеча. У неё были длинные каштановые волосы, собранные в красивые косы, и нежно-голубое платье в оборках. Но больше всего Бетти поразили её огромные синие глаза с такими чёрными ресницами, каких в природе обычно и не бывает.
– Я Мэри-Энн, – представилась девочка и расправила своё изящное платье, делающее её точь-в-точь фарфоровой куколкой.
– И я Мэри-Энн, – прощебетал точно такой же голос за спиной Бетти.
Бетти обернулась и не сумела сдержать удивлённого восклицания: за ней оказалась точная копия первой девочки.
– Вот это да! – воскликнул Рубашечник и хлопнул в ладоши. – Их двое!
– Нас двое, – кивнула первая Мэри-Энн. – Но мы не сёстры и не близнецы. Это чтобы у вас не сложилось о нас ошибочного впечатления.
– Как так? – растерялась Бетти.
Ей казалось, что одинаковые девочки могут быть только сёстрами-близнецами. Двойняшками. А как же ещё?
– Я – это она! – сообщила первая Мэри-Энн и показала на вторую девочку.
– А она – это я, – весело добавила вторая.
– Давайте, чтобы вас не путать, мы будем называть тебя Мэри, а тебя Энн? – вмешался Рубашечник.
Девочки переглянулись и неуверенно кивнули.
– Вот и славно!
– А вы кто? – хором спросили они.
– Я тот, кого называют Рубашечник, а это Бетти Бойл. Мы ищем дорогу к Святилищу.
– Тогда вы попали по адресу! – обрадовалась Мэри.
– Мы знаем всё про Тени. Мы даже сделали карту, – добавила Энн.
– Идите за нами, – Мэри схватила Бетти за руку.
Рука у неё была очень холодная. Будто и впрямь фарфоровая.
Энн взяла под локоть Рубашечника и повела вперёд, в самую глубь тёмной пещеры.
Ткачиха пришла в движение. Все её многочисленные ноги вздыбились из влажной земли, в которой она спала, и вознесли её тяжёлое тело над поверхностью. Обвисшее брюхо всё равно касалось прелого дёрна, тяжёлое от сладкой еды – чужой радости и жизненной силы. Серебристые нити облепляли её туловище и, когда она двинулась вперёд, задрожали и порвались. Она не обратила на них внимания.
Её обед отошёл слишком далеко. Стало трудно наблюдать. И пожирать.
Она двинулась вперёд: лапы тяжело переступали по земле, брюхо волочилось, ломая и круша лес, но всё это было лишь иллюзией.
Истинной были её голодная пасть и сотни глаз, наблюдающих и ждущих. Пока ещё ждущих… Она присмотрит за ней. Девочка ускользнула от неё, словно мышка от кошки. Но в Тенях ей не скрыться. Стоит человеческому детёнышу сделать один неверный шаг – и наконец можно будет насладиться пищей…
Глава 8
Больше всего Бетти поразили даже не две одинаковые девочки, а то, что в пещере у них был целый дом. Она разглядывала стол, стулья, большую кровать и удобные полочки с чайником и шестью чашками и недоумевала: откуда такое в Тенях? Она видела достаточно, чтобы решить, что мир совсем дикий и комфорта тут ждать не стоит…
Мэри взяла чайник с полки и, встретившись взглядом с Бетти, ответила на невысказанный вопрос:
– Не удивляйся, всё вокруг создано из наших нитей.
Легко сказать – не удивляйся! Рубашечник закашлялся, услышав такое объяснение, и Бетти подбежала, чтобы похлопать его по спине. Отдышавшись, Рубашечник спросил:
– Как вы так используете нити? Я слышал, что подобное возможно, но ведь это значит навсегда расстаться со своими воспоминаниями…
– У нас есть некоторый резерв, которым можно пожертвовать, – объяснила Энн. – К тому же мне совсем не обязательно помнить этот стол. Он ничем не поможет, если будет в моей памяти. А сидеть за ним гораздо приятнее.
– И мне приятнее спать на мягкой кровати, а не вспоминать о ней, ёжась на колючей хвое Леса! – добавила Мэри и начала разливать по чашкам чай.
Это был самый настоящий чай! Горячий, хотя Бетти понятия не имела, откуда они взяли воду и заварку. Но ответ тоже нашёлся просто: в чайнике сиял кусочек нити.
– Это наша память о чае, – сказала Энн и протянула чашку Рубашечнику.
– Мы помним очень много чая, поэтому пейте, не стесняйтесь: нам хватит ещё надолго. – Мэри пригласила Бетти к столу.
Бетти поднесла чашку к губам. Это оказался очень хороший чай, такой часто подавали к столу у неё дома. У Бетти комок подкатил к горлу от этих мыслей. Она вдруг вспомнила родителей и поняла, как сильно соскучилась по дому, по улице Высоких Осин, по соседям и даже по задаваке Энни Мораг. Ей захотелось снова оказаться в своей комнате с чёрными шторами и чёрными наволочками, надеть идиотское парадное платье, есть чудесный торт, заказанный специально для неё, и пить чай там, а не среди Теней.
Вернётся ли она к ним когда-нибудь? Она надеялась, что да. Не могла не вернуться! Выше нос, Бетти Бойл!
Она моргнула, прогоняя непрошеные слёзы, и подняла голову. Рубашечник смотрел на неё в упор, и в его чудесных серых глазах читалась тревога. Бетти через силу улыбнулась ему и сделала ещё глоток чая.
Рубашечник с сомнением отвёл взгляд и обратился к близняшкам:
– Расскажите нам, кто вы такие? Если вы не сёстры, то кто вы тогда? Я никогда о вас не слышал, хотя уже давно в Тенях.
– Мы Мэри-Энн, – сказала одна из девушек. Кажется, это была Мэри, она выглядела более серьёзной. – И мы мало с кем здесь общаемся. Нам достаточно друг друга. Другие Расплетённые бегают и ищут свою память, или бегают за теми, кто ищет свою память, или просто скорбно бродят под ветрами, а нам и тут хорошо. Мы не хотим обратно, хватит с нас.
– То есть поначалу мы тоже искали свою память, а потом решили сделать вот это, – вставила улыбчивая Энн, обводя рукой пещеру. – Вообще-то, Энн оказалась здесь первой, – внесла уточнение Мэри, – и некоторое время бродила в Холмах и искала свои нити. Но их было очень мало.
– Всё потому, что Ткачиха ещё не расплела нас окончательно. А когда расплела и мы с Мэри встретились, решили, что так намного лучше.
– И всё-таки я не понимаю… Как это получилось? Как вы смогли так расплестись… – допытывался Рубашечник.
Бетти слушала молча. Ей до жути было интересно, что же скажут Мэри-Энн.
– Когда-то мы были одной взрослой девушкой по имени Мэри-Энн, – объяснила, наконец, Энн. – И однажды Ткачиха начала плести нашу жизнь. Дело в том, что в нашей жизни началась полоса неудач – в семье, в работе, в личной жизни. Много одиночества, много непонимания, и в конце концов трудности стали казаться непреодолимыми. Потом кое-что произошло, и мы полностью попали во власть Ткачихи…
– Но мы – тогда ещё я одна, – подхватила Мэри, – поняли, что нас расплетают, и решили бороться. Мы, то есть я, тогда ещё не знали, что Ткачиха погрузила в нас свои лапы так глубоко, что нельзя сбежать. Но мы отсрочили конец.
– Мэри-Энн была врачом, но мечтала писать книги, – продолжила Энн. – Мы очень хотели спастись, но тяжесть отчаяния была так велика, что наша личность разделилась на две части. И одна спряталась в глубине второй, чтобы Ткачиха не заметила. Так появилась Мэри. И когда Ткачиха расплела меня и утащила в Тени, Мэри осталась жить нашу жизнь в нашем теле. Тело было, конечно, к тому моменту неизлечимо больно, но всё-таки это была отсрочка.
– Мы выиграли пятнадцать лет! – гордо сказала Мэри. – За это время я успела написать книгу о Ткачихе. Вернее, о своём состоянии, но суть та же.
– Книга стала популярной, а Мэри-Энн прославилась! – гордо заявила Энн.
– И потом уже Ткачиха меня заметила и доплела, – печально закончила Мэри.
– С тех пор мы живём здесь, в Холмах, – проговорили они в унисон.
Рубашечник и Бетти переглянулись. По его растерянному взгляду Бетти поняла, что история чересчур невероятна даже для него, местного жителя, всякое повидавшего.
– Между прочим, когда мы встретились, то оказалось, что мы совершенно разные, – сказала Энн.
– Она вечно со мной спорит! – тут же сказала Мэри, и девочки засмеялись.
– А сколько вам было лет, когда вас расплели? – застенчиво спросила Бетти. Она не была уверена, насколько вежливо задавать такие вопросы, однако любопытство пересилило: девочки выглядели такими юными, но по их рассказам выходило, что они прожили долгую жизнь.
– Нам? – девочки переглянулись. – Мы не помним!
– Но много, – сказала Энн. – Я была уже взрослая, когда попала сюда.
– А я ещё старше! – добавила Мэри.
Бетти подумала, что не такие уж они и одинаковые. Взгляд Мэри всегда оставался серьёзным, даже если она смеялась, а Энн то и дело задорно улыбалась, и глаза у неё сверкали. Мэри была предельно аккуратна: её косы и платья находились в идеальном состоянии, без единого пятнышка или залома на ткани. Энн же казалась куда более беззаботной. Её юбка смялась, туфли были немного стоптаны, а из кукольных косичек выбивалась хулиганская прядь. Спутать их теперь, познакомившись поближе, было сложно.
– Почему вы тогда выглядите так… молодо? – судя по тону вопроса, Рубашечник тоже ощущал себя не в своей тарелке.
– Мы вытащили этот образ из нашей памяти, – кажется, обрадовалась вопросу Энн. – Точнее, я вытащила, когда оказалась здесь, а Мэри понравилось. Это было счастливое время, беззаботное детство. После всего, что мы пережили, нам хотелось быть не измученными и больными, а юными и красивыми. Вот мы и решили стать похожими на кукол, которых видели в магазинах и которых так хотели иметь в детстве!
Бетти удивилась. Раньше она не встречала никого, кто хотел бы быть похожим на куклу. Кроме, разве что, её мамы.
– Мы даже не поблагодарили вас за спасение! – спохватился Рубашечник. – Я так долго не был в Холмах, что едва не угодил в беду, да и Бетти за собой потащил. Если бы не вы, нам бы пришлось худо!
– Энн сразу сказала: наверняка им что-то здесь очень надо, иначе бы они не полезли прямо под Гэвитанир. Вам же что-то очень надо? – прямо спросила Мэри.