— Я подниму, — без слов поняла девушка.
Зайдя за спину, Покровская начала приподнимать меня за подмышки. Было больно. Очень. Но я терпел и не выл. Ещё и старался помочь девушке: как мог, шевелил правой рукой, пытаясь на неё опереться — жаль, но с вывихом плеча не получалось. А Семён Иванович обматывал мне торс, да так быстро, что прямо виден был опыт работы с бинтами.
В дырке, оставшейся на месте дверного проёма, появился ратник в рунной броне. Не Тёмного Приказа: княжеский, судя по эмблеме. Следом — ещё четверо. Стандартный полудесяток. Зашедший первым показал остальным рукой на меня и на комнату смотрителя. А сам остановился над телом тёмного.
— Живы, раненые есть? — один из двух бойцов, подошедших к нам, сразу перешёл к делу.
— Этого в лекарню надо! И у меня в комнате второй: за ногу покусанный! — отозвался Семён Иванович, и на мне делая аккуратный бантик, как до этого на лопоухом парне.
— Чьё тело тут на полу и там, снаружи? — ратник достал шприц и без разрешения вколол мне в плечо.
Впрочем, я знал, что он колет: маркировка знакомая. В голове сразу просветлело, а руки снова начали меня слушаться.
— Снаружи учащаяся, Анна Совушкина… — горько сморщился смотритель. — А этот дохлый мужик — тёмный он…
— Тёмный? — не поверил ратник.
— Возможно, куколка… — хрипло выдавил из себя я.
Не все знали о таких тонкостях. Я, когда был обычным, не знал, а вот ратники, похоже, оказались в курсе. Все дружно кивнули, а стоявший над телом принялся вызывать двусердых.
— Укол будет действовать… — начал ратник, но я его прервал, подняв палец.
— От двадцати минут до двадцати трёх. Скорее, двадцать, у меня индивидуальное! — я осторожно начал вставать с пола. — Если найдёте «пушка», это мой. Где-то там лежит…
— Разрешение есть? — сразу же насторожился старший.
— Проверьте по базе: Седов Фёдор Андреевич! — попросил я, глянув на свой браслет.
Если он и пережил этот день, то разве что чудом. А вот телефон в кармане отчётливо хрустел экраном.
— Ты куда собрался⁈ — возмутилась Покровская.
— Доберусь до лекарни училища, — ответил я. — Мне не стоит в городские…
Встретившись взглядом со полудесятником, как раз проверявшим меня в планшете на рукаве, объяснил:
— Проректор запретила пока что.
— Мария Михайловна? Тогда иди… Скворцов, проводить!
— Стойте! Стойте! — замахала руками Покровская. — Семён Иванович, плед нужен! Он же голый почти!
— Да нормально! — хохотнул помогавший мне встать ратник, видимо, тот самый Скворцов. — Ему ща холод не холод, и море по колено!
Девушка взглянула на него так, что мужик подавился смехом. А Покровская кинулась к комнате смотрителя вместе с самим Семёном Ивановичем.
— Огонь-девка! — шёпотом оценил Скворцов. — Испепелить глазом может!
— Или заморозить… — шёпотом же поддержал я его.
— Накинь! — вернувшаяся с пледом Покровская, похоже, возвращалась в образ Королевы.
Во всяком случае, тон голоса у неё похолодел на пару градусов. А я послушно подставил плечи: шевелить руками было для меня той ещё мукой. Девушка накинула плед и строго заглянула мне в лицо. Как будто хотела что-то сказать или хотя бы погрозить пальцем. Но ей уже мешала ледяная корка, надёжно прятавшая Авелину в бесчувственной Королеве.
А жаль… Нормальная вроде девчонка.
— Закройся в комнате, ладно? — попросил я её.
Королева удостоила меня молчаливым кивком и, развернувшись, пошла к лестнице. Она только на миг замерла перед полудесятником, чтобы бесстрастно сообщить:
— У меня в четыреста пятой комнате два трупа двусердых. Пытались меня убить. Я буду в четыреста первой. Прошу прислать сюда царского следователя по делам двусердых, согласно статье пять Дворянского Уложения.
Девушка двинулась дальше, расправив хрупкие плечики, и ни один из ратников не посмел заступить ей дорогу. А полудесятник тихо пробурчал себе под нос:
— А можно ждать помощи как-то более спокойно? Нет?.. Устроили тут, понимаешь, массовое смертоубийство…
Самое хреновое, что устроил всё это по большей части один я. Ну ладно, убийцы пришли за Авелиной, но прибил-то их я.
И почти всех отродий перестрелял тоже я.
Да и тёмный, похоже, вломился в общежитие по приказу Тьмы. Возможно, даже за моей, как она выражается, «сладкой попкой». И наши с ним разговорчики тоже наверняка всплывут в отчётах…
Короче, я так хорошо тихарился в училище, что стал фигурантом, как минимум, одного дела по преступлениям дворян, фигурантом отчётов ратников — ну и точно мелькну в донесении Тёмному Приказу об убийстве тёмного. Что-то мне подсказывало, что прикрыть на сей раз меня не получится… Ни у Малой, ни у ректора Верстова.
Я честно пытался не вешать нос. И даже заставлял себя посмеиваться над шутками Скворцова, который таким образом пытался меня подбодрить. Но до лекарни училища дошёл уже в расстроенных чувствах. И с почти истёкшим действием волшебного укольчика. Так что остальное помнил смутно, будто почти забытый сон…
А когда до меня добрался уважаемый Алексей Павлович, я и вовсе пребывал где-то на границе между смертью и обмороком. Да и повязка на груди пропиталась кровью, которая почему-то никак не хотела останавливаться, даже когда я не шевелился…
Глянув на меня, лекарь училища покачал головой и провёл рукой вдоль лица, отправляя в спасительное забытье. За что я был ему безумно благодарен…
Я снова падал. Так, что ветер свистел в ушах. Вокруг была кромешная тьма, и только вкрадчивый голос сопровождал меня в этом стремительном падении:
— Снова ты?..
— Ну как там твоя попка поживает?..
— Я могу добраться до тебя!..
— Даже там, где обо мне все забыли…
— Я везде…
— Я ваша судьба…
— Ты интересный…
— Но глупый…
— Снова уходишь?..
— Буду ждать!..
Я открыл глаза и долго пытался понять, где нахожусь. Это точно была не клиника училища. И вообще, где-то я уже видел этот потолок…
Память возвращалась рывками, приоткрывая мне прошедшие дни, будто в обратном порядке. Сначала вспомнился бой в общаге, светлая коса Покровской, хлестнувшая по плечу, мой верный «пушок», двусердые убийцы… Потом — заключение в Тёмном Приказе и мой первый кризис.
Следом — сестра и то нехорошее положение, в котором она оказалась. Затем перед глазами мелькнули дни беготни между Приказами…
А потом в памяти, наконец, всплыл и этот потолок. Пастельно-зелёный, с круглыми встроенными лампами.
Я осторожно пошевелил левой рукой. Если когда-то она и была сломана, то сейчас явно цела. Как и правая рука.
А вот блокирующие теньку браслеты — это плохо.
Как и надетый на шею ошейник.
Как и браслеты на ногах.
Всё это не могло мне нравиться. Ибо живо напомнило заключение в Тёмном Приказе.
Впрочем, ничего неожиданного. Меньше, чем за две недели в городе, я засветился в таком количестве историй, что впору было ожидать прихода городского головы. И не с целью познакомиться с таким одарённым юношей, а с настойчивой просьбой свалить из вверенного ему, голове, то есть, населённого пункта. И, желательно, больше никогда здесь не появляться.
Да за одно то, что со мной разговаривал тёмный, можно было надолго загреметь в подвалы Тёмного Приказа! Все же знают, что тёмные не общаются с людьми. Никогда.
Но всё это не объясняло, каким образом я опять оказался в цепких лапах эскулапа Прозорова. Десять рублей в день! Я надеюсь, их не с меня снимают. Потому что если с меня, то прошу меня перевести отсюда! Срочно!
Помяни чёрта…
Дверь открылась, пропуская в палату Прозорова собственной персоной. И лекарь сиял, как целковый, натёртый до блеска очищающим раствором.
— Фёдор Андреевич! Рад, что вы проснулись! — заявил он, улыбаясь во все тридцать два идеальных зуба. — Как ваше самочувствие? Не отвечайте! Сейчас сам проверю!
Бейджик на его груди освежил мне память.
— Здравствуйте, Климент Софронович! — отозвался я. — А пока вы проверяете, не расскажете ли, что я пропустил?
Дабы намекнуть этому милейшему лекарю, что конкретно меня интересует, я даже выразительно погремел кандалами.
— Ой, да если бы я знал, Фёдор Андреевич! Пришли, нацепили, ничего не объясняли… Вы у меня тут всего сутки пролежали, но я сколько интересного посмотрел у вас в энергетической структуре! Удивительно! Вы первый кризис прошли! Никогда с таким не сталкивался. Идеальная структура после первого кризиса! Столько материала!.. Столько материала!..
Климент Софронович снова принялся радостно меня осматривать. И, кажется, кандалы ему в этом изрядно мешали. Во всяком случае, лицо у него в какой-то момент стало кислым-кислым. Как будто лимон целиком съел.
— Нет, эти штуковины определённо мешают лечению! — наконец, сердито заявил он.
Хотя, как я подозревал, кандалы мешали не определить моё состояние, а ещё раз изучить такого интересного и полезного Федю. А вот тут-то они ему и встали колом. Но, скорее всего, Прозоров и так успел за время лечения набрать материала на пару научных трудов.
— Вас перевели ко мне из Васильков, — пояснил Климент Софронович, откидывая одеяло и с недовольно поджатыми губами осматривая грудь и живот. — Тамошний лекарь неплох, но вот с оборудованием в училище не очень… А у вас, скажем прямо, самыми опасными были ранения живота и груди. Произведены с так называемым эффектом кровотечения… Глупое название, кстати! Просто свёртываемость крови блокируется на местах прорыва. Весьма сомнительное по эффективности заклятие… Скорей, для наказания провинившихся подходит…
Лекарь сделал паузу, чтобы свериться с показаниями приборов, и продолжил:
— Оплачивает ваше пребывание тоже училище. К слову, Мария Михайловна меня круто подставила вашим переводом. Три раза приходилось выходить и лично гнать отсюда посетителей. Тёмный Приказ приезжал, угрожал… И кому? Прозорову! Совсем страх потеряли! Вот откажусь жене их начальника омолаживающие процедуры проводить, сразу вспомнят, куда лезть не надо…