— Вот же сука тёмная! — проговорил я от избытка переполнявших меня эмоций. — Чуть не достала…
Том 1Глава 15
Ратники были такие суровые, что, наверное, сами себя в зеркале пугались. А я сидел на кровати и делал вид, что удивлён настолько торжественной встрече.
Ну, потому что Мария Михайловна мне не совсем законно то видео показывала… А значит, я, по идее, ничего такого не должен был знать…
Круг вокруг клетки разгорелся, помигал и выдал красный. Насколько я помнил, с рунами Тьмы всё было наоборот: красный — хорошо, зелёный — плохо. Но на всякий случай старательно испугался и дрогнувшим голосом спросил у бойцов:
— Красный… Плохи мои дела, да?
Собственно, ответа я не ждал. Но неожиданно его получил. Один из «робокопов» благодушно кинул мне через динамик:
— Да не, парень, побарахтаешься ещё…
— Да? — я с интересом посмотрел, как круг снова вспыхнул, снова поморгал и выдал красный. — Ну вот теперь — точно всё…
— И теперь нормально! — ответил тот же ратник.
— А чего он красненьким мигает? — недоверчиво уточнил я.
— Так и должно быть, — «разговорчивый» ратник отвечал на удивление немногословно.
— А чего тогда третий раз врубили? — шёпотом поинтересовался я.
— Рожа у тебя подозрительная, — просветил меня ратник.
— А-а-а-а! Тогда всё в порядке! — я радостно откинулся на кровать, сложил руки под головой и закинул ногу на ногу, покачивая той, что сверху.
Чтобы совсем добить возможных наблюдателей, начал ещё и жизнерадостную песенку насвистывать. Правда, настроение было совсем не радостным. И вовсе не потому что устал удирать от Тьмы, бегая по мёртвому городу. А потому что за Софию волновался.
Но судя по тому, что проверки шли одна за другой, и по тому, что ратники стали между собой переглядываться, сейчас на мои вопросы никто отвечать не собирался. К слову, первым не выдержал старший, если судить по насечкам на плечевой броне, ратник:
— Да сколько можно-то! — буркнул он и вышел из камеры.
— А ты опасный тип! — сообщил мне разговорчивый ратник, прямо-таки вынуждая меня привнести в этот мир завершение одного анекдота из мира Андрея:
— Да! Я такой! — самодовольно ответил я.
А сам в этот момент пытался очень-очень быстро думать. Раз ратники тоже удивляются многочисленным проверкам, значит, мой кризис проходил как-то нетипично. Не знаю уж, что там невидимые наблюдатели увидели на своей аппаратуре, но явно что-то странное.
А значит, вопросов ко мне будет много. И на эти вопросы придётся отвечать, причём честно. Я был почти уверен, что на допрос пришлют менталиста, который обязательно почувствует ложь. Мне нужна была легенда, которая бы не раскрывала всех тонкостей моей душевной организации, но выглядела бы очень правдоподобно.
В итоге, я пришёл к выводу, что самым правильным будет скормить всё то, что я видел от лица Феди, но так, будто это я сам творил всю ту дичь, которую творил этот озабоченный. Особенно популярным, думаю, будет рассказ о том, как Тьма себя за титьки жамкала в образе статуи. Интересно, мне поверят? Или сразу отправят к лекарям душ за целебными уколами и ректальным промыванием мозгов?
В какой-то момент в коридоре, за дверью моей темницы, разгорелся жаркий спор на повышенных тонах. К сожалению, слух мой в этот раз был не настолько острым, чтобы услышать, о чём спорят, но, кажется, голос Марии Михайловны я различил. Но даже если там была она, то её веса на моё освобождение не хватило.
В камеру зашли три двусердых в тёмных мундирах с одноглазыми кошками на плечах и бейджиками на груди. Ратники посторонились, давая им проход. Сотрудники Тёмного Приказа опустили решётку, нежно — чуть руку не вывихнули, засранцы! — подняли меня с кровати, нацепили рунный ошейник и кандалы на руки-ноги, накинули мешок на голову и куда-то повели.
Само собой, я даже и не подумал вырываться и чего-то спрашивать. Зачем? Чтобы получить ласковое: «Заткнись!» — или чуть менее ласковый, но более доходчивый тычок под рёбра? Надо было ждать развития ситуации и уже там выруливать, ежели что, строя из себя дурачка. В моём личном деле точно есть отметка о том, что я это дело люблю и практикую.
Минут через десять блужданий по казематам под Тёмным Приказом, меня поместили в какую-то комнату. И, усадив на стул, приковали к нему так крепко, что я только чудом не стал с ним одним целым. Оставив меня мариноваться, конвоиры отправились на выход. И вот — настал тот момент, когда я мог сказать им на прощание что-то важное.
И я сказал.
Прямо в спины своим конвоирам:
— Эй! А интересную звуковую книжку включить⁈
Кто-то из троих оценил и фыркнул. Остальные вышли молча. Зато и я не получил по зубам, возвысив свой гордый и свободный голос. Оставалось только ждать…
— Итак, давайте с самого начала, Фёдор! — предложил мне «добрый» следователь.
Злой был до него: орал на меня, пару раз отвесил леща, но так, слабенько — больше для устрашения. Теперь пришла очередь доброго. Что ни разу не делало проблему меньше, чем она есть. Дело в том, что всё это действо продолжалось уже часов сорок! А спал я за прошедшее время часов семь. И то урывками, пока ждал, что следователи сменятся.
— Не могу! — хрипло ответил я.
— Хотите, чтобы я позвал Александра Александровича? — добрым голосом уточнил Иван Иванович.
— Воды хочу… И физраствор в вену, раз кормить отказываетесь! — гордо прохрипел я пересохшим ртом, а затем покосился на менталиста и добавил: — И чая вот этому несчастному… Он тут сидит уже Бог знает сколько…
— Да? — мои страдания Ивана Ивановича не тронули, а вот то, что у него менталист вот-вот тихонько взвоет от усталости, следователя заволновало. — Петь, ты сколько тут сидишь?
— Да уж десятый час пошёл… — мрачно ответил тот.
— Давай я и в самом деле тебе чаю попрошу… И смену вызову, — кивнул Иван Иванович, вставая со стула и направляясь к выходу.
— И физраствор! — прохрипел я, однако заслужил только добрый, но абсолютно равнодушный взгляд.
Естественно, чай принесли только менталисту. А мне предстояла ещё одна долгая беседа о том, что я видел и слышал во время кризиса.
— Ну давай, Федь! Рассказывай!
— Ну, значит, дело такое… — начал я, прокашлявшись. — В общем, пошёл я утром перед завтраком к нашей госпоже проректору Марии Михайловне…
Брови следователя медленно поползли вверх.
— А она мне такая и говорит: сегодня, Федя, занятий, значит, не будет! У меня дела, мол. Так что делай всё, что захочешь. В библиотеке, само собой. А там, значит, надо не всё, что захочешь делать, а учебную литературу читать… Вот такая вот подстава, братцы!..
Нет, я не стал идиотом после кризиса. Вернее, я обнаружил, что часть меня — тот ещё идиот, но это, наверно, многим пацанам в их шестнадцать лет свойственно.
В общем, идиотом я не стал, отнюдь. А что касается той лютой чуши, которую я нёс…
Да просто я решил разнообразить концерт! Ведь господа следователи ещё не слышали предыстории моего попадания в кризис! И, судя по тому, что Петя, прихлёбывая чай, не переставал кивать — как он думал, незаметно для меня — полуправда пока успешно не скатывалась в ложь.
— Я, значит, перед завтраком зашёл себе в комнату, а тут — телефон звонит. А жрать хотелось! Ужас просто, как жрать хотелось! — попытался я снова намекнуть, раз впрямую не понимают. — Ну тогда ещё не ужас, это я теперь знаю… Но тогда-то казалось, что я ужас как голоден! И тут на телефоне имя контакта отображается… Страшное!.. Знаете, что написано было?.. Мама!
Следователь прокашлялся и уставился на меня, как на придурка. А Петя пускал в чай пузыри. Хихикал, гад такой, но пил.
— Поднимаю я трубку, хотя есть хочется так, что прям вот быка бы сожрал! — продолжил я рассказ. — А мама мне такая: мол, а чего это ты, неблагодарный сын, не звонишь, не пишешь, на звонки не отвечаешь? А я ей в ответ…
— Так, Федя, хватить паясничать! — не выдержал следователь, козырнув модным итальянским словечком. — Я тебя про кризис спрашиваю. Расскажи всё то, что ты рассказывал до этого.
— До этого я вам про физраствор рассказывал, который мне очень нужен, раз еды не даёте! Но вы и про это забыли… — с укором напомнил я.
Нет, в предыдущие сорок часов я не был таким наглым. Я честно раз двадцать пересказал то, что видел в мёртвом городе. Каждый раз рассказ чуть менялся, чтобы не выглядеть подозрительно: где-то я упоминал больше подробностей, где-то добавлял свои мысли насчёт происходившего… Но в остальном я был предельно честным и откровенным.
Вот только я же не железный!.. Всё понимаю, конечно: чем больше клиент устанет и оголодает, тем более откровенным будет… Но я-то уже замучился тут сидеть!.. Надо было проверить, не вру ли я? Так уже много раз проверили. Вон, даже «проверяльщик» устал!..
Больше всего я жалел, что не знаю, на какой срок меня могут задержать по закону. Был бы обычным человеком — так все сроки бы с гарантией вышли. Без предъявления обвинений задержать можно было только на тридцать часов. А потом — будь спокоен, уже имеешь право жаловаться царю-батюшке.
Ну, правда, составители закона не прописали, как именно из-под стражи пожаловаться царю… Видимо, эти мелочи оставлены на усмотрение задержанного. А вот как те же законы звучат для двусердых? И сколько и какой Приказ имеет право меня удерживать? Всё это для меня пока осталось тайной за семью печатями. А, не зная законов, я даже нормально возмущаться не мог.
— Федя! — Иван Иванович посмотрел на меня взглядом доброго дядюшки-садиста. — Давай без выкрутасов!..
— Между прочим, человек может прожить без воды не больше недели! — честно разъяснил я свою позицию. — Причём на третий день наступает обезвоживание. А я, если считать с тем днём, когда сознание потерял, свои трое суток уже просидел!..
— Где просидел? — потерял нить рассуждений следователь.
— Без воды просидел! — ответил я хрипло.
Ну не говорить же ему, что я тем злополучным утром только виски в кабинете проректора накатил? Верно? Значит, говорим, что воды не пил. А Петя пусть кивает, потому что это истинная правда.