В башне, куда сыновья старсана привели Габриэля, царила тишина, ее коридоры оказались заставлены, завалены старым хламом. Алану и Гаю даже пришлось кое-где расчистить путь, чтобы пройти дальше: переставить выцветшие портреты королей и старсанов, откатить гниющие ковры и перенести разбитые тумбы… Впрочем, о своем ценном пленнике они не забывали.
Его заперли в круглой комнате, где жутко пахло пылью, а под потолком, возле окна, колыхалась огромная паутина. К этому времени мэйт уже перестал роптать на судьбу и на бездарей. Перестал помышлять о побеге, слушая звон собственных цепей. Вот уже неделю не говорил ни с Аланом, ни с Гаем. И почти не молился богам о спасении, ища утешение лишь в счастливых воспоминаниях. Следом за отчаянием, от которого хотелось перерезать себе глотку, пришло смирение. И с ним стало легче, хотя сперва оно пугало.
Габриэль сидел в углу у двери, обхватив колени руками, и не сводил взгляда со скал в надежде увидеть спирфламов. Дважды он слышал рев, содрогнувший стены, но спирфлам так и не показался. Ни в небе, ни среди серых высоких скал.
Когда заскрежетал старый механизм замка, мэйт с равнодушным видом покосился на дверь и вновь уставился в окно. Вздохнул, слушая, как один из сыновей Сэта пытается открыть старую дверь.
Вошли Алан и Гай, поскрипывая половицами. Тихо зашелестели золотистые плащи; в косом луче солнечного света, падающем из узкого зарешеченного оконца, густо закружилась пыль. Запахло едой. Мэйт сразу почуял запах жареной курятины и лука. Поднял глаза: одной рукой Гай держал глубокую миску, откуда поднимался пар, другой — кувшин. Нет, не с вином… скорее, с водой.
Алан поставил перед Габриэлем табурет — такой же пыльный, как и все вокруг. Но вопреки ожиданию мэйта опустил на него миску, поданную Гаем, а не свой волистратский зад. Сам волист, добродушно улыбаясь, сел прямо на пол, прислонившись спиной к стене.
Гай поднес к губам Габриэля кувшин и осторожно наклонил. Несмотря на все усилия Гая, не вся вода полилась в рот. Впрочем, в такую жару было даже приятно, когда холодная влага капала на грудь.
Алан отщипнул кусок мяса и протяну его мэйту, а Гай, выглянув в коридор, закрыл дверь. Курица была сочной, божественно пахла, но не приносила никакого удовольствия, словно кашица из фламки. И, увы, дело было не в таланте повара, понимал Габриэль, глядя на железные варежки, на цепи, на кандалы, на решетку.
— Что — невкусно? — удивился младший сын старсана.
Габриэль ответил ему мрачным взглядом. Алан поддержал мэйта, тоже понимая, отчего тот жует сочное мясо точно солому.
— Гай. — Алан осуждающе покачал головой.
Гай принял обиженный вид и, поставив кувшин у ног Габриэля, неспешно пошел к окну. А Алан подал мэйту еще один кусок мяса. Где-то внизу что-то громыхнуло и сразу стихло.
Трапеза прошла в тишине. Лишь покашливал Алан да шелестел плащом Гай, стоявший у окна.
— Отец скоро придет, — сказал Алан, когда от куриной тушки остались одни кости.
Габриэль ничего не ответил. Во-первых, он знал, что рано или поздно Сэт навестит его, чтобы прояснить свои замыслы. Во-вторых, не первый день настраивал себя на судьбоносный разговор, желая сохранить разум чистым, а сердце — холодным. В-третьих, прекрасно осознавал, что вести от старого волиста вряд ли порадуют. Слишком много сил Его Святейшество потратил на то, чтобы доставить самого обыкновенного миркля в замок Джона Крылатого.
Алан поднялся, отряхнулся, шурша плащом.
— Я еще раз хотел сказать тебе… — Он указал рукой на свой бок.
— У меня не было выбора, — прервал волиста Габриэль.
— Нет, неправда, — не поверил Алан. — Выбор есть всегда. Ты мог соврать, сославшись на бессилие или серьезность ранения. Но ведь ты этого не сделал? Поэтому спасибо. Скажи, ты чего-нибудь хочешь?
Габриэль поднял руки в железных варежках, звякнув цепями.
— Снимите грузило и отпустите.
Гай тихо хихикнул. Алан отвел взгляд и тихо проговорил:
— Если тебе что-нибудь понадобится…
— Я знаю, вы за дверью.
Пыль не успела осесть после ухода Алана и Гая, когда появился их отец. Будто все время их визита стоял за дверью, желая услышать разговор. Возможно, так и было… Габриэль закипел от гнева при виде старсана.
Мэйт внушал себе, что останется хладнокровным, когда увидит Сэта. Но, громыхнув цепями, едва не бросился на волиста, лишь стоило тому переступить порог. Габриэль поднялся, всеми силами сдерживая ненависть, и глубоко вдохнул. Нужно успокоиться, превратиться в кусок льда, стать таким, как старсан Сэт!..
При взгляде на волиста мэйт вновь поразился тому, насколько Сэт похож на мага Готтилфа. Крепкий, высокий и лысый. Остатки волос над ушами и на затылке полностью поседели, но стариком его не назвать. Держится при шаге прямо и уверенно, точно на параде.
Зашелестел золотистый плащ, заскрипели половицы под твердым шагом, опять заплясала пыль, похожая в солнечном свете на рой мелких серебристых букашек.
Сэт встал посреди комнаты, зайдя в косой луч света. Повернулся к Габриэлю спиной. Волист пришел подготовленным, почуял Габриэль. От Сэта не пахло ни страхом, ни ненавистью. В комнате как будто стоял самый обыкновенный бездарь, не подозревающий, что позади него находится злой маг.
— На чем мы с тобой остановились? — спросил волист таким тоном, будто речь шла об уроке, причем не особо важном.
И этот вопрос, и этот тон лишь подхлестнули ярость мэйта. На чем… остановились?! Габриэль брякнул цепями, чтобы хоть как-то выпустить пар. После того что случилось в Фитийском лесу, после многих дней безмолвия и неведения Сэт пришел к нему — чародею, возненавидевшему его всей душой, и решил продолжить разговор, начатый больше месяца назад в вонючей сельской избе? При этом ничего не объясняя. С чего вдруг волист взял, что узник вообще понимает, о чем идет речь?..
— Вы что-то говорили про школы, — напомнил Габриэль, опуская тяжелые от железных варежек руки.
Ненависть все еще бурлила в нем, заставляя поднимать взгляд на волиста, на его потную голову, которую так хотелось снести. Но радость от ответа — спокойного ответа! — ее подавила. Да, он сможет. Он не наделает глупостей и превратится в кусок льда, убеждал себя Габриэль, понимая, что Сэт затеял очередную проверку. О, он неспроста встал именно так. Волист, безоружный, повернувшийся спиной, провоцировал, испытывал его, ожидая атаки. Хотел убедиться, справится ли маг с будущим заданием.
Сэт кивнул и подошел к окну, медленно повернулся, бросил хитрый взгляд на Габриэля.
— Да, ты прав, — задумчиво произнес старсан. — Больше половины школ были закрыты, их содержание обходилось слишком дорого.
Память у волиста была не хуже выдержки, с неохотой согласился Габриэль. Сэт дословно повторил фразу, произнесенную больше месяца назад.
— Ты ведь уже многое успел обдумать и понять, — с одобрением произнес старсан.
— Я понял, почему вы не стали искать Погорельца.
— Искать? Да зачем мне его искать? Я давно знаю, куда он забивается каждый день. И не только он. Я знаю, где прячется каждый миркль во всех пяти королевствах Олдии.
Не то чтобы эта новость шокировала Габриэля, но позабавила немало. Слышать подобное от Его Святейшества…
— Они, между прочим, должны быть тебе признательны. Я подумывал забрать кого-нибудь из них, пока ты не встретился мне на пути. — Он промокнул потный лоб платком, улыбнулся, вздохнул.
— А Первоцвет?
Волист явно погрустнел.
— Я думал, ты умнее, Ксэнтус. Ты ведь догадался, почему я до сих пор не уничтожил последних магов в Олдии.
— Исчезнут они — исчезнет и Волистрат.
— Верно. Чтобы чтить Лита, есть жрецы. Чтобы казнить преступников, есть палачи… Впрочем, уж если ты ничего не заподозрил, то моя затея действительно удалась.
Немыслимо! Габриэль не мог поверить в то, о чем говорил старсан. И волист как будто заметил сомнения узника.
— Да, Первоцвет придумал я. И нападение было спланировано мной, — подтвердил Сэт. — Услышал лет пять назад в придорожном трактире байку о Первоцвете и долго жалел, что тайный чародейский орден — всего лишь пьяные байки. Поэтому пришлось создать его самому. Жаль, что механизм был запущен раньше, чем я тебя встретил.
— Но Бак? Алан? Вы? — все еще не верил мэйт, поражаясь коварству старсана.
— Бак — дурак. Да и все равно был слабым звеном в моей команде. Из-за своей больной бабенки теперь кормит зверей в Фитийском лесу. Я… — Он задумался. — Меня оберегает Лит. И я еще пока ему нужен здесь, в Олдии. С Аланом — да, вышла промашка. Я приказал ему не сводить с тебя глаз и оставаться в карете даже в случае атаки. Но он меня не послушал. К счастью, все обошлось. — Волист улыбнулся. — Бог мой, как все-таки приятно иногда выговориться, не опасаясь собственных слов. Хм, удивительно, но единственный человек, которому я могу открыться, — миркль, в чьи слова не поверит ни один бездарь.
— А ваши дети? — Мэйт покосился на дверь.
— О, я их слишком люблю, чтобы подвергать такой опасности.
Странная любовь, усомнился Габриэль, вспомнив про Алана, который едва не погиб из-за безумия собственного отца.
— Не прислушивайся. Я их отослал. Так что мы с тобой здесь вдвоем. И нам никто не помешает. А под плащом у меня кинжал. Это я так, вдруг ты задумаешь бежать.
Сэт выглядел счастливым, часто улыбался. Но Габриэль ни на миг не расслаблялся, стараясь смотреть сквозь умиротворенную маску старсана и не обращать внимания на сладкий вкус его речей. Жива была в памяти мэйта пытка, устроенная в селе. Один раз он уже позволил волисту загнать себя в ловушку…
— Зачем я вам? — прямо спросил Габриэль.
Волист не ответил, стал вышагивать по комнате, гоняя пыль и размышляя над чем-то. Он достал из-за спины кинжал, вытянул его из ножен и махнул, будто стараясь рассечь косой солнечный луч.
— Это сложный вопрос? — напирал мэйт.
— Отнюдь. — Сэт остановился, перебрасывая кинжал из руки в руку. — Понимаешь, дело не только в выживании Волистрата. Под угрозой оказался наш образ жизни, который мне безумно нравится. Потому что мы не приносим младенцев в жертву, желая задобрить богов. Мы не хороним живых жен вместе с погибшими мужьями. И мы не бьемся насмерть ради развлечения. Увы, олдийские короли и старсаны слишком поглощены интригами, чтобы замечать то, что происходит в Грэйтлэнде. В Даркве подозрительно тихо. В степях Тахары появился ли