– Мы пропали, – прошептал он. – У него есть четыре человека, готовые подтвердить, что платили ей за секс. Почему мы об этом не знали?
Босх не ответил. Обеспечить свидетельницу поручили ему. Он подробно расспросил ее о личной жизни и проверил отпечатки пальцев по архивам. Все было чисто. Если ее никогда не ловили на проституции и она отрицала какую-либо преступную деятельность, Босх ничего не мог поделать.
Вернувшись на трибуну, Фауккс перефразировал вопрос:
– Мисс Кроу, вы когда-либо брали деньги у мужчин в обмен на секс?
– Нет. Это ложь.
– Вы знаете человека по имени Эндрю Сноу?
– Знаю.
– Если бы он показал под присягой, что платил вам за сексуальные отношения, он бы солгал?
– Да.
Фауккс назвал еще трех мужчин, и с ними повторилось то же самое: Кроу признавала, что знает их, но отрицала, что когда-либо вступала с ними в связь.
– Значит, вы брали у этих мужчин деньги, но не за секс? – спросил Фауккс.
– Да, иногда. Но это не имеет никакого отношения к тому, имели мы секс или нет.
– К чему же это имеет отношение?
– Они хотели помочь мне. Я считала их друзьями.
– Вы когда-либо занимались с ними сексом?
Аннабел Кроу опустила глаза и покачала головой.
– Вы говорите «нет», мисс Кроу?
– Я говорю, что я не занималась с ними сексом каждый раз, когда они давали мне деньги. Они не давали мне деньги каждый раз, когда мы занимались сексом. Одно не имеет никакого отношения к другому. Вы стараетесь изобразить все так, как оно не было.
– Я просто задаю вопросы, мисс Кроу. Такова моя работа. А ваша работа заключается в том, чтобы говорить присяжным правду.
После долгой паузы Фауккс объявил, что больше вопросов не имеет.
Босх стискивал подлокотники кресла так, что костяшки пальцев побелели и онемели. Он потер руки и попытался расслабиться, но не смог. Да, Фауккс – мастер молниеносных атак. Быстро, метко… и неотразимо, как удар стилета.
Босх волновался не только из-за беспомощности и публичного унижения Аннабел Кроу. Он тревожился за себя. Следующий удар стилета будет направлен в него.
40
Они устроились в кабине бара «У Ната», взяв пиво у барменши с татуировкой сердца, опутанного колючей проволокой. Доставая бутылки из холодильника и открывая их, женщина ничего не сказала о том, что Маккалеб недавно приходил и задавал вопросы о человеке, с которым теперь вернулся. В столь ранний час в баре никого не было, кроме группы завсегдатаев, набившихся в одну из дальних кабин. В музыкальном автомате Брюс Спрингстин пел «Тьму на окраине».
Маккалеб изучал Босха. Тот казался чем-то озабоченным – возможно, процессом. Последняя свидетельница выглядела в лучшем случае сомнительно. На прямом допросе все замечательно, на перекрестном – полный провал. С такими свидетелями лучше не связываться, если есть выбор.
– Похоже, вас, ребята, крепко одурачили.
Босх кивнул:
– Моя вина. Мне следовало бы догадаться. Я смотрел на нее и думал, что она так красива… Я просто поверил ей.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду.
– Последний раз, когда я доверился лицу.
– Но вы все равно еще неплохо выглядите. Что у вас в запасе?
Босх хмыкнул:
– Ничего. Мы расстреляли все пули из обоймы. Завтра узнаем, что есть у защиты.
Маккалеб смотрел, как Босх одним большим глотком опустошил половину бутылки, и решил, что лучше перейти к насущным вопросам, пока Босх еще соображает.
– Тогда расскажи мне о Руди Таферо.
Босх неуверенно пожал плечами:
– Что именно?
– Насколько хорошо ты знаешь его? Насколько хорошо ты знал его?
– Ну, я знал его, когда он был в нашей команде. Проработал в голливудском отделении лет пять одновременно со мной. Потом вышел в отставку, получил пенсию и перебрался на другую сторону улицы. Занялся вытаскиванием из кутузки людей, которых мы туда засовываем.
– Когда вы еще играли в одной команде – оба за Голливуд, – вы были близки?
– Не понимаю, что означает «близки». Мы не были друзьями, не были собутыльниками, он занимался кражами, я – убийствами. А почему ты спрашиваешь? Какое отношение он имеет к…
Босх умолк и посмотрел на Маккалеба; в голове явно крутились колесики. Теперь Род Стюарт пел «Танцевать всю ночь».
– Ты что, черт побери, смеешься надо мной? – спросил наконец Босх. – Смотришь на…
– Дай мне задать несколько вопросов, – прервал его Маккалеб. – Потом можешь задавать свои.
Босх осушил бутылку и держал ее поднятой, пока барменша не заметила.
– За столиками не обслуживаем, ребята! – крикнула она. – Извините.
– Мать вашу! – буркнул Босх.
Он выскользнул из кабины и подошел к бару. Вернулся с четырьмя бутылками, хотя Маккалеб едва приложился к первой.
– Спрашивай, – сказал Босх.
– Почему вы не были близки?
Босх поставил локти на стол и обхватил новую бутылку обеими руками. Выглянул из кабины, потом снова посмотрел на Маккалеба.
– Лет пять – десять назад в Бюро были две группировки. У нас в управлении было в общем-то то же самое. Вроде «святых» и «грешников» – две отдельные группы.
– Новообращенные и отступники?
– Что-то в этом роде.
Маккалеб вспомнил. Лет десять назад в кругах местных правоохранительных органов было хорошо известно о существовании в полиции Лос-Анджелеса группы, прозванной «новообращенными», члены которой занимали ключевые посты и распоряжались продвижениями по службе и выбором заданий. Все они – несколько сот офицеров всех рангов – являлись прихожанами церкви в долине Сан-Фернандо, где проповедником-мирянином был заместитель начальника управления по оперативной работе. Честолюбивые офицеры толпами вступали в общину, надеясь произвести впечатление на начальство и ускорить продвижение по службе. Сколько в этом было духовности, неизвестно. Но когда по воскресеньям, во время одиннадцатичасовой службы, этот замначальника произносил проповедь, в церкви стройными рядами стояли свободные от службы копы, пожирающие глазами кафедру.
Маккалеб однажды слышал историю, как во время службы у одной машины сработала сигнализация. Злополучный наркоман, роющийся в «бардачке» машины, с удивлением обнаружил, что на него направлена сотня револьверов.
– Насколько я понимаю, ты, Гарри, был «грешником».
Босх улыбнулся и кивнул:
– Разумеется.
– А Таферо был из «святых».
– Само собой. Как и наш тогдашний лейтенант. Канцелярская крыса по имени Харви Паундс. Они с Таферо оба захаживали в ту церквушку и потому дружили. К людям, дружившим с Паундсом, по церкви или нет, меня не очень тянуло, если ты понимаешь, что я имею в виду. А их не слишком-то тянуло ко мне.
Маккалеб кивнул. Он знал больше, чем говорил.
– Это Паундс испортил дело Ганна, – сказал он. – Его-то ты и вышвырнул из окна.
– Ага.
Босх опустил голову.
– Таферо был там в тот день?
– Таферо? Не знаю. Возможно.
– А разве не было служебного расследования с отчетами свидетелей?
– Я их не читал. Ну, в смысле я вышвырнул этого типа в окно при всех. И не собирался отрицать это.
– А позже, через месяц или около того, Паундса нашли мертвым в туннеле в холмах.
– Угу, в Гриффит-парке.
– И дело до сих пор открыто…
Босх кивнул:
– Формально.
– Что это означает?
– Означает, что дело открыто, но никто им не занимается. У нас в управлении есть специальная классификация для подобных дел – дел, которых не хотят касаться. Это называется «закрыто не арестом, а обстоятельствами».
– И ты знаешь эти обстоятельства?
Босх прикончил вторую бутылку, отодвинул ее и поставил перед собой третью.
– Ты не пьешь, – заметил он.
– Ты справляешься за нас обоих. Ты знаешь эти обстоятельства?
Босх подался вперед:
– Послушай, сейчас я расскажу кое-что, о чем знают очень немногие, ладно?
Маккалеб кивнул. Он был не так глуп, чтобы задавать сейчас вопрос. Надо просто дать Босху высказаться.
– Из-за той истории с окном меня отстранили. Когда я устал бродить по дому и таращиться на стены, начал расследовать одно старое дело. Дохлое дело. Убийство. Я занимался им на свой страх и риск и в конце концов вышел на неясный след кое-каких весьма могущественных людей. Но у меня тогда не было значка, не было реального статуса. Поэтому я несколько раз, когда делал кое-какие звонки, использовал имя Паундса. Понимаешь, я пытался скрыть, чем занимаюсь.
– Если бы в управлении узнали, что ты, будучи отстраненным, занимаешься расследованием, для тебя все сильно осложнилось бы.
– Точно. Поэтому я использовал его имя, когда делал, как мне казалось, самые обычные, безобидные звонки. А потом однажды ночью кто-то позвонил Паундсу и сказал, что имеет некую срочную информацию. Паундс отправился на встречу. Один. Потом его нашли в том туннеле. Он был жестоко избит. Похоже, его пытали. Только он не мог ответить на их вопросы, потому что они спрашивали не того человека. Ведь его имя использовал я. Это я был им нужен.
Босх уронил голову на грудь и долго молчал.
– Это я убил его, – сказал он, не поднимая глаз. – Этот тип был чистокровным козлом, но мои действия убили его.
Босх внезапно вскинул голову и глотнул из бутылки. Маккалеб заметил, что глаза у него темные и блестящие.
– Это поможет тебе, Терри?
Маккалеб кивнул:
– Что мог знать Таферо?
– Ничего.
– Мог он считать, что именно ты позвонил Паундсу в тот вечер?
– Возможно. Были люди, которые так считали и считают до сих пор. Но какое это имеет значение? Какое отношение это имеет к Ганну?
Маккалеб сделал первый большой глоток пива. Оно было холодным, и он ощутил холодок в груди. Он поставил бутылку и решил, что пора и ему что-то рассказать Босху.
– Мне нужно знать о Таферо, потому что нужно знать о причинах, мотивах. У меня пока нет никаких доказательств, но, думаю, именно Таферо убил Ганна. Для Стори. Подставив тебя.
– Иисусе!..