— Фёдор! Вот вы где!.. — застыв на пороге, сообщила на всю столовую девушка с длинными светлыми волосами, заплетёнными в тугую косу.
— У-у-у-у… Елизавета Дмитриевна… Ты попал! — тихонько оценила Вася, ещё больше округлив глаза.
— Фёдор, Мария Михайловна ждёт в кабинете на разговор! — Елизавета Дмитриевна, то есть Лизонька, близко не подходила: видимо, к ней должен был бежать я.
— И всё-таки красивый… — бросила мне на прощание Вася.
А я просто отсалютовал ей остатками чая, невыразимо завидуя тому, что детство у этих великовозрастных малышей будет продолжаться ещё, как минимум, три года.
Моё, похоже, закончилось уже бесповоротно.
Как только я поравнялся с Лизонькой, она развернулась и решительно повела меня по коридору. А стоило нам выйти в парк, доверенная Марии Михайловны, наконец, решила заговорить:
— Василиса Орестовна Булатова — дочь Ореста Викторовича Булатова, головы Пограничного управления Военного Приказа в Ишимском княжестве. Не смогла перевестись на третий год обучения после нападения на кортеж её отца в прошлом году. Лекарям пришлось лечить тёмное омертвение, которое прилетело по бедной девочке.
— Почему она тогда не в Ишиме учится? — не понял я.
— Полтора года назад её отец переехал сюда, чтобы вести некое расследование. С тех пор он и ещё два десятка чинов живут в Покровске-на-Карамысе. Между тем, расследование всё ещё не завершено. Многие считают, что, на самом деле, Булатов попал в опалу у его светлости Дмитрия Фомича Дашкова… Но я бы не стала верить этим слухам. Даже если Булатов и попал в опалу, то когда он из неё выйдет — тем, кто смеялся над ним, мало не покажется. Вам полезно знать, с кем будете учиться, Фёдор Андреевич… Если понадобится консультация — обращайтесь! — на ходу подытожила Лизонька, встряхнув толстой русой косой.
— Спасибо, буду иметь в виду, — искренне поблагодарил я эту ценнейшую девушку. — А не подскажете ли, кем является молодой человек, которого я на днях встретил в нашей столовой?.. У него тёмные волосы, нос с горбинкой, тёмные глаза и колючий взгляд. И ещё тонкий шрам под глазом.
— Это Андрей Васильевич, внук известного в нашем городе нефтедобытчика, Андрея Петровича. Молодой человек весьма заносчив, поэтому будьте с ним осторожны, — сдвинув бровки, посоветовала Лизонька. — В этом году он заканчивает обучение. Ожидается, что пройдёт до седьмого кризиса включительно. И уже сейчас является отроком первого ранга.
— И ещё раз спасибо! — кивнул я, слегка опешив от обилия информации.
Будучи обычным человеком, я как-то не задумывался о том, чтоб держать в уме такие особенности чужих биографий. А теперь… Ну да, чем выше забираешься, тем внимательнее надо следить за нюансами родственных связей в своём круге общения. Ляпнув не то и не тому, можно запросто попасть впросак.
Так что информацию от Лизоньки я не просто запомнил, а постарался накрепко вколотить себе в память. Это там, в столовой, я мог общаться с обычной девушкой Васей. Но и тогда в голове всё равно стоило бы держать, кто у неё папа.
Нет в этом училище никаких обычных девушек, и не будет.
Мария Михайловна пребывала в глубокой задумчивости. Удобные кресла из её кабинета успели унести. Зато на своё место вернулся знаменитый, как оказалось, стул для наказаний. Точнее, для нерадивых учащихся.
Я осторожно примостился на него и стал ждать, когда проректор обратит на меня своё драгоценное внимание.
— Дай угадаю… Ты даже не удосужился посмотреть, как зовут ректора нашего училища? — наконец, произнесла Мария Михайловна после долгой тишины.
И ошиблась! Удосужился, но его имя мне ни о чём не говорило. А времени рыть информацию глубже не было. Так что пришлось слегка урезать триумф от того, какой я умный:
— Верстов Дмитрий Всеволодович, светлейший князь. Имение где-то под Муромом, — отчитался я и честно признал: — Большего не успел узнать.
— Уже неплохо! — с тяжёлой усмешкой посмотрела на меня Мария Михайловна. — Верстов Дмитрий Всеволодович — сын Верстова Всеволода Андреевича, талантливого двусердого, разработавшего технологию теневого обогащения материалов, и Агафьи Симоновны Рюрикович, одной из богатуров Русского Царства. А, кроме того, племянник царя Петра, отца нынешнего царя.
— Серьёзный человек. Как и все Рюриковичи… — кивнул я.
— В жизни не думала, что воспользуюсь правом ему позвонить и попросить о помощи… — тихо сказала Мария Михайловна, и в свете заходящего солнца стало видно, какие глубокие тени залегли под её глазами. — И, тем более, я даже думать не смела, что он за эту помощь ничего не попросит…
— А он не попросил, Мария Михайловна? — уточнил я.
— Да, Федя, он не попросил… — госпожа проректор подпёрла рукой подбородок и задумчиво посмотрела в дальние дали, которые, похоже, находились не только за моей спиной, но и вообще за дверью её кабинета.
А потом неожиданно спросила, скосив на меня взгляд:
— И что это значит? Как думаешь?
— Ну не то чтобы я страдал манией величия… — задумчиво предположил я, получив одобрительный кивок. — … Но если он ничего у вас не попросил, то, вероятно, Дмитрий Всеволодович уже получил своё вознаграждение. И по всему выходит, это вознаграждение — я сам.
— Верно мыслишь! — подняв пальчик вверх, похвалила меня Мария Михайловна. — Но только не ты, который сейчас. А ты, который будешь потом, когда станешь для него полезен.
— Я как-то почти и не сомневался… Особенно после того, как он предупредил про Тёмный Приказ! — улыбнулся я.
— А теперь давай по порядку… — снова посерьёзнела Мария Михайловна. — Первое, что ты сейчас сделаешь — это подпишешь с нашим училищем два договора: на трёхлетнее обучение на вознаграждаемой основе и на расширенную практику…
Продолжения не последовало. Мария Михайловна начала копаться в ящике стола, нырнув туда почти целиком, а я решил уточнить:
— И что это за вознаграждаемая основа? Почему именно по ней?
— Потому что Тёмный Приказ, Федя, отозвал твой ученический запрос через два часа после того, как мы забрали тебя от них. Они нам за твоё обучение платить не будут. А этот договор позволит нам напрямую получить деньги, выделенные государством на твоё образование. И, конечно же, Тёмный Приказ не собирается теперь платить тебе ученический оклад. И вот тут самое главное…
Госпожа проректор выложила на стол два распечатанных документа:
— Дмитрий Всеволодович назначил тебе оклад сам, из средств училища. На первое полугодие двести четыре рубля тридцать одну копейку в месяц. А дальше — по твоей успеваемости. Самое малое, что ты будешь получать — сто тридцать один рубль. Самое большое — пятьсот два рубля. Скажу прямо, сейчас по всей Руси оклад от нас получают всего шестнадцать человек. И ты — семнадцатый. Как ты сам понимаешь, деньги тебе очень нужны. И не для себя, а для сестры. Ты же это понимаешь?
В мире Андрея ещё можно было бы сказать, что я не — не я, а сестра взрослая и сама с усами. В мире Феди усатых женщин не было. Равно как и свободных от обязательств, аки горные орлы, мужчин. Здесь во многом сохранялся старый патриархальный уклад, где старший мужчина в семье, став совершеннолетним в двадцать лет, принимал на себя ответственность за семью.
И хоть до моего двадцатилетия оставалось ещё несколько месяцев, в глазах окружающих за братьев и сестёр уже отвечал я. Отказаться я мог, но тогда об уважении можно было забыть.
Куда бы я ни пошёл, что бы я ни делал, везде на мне висело бы клеймо «отказника». Раньше оно и в самом деле висело, кстати — на правом запястье. А теперь просто оказывалось в личном деле. В его общедоступной части, которую мог посмотреть любой житель Русского царства.
Хорошо, что я никогда и не думал бегать от ответственности. И за Софию, и за малышню. Плохо, что отец умер, и разделить это бремя мне было не с кем.
— И не думал отказываться! — признался я. — Но меня очень волнуют три вопроса. Как она, что с ней, и почему ей нельзя покидать Тёмный Приказ?
— Она сейчас в камере обособления, которая отсекает всю «теньку», поступающую извне, — со вздохом пояснила Мария Михайловна. — Пока она там, тёмный не может переродить её из спящей куколки в действующую. А сидеть ей там до тех пор, пока Костя не найдёт тёмного и не убьёт его. Тогда твоя сестра станет обычной непророщенной двусердой. Если бы мы взяли этого кондитера, который занёс семечко Тьмы в твою сестру, может, и получилось бы сходу выйти на след. Но вмешался ты… И случайно размазал беднягу его же заклятием, которое ты перенасытил своей энергией.
Увидев, как моё лицо вытягивается, Мария Михайловна покачала головой и пояснила:
— Не принимай на свой счёт, Федь! Мы ждали его там, куда он вёл твою сестру. То есть в его же лавке. Если бы ты не догнал его, он бы не стал спешить. Так что, боюсь, кинувшись в погоню, ты оказал всем, включая сестру, медвежью услугу. Но знать о засаде ты никак не мог. Просто действовал по обстоятельствам. Винить тебе себя не в чем. К тому же, ты ударил вовремя, не дав завершить процесс внедрения тёмного сердца.
— Сожалею… — искренне извинился я.
— Ты не мог знать, — улыбнулась проректор. — Просто стечение обстоятельств.
Так могло казаться Марии Михайловне. Так могло казаться даже Косте. Но я-то успел заметить тем утром отсутствие дозоров по всей улице… И если бы я тогда обратился к памяти Андрея, то догадался бы, что пропали они не просто так, а чтобы не спугнуть какую-то цель. Да и о том, что кондитер, обнаружив погоню, начнёт спешить — я тоже мог бы догадаться…
Правда, объяснить всё это Марии Михайловне я не мог. Во всяком случае, умолчав о любителе блинов и весёленьких шортов, который засел в моей голове. Так что… Оставалось только кивнуть и приступить к подписанию договоров, подвинутых ко мне проректором.
— Что сам думаешь о своём кризисе? — задумчиво спросила Мария, пока я ставил автографы на страницах.
— Это было странно… — честно ответил я. — И судя по тому, как всех взволновало то, что я видел — ещё и необычно.