к. — В укрытия!
Над массой врага сформировался светящийся шар, который, шипя и плюясь, понёсся по воздуху в сторону стен. В последний момент он раскрылся, как смертоносный бутон — и обрушил на наши позиции дождь из острых ледяных снарядов. Для броников и шлемов нестрашно. Но если такой вонзится в плоть, рана будет очень неприятная…
— Вот сука тёмная! — ругнулся Егор, которому прилетело по шлему.
— Не высовывайся! — посоветовал я ему.
— А стрелять как? Жопой? — ехидно уточнил он.
— Если сможешь, жопой и стреляй! — одобрил план действий я.
Мог ли я не оказаться в этот жуткий день здесь, в бывших кайсакских степях?
Мог.
Чисто теоретически, конечно.
Мог бы пойти учиться в пандидактион, получив там высшее образование. И тогда меня от военной службы освободили бы.
Мог бы уплатить рабочий налог, если бы нашёл хорошую работу. И тогда меня тоже от службы освободили бы.
Мог просто быть умнее: получил бы баллы повыше на экзаменах в госгимназии — и попал бы хоть и на службу, но не на границу.
Чего уж там, я мог бы и сам выбрать другое место! В конце концов, вовсе не обязательно именно на границе служить.
Хотя давайте начистоту… На самом деле, с шести лет выбора у меня не было. Просто именно в шесть лет я впервые столкнулся с Андреем Петровичем Рыбаковым. Воспоминания из его жизни ворвались в мой мозг, как цунами… И с тех пор регулярно плескались в моей голове, как бы я ни пытался задраить люки.
Скажем честно: чужие воспоминания в твоей голове — это не слишком приятно. Особенно когда тебе всего шесть лет.
И да, обычно они приходили по ночам, когда я спал. Но беда в том, что Рыбаков, в отличие от мальчика Феди, прожил пятьдесят два года. И прожил их в похожем, но совсем другом мире. Мире, где нет Тьмы. В мире, где Русь прошла долгий путь в окружении человечества куда более многочисленного, чем здесь.
Там у Руси была другая история, другие обычаи и даже другое название. Там всего добивались с помощью науки и технологий, а не с помощью кудесничества. И тот мир, как и воспоминания о нём, казались куда реальней того, что окружало шестилетнего Федю.
Долгих десять лет я жил в двух мирах. В одном я был ребёнком и только пошёл в гимназию, а в другом — молодым военным. В одном я постигал основы физики и химии, а в другом — сначала работал в госорганах, спасая разваливающуюся страну, а потом занимался бизнесом в уже развалившейся стране.
Это, знаете ли, сильно мешает в жизни… Почему? Ну сами представьте… Вы задаёте взрослым странные вопросы. Вы иначе воспринимаете мир. А ещё, против всякой логики — и детской, и попаданческой — мало интересуетесь тем, что происходит вокруг.
Потому что в голове у вас — и без того одна сплошная каша. А вам надо найти в этом сумбуре воспоминаний себя самого. Очень-очень надо!
На вопрос, как называется столица Руси, я на автомате мог ответить: «Москва» — и только потом понять, какую чушь сморозил. Да, конечно, частенько это принимали за шутку… Уж слишком бредовой была даже мысль, что маленький Москов может быть столицей Руси. Но иногда на меня всё же смотрели, как на идиота.
И репутация у меня в школьные годы была тоже… Не самого, в общем, большого умника!
Сначала я и вовсе решил, что я — это не я, а тот самый Рыбаков. Особенно когда его воспоминаний в моей голове стало куда больше, чем своих, Фединых. А потом научился как-то разделять, где я, а где он. Ну и очень пытался понять, что за фигня вообще со мной происходит. Был даже момент, когда я пришёл к выводу, что я обычный псих, и меня надо лечить…
Но, слава Всевышнему, лечиться не пошёл. И только к шестнадцати годам я понял, что я — это я. Я мальчик Федя из небогатой многодетной семьи. Тот мальчик, у которого умер отец, когда ему было двенадцать. Тот мальчик, который пытался помочь матери тянуть семью, хотя и самому тяжеловато было.
И я — это Рыбаков. Тот, который прожил бурную жизнь. Воевал, служил в органах, занимался бизнесом, зарабатывал хорошие деньги, не имел детей и семьи — и умер оттого, что некому было его по спине треснуть, когда он подавился.
Я был ими двумя. Рыбаковым в прошлом, Федей — сейчас. И у меня была новая жизнь. А значит, надо было прожить её лучше, чем удалось Рыбакову. К тому же, с высоты его возраста я точно знал: один час в юности, потраченный с пользой, а не на беготню по девчонкам, стоит целой недели усилий во взрослом возрасте.
И я принялся навёрстывать то, что пропустил за предыдущие десять лет… Вот только было поздновато. Возраст призыва в армию Руси — семнадцать лет. И за год я не успел что-то заметно изменить… Да ладно, я ровным счётом ничего не успел изменить! Поэтому, едва покинув гимназию, поступил на службу в Военный Приказ своего города. Других вариантов не было: подготовиться к экзаменам в пандидактион я уже не успевал. А на рабочий налог не хватало денег.
И какой у меня был выбор? Служба в отдалённых гарнизонах, где-нибудь на границе с саксами и ромеями? После которой я вернусь домой таким же неудачником без гроша в кармане? Или служба в где-нибудь в тылу, с теми же перспективами?
Но у меня за спиной была очень уставшая мама. А ещё младший брат и целых три сестры.
В пограничье с Тьмой платили неплохо. Сто четыре рубля и сорок одну копейку в месяц. За три года службы я как раз накопил бы на новый дом для семьи. К тому же, здесь я получал целую кучу льгот для дальнейшего обучения и трудоустройства.
А ещё теперь моя жизнь была застрахована на пять тысяч рублей. Так что даже умри я при исполнении долга — всё равно бы помог семье.
Выбор был очевиден! Выбора у меня не было!
Вот так, шагая по этой дороге-без-выбора, я закономерно пришёл на эту заставу на границе с Тьмой.
Закономерно дождался третьего года службы.
И так же закономерно оказался лицом к лицу с ордой нашествия…
Это был закономерный итог, предопределённый множеством обстоятельств. А вот дальше я мог подёргаться и постараться что-то изменить…
«Если выживу!» — напомнил себе я, прячась за зубцом от очередного ледяного снаряда.
— Да сколько ж можно! — возмущённо просопел Славка, ещё один мой сослуживец.
— Отставить унывать! — рявкнул десятник.
— Да я и не уныва… — начал было Славка, но осёкся.
— А-а-а-а! Сука! — возмутился Егор, когда тело парня завалилось в его сторону, а ботинки залило кровью. — Гын десятник, Славка того!..
— Вижу, что он того! — рявкнул десятник, хватаясь за таблетку наушника. — А ну пригнулись все!.. Третий десяток — один мёртвый.
Вовремя он приказал пригнуться, к слову… В следующую секунду на наше укрепление налетел целый смерч! И всё бы ничего, вот только он был с начинкой: целой кучей большущих булыжников, которые неизвестно откуда сюда принесло.
Сам-то смерч нам вреда причинить не мог. Стоило ему добраться до стены, как наконец-то включили щит заставы. Он был похож на мыльный пузырь. Этот щит легко пропускал снаряды: и врага, и наши, а вот любое вражеское колдовство рассеивал. Так что от смерча и следа не осталось. А на наши позиции просто обрушился град из камней.
Вот только Славку это уже не могло вернуть. Как и ещё троих ребят, которым с разгона поотрубало головы острыми краями булыжников.
За стеной слышались крики и рёв приближающейся орды. А грохот взрывов теперь и вовсе оглушал.
До контакта с противником оставалось совсем чуть-чуть.
И я сжимал свой автомат, как утопающий хватается за спасательный круг.
Том 1Глава 1
Из дневника мальчика Феди, написанного на неизвестном языке
Феномен Тьмы Андрею неизвестен… (ля, какой же у меня тут почерк [замарано] — пусть будет ужасный!.. но так даже лучше! из-за почерка точно никто не прочтёт… все и так думают, что я типа делаю вид, что пишу, потому что рукописный русский Андрея тут никому непонятен… надо перестать материться, даже под нос… местные не все слова знают).
Феде уже двенадцать лет. Их учат истории, но про Тьму мало что объясняют. Вот, мол, пришла в двенадцатом веке –и всё. Теперь она есть, и с ней надо сражаться.
Однако кое-что я всё-таки раскопал в общедоступных источниках.
Тьма пришла сразу и по всему миру. Ещё в конце десятого века её ростки появились в разных частях света, но преимущественно в северном полушарии. И только два ростка возникли в южном — в Африке и Австралии (здесь этот материк называют Омавронотос или Нам… ВАЖНО! нет никакой Австралии!.. и Австрии тоже нет!).
Какое-то время Тьма развивалась как очаговые локальные образования. А потом вдруг начала расти. Причём везде одновременно. Опять же, так говорят (х. з., правда это или нет, но правду хрен раскопаешь).
…
В первые десятилетия войны против обитателей Тьмы у людей было только хладное железо и сталь (хладное железо лучше, но говорят, оно хрупкое и быстро ржавеет). Правда, и сами отродья Тьмы, как я понимаю, были так себе бойцы. Сейчас таких уже и не осталось — все стали сильнее. Небось, витамины жрали пачками. Но для людей тех времён отродья, даже слабые, были, типа, страшными чудовищами. И чем сильнее какой-то народ противостоял Тьме, тем сильнее давила Тьма, и тем быстрее появлялись «меченые». Но тем народам, кто оказался рядом с Сердцем Тьмы — вот им реально не повезло.
Чукчи, монголы, индейские племена — исчезли практически полностью. Восток и север Китая (тут он — Чжунго) пуст. Средняя Азия — под Тьмой. Все народы Скандинавии остались только в истории и Винланде. Северная Америка (здесь — Винланд) почти поглощена. Сибирь — пуста и полна преобразившегося зверья. А те страны и народы, которые сумели выжить, вынуждены поддерживать у себя сильно централизованные диктатуры.
…
Тьма растёт, выплёвывает из себя монстров. Местные люди бьют монстров всем, чем могут. Некоторые становятся «мечеными», хотя официальное их название — одарённые, двусерды. У них вроде как второе сердце формируется, которое позволяет использовать какую-то «теньку» или «тень», колдовскую энергию. Сам я таких пока не встречал. Но местные технологии работают на «теньке» наравне с привычными мне видами энергии.