Правда, не стоило забывать, что этот город, где я сейчас, находится почти на границе. С высокого крыльца Военного Приказа виднелась тёмная полоса туч на юге. Там сейчас Тьма пыталась продавить оборону людей, чтобы откусить ещё кусочек территорий. Или хотя бы просто навести шороху, нажравшись под шумок.
Само собой, когда я наконец-то попал внутрь здания, мне снова пришлось предъявлять временное удостоверение. На сей раз — охране в приёмной. А потом и ещё раз на стойке. Пожилой военный в чине сотника внимательно проверил бумагу, прогнал её через какое-то устройство, неторопливо подвинул к себе клавиатуру терминала…
И так же неторопливо принялся щёлкать по клавишам, вбивая данные.
— Глазик к считывателю поднесите, ваш бродь! — попросил он, выставляя на стойку сканер сетчатки, как эту штуку в мире Андрея называли.
Я послушно поднёс свои органы на опознание. Считыватель поморгал красным, а потом приветливо подмигнул зелёным. Совпала, значит, сетчатка с базой.
— Седов Фёдор Андреевич… — оценивающе проговорил мужчина, будто только сейчас узнал моё имя.
Хотя, наверно, для него так оно и было. Верить временным документам он не собирался, и до подтверждения личности я был для него никем. Военная бюрократия в этом плане, по сути, почти ничем от гражданской не отличается. Без бумажки ты — букашка. А с бумажкой — уважаемый налогоплательщик.
— … Рядовой… — продолжив исследовать мою скромную личность, осуждающе добавил сотник.
— Бывший! — в тон ему ответил я.
Очень хотелось показать язык и сказать: «Не завидуй!», но за краткий миг морального удовлетворения пришлось бы платить долгим ожиданием в приёмной. Не надо злить человека, от которого зависит то, как быстро тебя примут, верно? Он тут власть, а не молодые лоботрясы, неспособные уследить даже за собственными носками.
— Почти бывший! — въедливо поправил сотник. — Пока ещё не перевели.
— И верно! — согласился я. — Тогда пока ещё рядовой.
Глядя, как неторопливо мужчина клацает по клавишам, очень хотелось самому зайти за стойку и поклацать за него. Но я, конечно, сдержал эти порывы мятущейся юношеской души.
— Перевод в Тёмный Приказ. Присвоение титула «отрок», — проговорил сотник Очевидность.
— Так точно, господин сотник! — отозвался я, чем, наконец, невероятно порадовал военного.
Пальцы по клавишам застучали бодрее, а густые усы величественно встопорщились над губой. Ну просто хоть сейчас на доску почёта с подписью «Гордость царской армии»! Федя и сам был сообразительным мальчиком: понимал, что к любому можно нащупать подход. А уж с багажом знаний от Андрея Рыбакова я и вовсе легко находил нужные слова.
Так-то подход и вправду можно найти к любому. Ну почти. Главное — не перепутать и не дарить сотнику шоколадку, которую приготовил для милейшей секретарши. Тут нужен либо армянский арбун (в моей прошлой жизни его называли армянским коньяком или армянским бренди), либо что-то такое, что подогреет самолюбие высокого чина: правильные слова, уважительное отношение…
Человек — существо сложное и социальное. Порой эфемерное признание заслуг для него важнее, чем материальные блага. Раз уж возникла такая коллизия, что дворянин оказался на короткий миг обычным рядовым, то не надо выпячивать больную гордость и стучать себя в грудь, требуя от сотника царской армии в ножки кланяться. Он в любом случае для страны сделал в свои годы больше, чем я.
Погладь его самолюбие, потешь его высокомерие — и он быстро-быстро сплавит тебя с глаз долой, пожелав напоследок удачи и назвав «вашбродием»: мол, признаю и твой титул, и твоё новое положение в обществе. Но ни в коем случае не лишай его краткого мгновения счастья!
И я не стал. Ну не дурак же я, верно?
— Дело я отправил, — сообщил сотник. — Ваше удостоверение, ваш бродь. Проходите к сто шестому кабинету и ждите вызова.
— Покорнейше благодарю! — не упустил я случая ещё разок потешить душеньку сотника, за что заслужил благодарный кивок.
Сто шестой кабинет отличала дубовая массивная дверь и бронзовые ручки в виде «вздыбленного барса» с «солнышком» на декоративной накладке и «пикирующим соколом» на торце стержня. Все три государственных символа на одной несчастной дверной ручке… Это была прямо-таки заявка на успех!..
Табличка на двери гласила: «Старший голова Военного Приказа Соболев Максимиан Менеевич».
И вот тут мне память Рыбакова ничем помочь не могла. Она только «агрилась» на пикирующего сокола. Уж больно он напоминал тамги, которые Рюриковичи использовали до прихода Тьмы. А эти тамги Андрей из-за некоторых ассоциаций своего мира очень не любил.
Зато здесь мог помочь мальчик Федя, который быстро и по полочкам разложил то, что видел. Вздыбленный барс был почти официальным гербом Руси. Дело в том, что до нормальной геральдики в этом мире так и не дошли: перед лицом Тьмы и её отродьев как-то не повыпендриваешься. Поэтому, чтобы долго не думать, в герб Руси перекочевали стоящие на дыбах барсы со щитов дружинников.
И появление барса на двери означало, что за ней сидит лицо государственное, облечённое властью и серьёзными полномочиями. Абы кому барса на кабинет не повесят — это ж понимать надо!
Ну а солнышко было неофициальным символом дворянского сословия. Оно появлялось на круглых выпуклых щитах знатных ратников, со временем перекочевав на «гражданку». И появление этого символа на дверной ручке означало, что сидит тут человек непростой, родовитый — но не двусердый.
Даже у дворян не все члены рода обретали чёрные сердца. И тогда им была прямая дорога в царскую армию. Там их быстренько брали под крыло члены династии Рюриковичей — на что и намекал, видимо, пикирующий с дверной ручки сокол. По стилистике он, правда, сильно напоминал двуглавого орла, который здесь остался за Ромеями и династией Палеологов, уже в третий раз вернувшейся на цареградский престол.
Ну так братья по вере… Неудивительно, что Рюриковичи по здравому размышлению косили под более древний род Палеологов. Это в мире Андрея один из Рюриковичей себе Софью в жены заполучил. А тут о ней и не помнил никто: может и вообще не родилась.
В общем, по всему выходило, что за дверью сто шестого кабинета меня поджидает высокопоставленный чиновник, родовитый аристократ и верный союзник взявшей его под крыло династии русских царей.
Вот и пришлось мне думать, как к этому ужасу подступиться… Причём тут надо было самому мозгами ворочать, а не в Андреевой голове копаться.
Будучи рядовым солдатом-срочником, я бы и на пушечный выстрел к этому кабинету не был допущен. Не было во мне, пока я двусердым не стал, ничего такого, чтобы удостоиться приглашения.
А всё, чем могла помочь память Андрея — так это подсказать, что мне предстоят серьёзные «смотрины». Сейчас меня морально препарируют, проверят на верность и сообразительность…
А затем отправят подробную характеристику в Тёмный Приказ, где по результатам повторной проверки уже будет вынесен вердикт: стоит ли тратить на мальчика Федю ресурсы и время уважаемых людей.
Что я мог сказать себе в тот момент?
— Добро пожаловать в мир большой власти или ещё большего облома, Фёдор! Вот сейчас и узнаем, из какого теста слепилась твоя двойная личность, и каким ты будешь пирожком!
Чтобы не маячить посреди просторного коридора, я осторожно присел на стул для посетителей и стал ждать. Через минуту к кабинету промаршировала красивая девушка в военной форме и с моими, видимо, документами в руках. Постучавшись в дверь, она вошла и всего через двадцать секунд вышла. При этом в мою сторону она даже не глянула, будто меня здесь не существовало. Так и исчезла, равнодушно стуча каблучками в направлении приёмной.
Ещё через пять минут дверь открылась, и на пороге застыла серьёзная дама в годах, которые никак не удавалось прочитать. На неё легко ложился любой возраст от тридцати до пятидесяти. Просто женщина, просто функция, просто скала! Такой не нужны шоколадки и подарки. Такой лучше нести сразу чью-то голову… Можно даже свою… На блюде… На золотом блюде, само собой. Бижутерия тут не катит.
— Седов Фёдор Андреевич? — с профессиональным равнодушием уточнила она у меня.
А я встал и, самым вежливым образом кивнув, одновременно поклонился. И, понятное дело, продублировал всё это голосом:
— Точно так! Добрый день!
— Добрый день, ваше благородие! — одобрительно приподняв самый уголок брови, отозвалась женщина. — Проходите. Его сиятельство ждёт вас.
Сиятельство — значит, князь. Скорее всего, безземельный, но от этого не лучше. Если окажется молодым — оттопчется он по мне, как стадо слонов, мстя за собственную обычность и моё раннее двусердие. А если в годах — здесь уже возможны варианты.
С замиранием сердца я вошёл внутрь, в небольшую приёмную, где трудилась доверенная дама, как тут называли секретарей. И остановился, ожидая приглашения в следующую дверь. А дама прошествовала мимо, обдав меня лоском холодной идеальности, и, постучав в следующую дверь, дождалась возможности заговорить.
— Седов Фёдор Андреевич, отрок, — сообщила она обладателю кабинета, а я замер, как кролик, боясь пропустить ответ.
— Жду… Ознакомился… — прозвучал глубокий голос, какой появляется у мужчин глубоко за сорок. — Пусть войдёт.
— Проходите, — доверенная дама указала на дверь.
Когда я вошёл, внутри меня в тесных объятиях сплелись два чувства. Облегчение оттого, что армейскому голове оказалось за шестьдесят, а значит, он уже давно смирился с отсутствием чёрного сердца.
И мандраж перед серьёзным разговором, который определит мою дальнейшую судьбу.
Как и положено вежливым девятнадцатилетним мальчикам, проходящим службу в царской армии, я застыл на пороге. Ровно так же, как до этого делала доверенная дама. И, выждав для приличия секунду, постучал, что заставило массивного мужчину, сидевшего за ещё более массивным столом, оторвать голову от бумаг.
После чего я, наконец, получил возможность доложить:
— Рядовой Седов для перевода прибыл, ваше сиятельство господин голова! Разрешите войти?