— Ещё что-то говорил? — напряжённо уточнил Костя.
— Сказал, что задержится тут… Для исправления, так сказать, нездоровой атмосферы, — кивнул я.
— Ну да… Только столичных гостей нам не хватало! — закатив глаза, вздохнул Константин.
— Может, и не хватало, — пожала плечами Мария Михайловна. — У меня двое ребят третьего года обучения погибли. И одна девчонка со второго. Ещё пятеро по лекарням лежат. Хорошо хоть, что Фёдор и Михаил из отпусков вернулись…
Проректор резко обернулась, посмотрела на меня и объяснила:
— Фёдор Станиславович Тихомиров — ваш преподаватель по атакующим плетениям. А Михаил Арсеньевич Скворцов — преподаватель по защитным плетениям. Понял?
— Понял! — кивнул я. — А что вообще было-то?
— Да ничего толком не было, Федь, — пояснил Костя. — Ночью налетела туча Тьмы, в город проникли отродья. Вылезло сразу четыре тёмных куколки. Одна попыталась штурмом взять здание Тёмного Приказа. Понятное дело, не вышло. Другая устроила резню в полевом госпитале. Третья попыталась захватить вокзал, а четвёртая — ваше училище. И застряла у общаги, пока отродья лезли в административный корпус.
— Целью была Мария Михайловна? — догадался я.
— Была, пока куколка тебя не повстречала. А потом целью вдруг стал ты! — отрезала госпожа проректор. — И я очень хочу узнать, что у вас там произошло. От тебя лично!
Смысла что-то скрывать я не видел и честно пересказал, что помнил. Как оказалось, помнил я практически всё. Что было для меня, прямо скажем, удивительно. Но, насколько мне объяснил Константин, идеальная память — это одна из частых особенностей при чёрном сердце.
А вот о том, что Тьма со мной здесь, в реальности, разговаривает, я умолчал. Всё-таки слышать голоса в голове — это нездоровый симптом даже в мире волшебников.
— Дурдом… — проговорила Мария Михайловна. — До сих пор не понимаю, как? Как это произошло⁈ Аня, Стас, Лида…
— Твоей вины в этом нет, — качнул головой Константин. — Не ты следишь за отродьями.
— Я слежу за училищем! А у меня трое убитых! — зло процедила проректор, но тему развивать не стала, подозреваю, что из-за моего присутствия.
Молчание продлилось недолго. Костя глянул на меня через зеркало заднего вида и поинтересовался:
— Федя, тебе куда-то в городе заехать надо? Если надо — скажи, завезём. Маша тебя из училища без своего сопровождения теперь не отпустит.
— Я и в сопровождении только на практику отпущу! — отрезала проректор.
— Вот! — с улыбкой указал на неё пальцем Костя. — О чём я и говорил!
— А можно меня отвезти в Дом обучения инвалидов? — поинтересовался я и поспешил объяснить: — У меня туда десятника бывшего, после лечения у Прозорова, определили. Хочу с ним контактами обменяться, чтобы связь не потерять.
— Это за городом… Ладно, поехали. Бывшие сослуживцы — дело важное! — согласился Костя.
По дороге он заново решил расспросить меня про разговор с Ивановым, иногда поглядывая на Марию. Но та не отреагировала, даже узнав, что от подсудного дела её отделяли буквально две минуты. Видимо, сейчас хорошенькую голову проректора занимали исключительно мрачные мысли о потере учеников. И другим переживаниям там места не было.
Дом обучения инвалидов располагался на обширной загородной территории. Лекарский корпус соседствовал с несколькими зданиями, где размещали пациентов. А окружала эту группу построек зелёная территория парка, в котором даже пруд с уточками имелся. Выглядело, надо сказать, очень красиво и мило. Если забыть о том, что здесь проходили реабилитацию люди, потерявшие кто здоровье, а кто — часть конечностей.
Спросив на проходной, как можно навестить пациента, я получил подробную инструкцию и, не медля, отправился искать Степана Порфирьевича. По пути настраивался на разговор, но все настройки сбил сам десятник, который, увидев меня, резко свернул игру в шахматы, к слову, им проигранную, и полез обниматься.
Получалось у него пока неуклюже: к протезам он ещё не привык. Но видно было, что уже чуть больше смирился с будущей своей жизнью. И вообще рад был увидеть меня.
— Федя! Дай-ка я тебя обниму, парень!
— Здравствуйте, Степан Порфирьевич! — я тоже его обнял, а заодно бегло оглядел.
— Читал про тебя в газете… — усмехнулся десятник, понизив голос и тоже меня оглядывая. — Пойдём-ка прогуляемся по парку, поможешь мне!
Мы вышли из его палаты на третьем этаже и медленно двинулись к лифтам. Как бы больно мне ни было смотреть на бывшего десятника, но виду я не показывал. Ещё две недели назад этот человек мог обогнать меня, как стоячего, а теперь еле шёл. Хотя для мира Андрея то, что он вообще идёт, было фантастикой. Там подобные ранения лечили дольше, а протезы были гораздо менее удобными.
— Видишь, как оно у меня теперь, — усмехнулся Степан Порфирьевич, когда мы вышли из корпуса. — Идти всего-то ничего… А я еле плетусь. Эх!
— Вы это, Степан Порфирьевич, не расстраивайтесь! — предупредил я, хотя и понимал, что звучит глупо. — И не отчаивайтесь раньше времени.
— Да я вроде и не такой человек, чтобы отчаиваться. Только… Я же понимаю, что теперь вот такой, и обидно мне чутка, Федь, — десятник вздохнул. — С другой стороны, я живой! И у меня есть военная пенсия, которую насчитали аж на шестьсот восемьдесят девять рублей и сорок копеек. Я-то, Федь, думал, что меньше будет. Так что жизнь продолжается. Да?
— А как же! — кивнул я. — Вы главное, Степан Порфирьевич, помните: я постараюсь сделать так, чтобы вашу проблему исправить.
— Ты-то? — усмехнулся десятник. — Ты учись пока, Федь… У тебя ранг ещё третий?
— Второй уже, — ответил я.
— Ого… Быстро! — десятник мотнул головой, а потом осмотрелся по сторонам и уже тише добавил: — Федь, ты бы не торопился… Слухи ходят, что кто из двусердых быстро растёт, может и умереть быстро.
— Есть такое! — так же тихо ответил я. — Но это не про меня, Степан Порфирьевич. Это бы уже выяснилось, как раз при переходе на второй ранг.
— Ну дай Бог! — кивнул тот.
— Степан Порфирьевич, вас же наверняка скоро вывезут на север, подальше от границы? — уточнил я, решив зайти с другой стороны.
— Да, говорят, дня через три начнут перевозку больных, — кивнул тот.
— Давайте контактами с вами обменяемся! — предложил я. — Пока я сам понимаю, что помочь вам не могу. Но со временем…
— Да на кой тебе о старике беспокоиться? — горько ответил тот.
— Не о старике, а об опытном военном, — не согласился я. — Я ведь теперь двусердый. И расту быстро. Глядишь, и понадобятся мне опытные люди…
— Ногастых наймёшь! — хохотнул десятник. — Чего с инвалидами-то мучиться… Да и ноги растить, Федь, это ого-го какие суммы!..
— А мне теперь деваться некуда, — не согласился я. — Слышали про нападение на город? Меня сестра приехала навестить, а тёмный попытался ей чёрное сердце подсадить…
Историю с сестрой пришлось привязывать к последним событиям, а не к мирной жизни, чтобы всю правду не раскрывать. Но я выкрутился. Иначе ведь никак не объяснишь, из-за чего сестра двусердой стала.
— Да, слышал! В жизни не думал, что такая жуть в тылу творится… — признался Степан Порфирьевич, а затем до него дошло: — А что с сестрой-то, Федь?
— Жива, не тёмная… Не успел этот гад. Но пока сестра сидит в подвалах Тёмного Приказа, для её же безопасности. А теперь ещё и потенциально двусердая. Значит, надо будет сердце проращивать. А там цены те же, что и на отращивание ног.
— Вон как… Хреново, боец… Хреново… — искренне вздохнул Степан Порфирьевич.
— Я к чему веду-то. С большими деньгами ведь как получается? Их нельзя один раз заработать, потому что можно вечно копить, а не накопишь, — пояснил я. — Если один раз сумеешь заработать много, то сумеешь сделать это снова. И если уж я один раз подниму сто тысяч, то и второй раз сумею. Так что вы пока в старики не записывайтесь, Степан Порфирьевич. Рано ещё.
Какое-то время шли молча. Наконец, десятник проговорил:
— Как-то не ожидаешь, Федь, такое от девятнадцатилетнего парня услышать… Но пока у тебя своих проблем выше крыши. Вон, даже в газету попал, пусть и со слов какой-то богатенькой девочки.
— Пока нет, — согласился я. — Но выхода нет: надо зарабатывать. Значит, будут и ещё деньги. Значит и на ваши ноги хватит.
— Дай Бог! — кивнул Степан Порфирьевич.
— Номер телефона давайте-то! — потребовал я. — Буду узнавать, как у вас дела. А как этого тёмного диверсанта поймают, так и сестра в Ишим вернётся. Через неё, может, как-то смогу помочь. К тому же, полагаю, и наше училище скоро вывезут. Кто знает, как тут возле границы дела складываться будут…
— Ладно-ладно! — Степан Порфирьевич засмеялся. — Звони, я не против.
Обменявшись контактами с десятником, я помог ему добраться в палату, а сам пошёл к Марии и Константину.
Обратно ехали молча. Проректор, похоже, успела поцапаться со следователем и теперь демонстративно смотрела в окно. Костя, насупившись, следил за дорогой, а я сидел на заднем сиденье и не отсвечивал, чтобы заодно по шапке не получить.
Высадив нас на территории училища, Костя не стал долго задерживаться. Только предупредил напоследок, хоть и несколько сконфуженно:
— Маш, скоро опять твоя помощь нужна будет…
— Раз нужна, буду… — проворчала та, сменив гнев на милость.
— Спасибо! Федь, а ты теперь с оружием ходи! — Константин пожал мне руку. — Постоянно! Раз на тебя одного тёмного спустили, значит, и ещё спустят. Будь в готовности. Если патроны понадобятся — скажи. Я у наших складских закажу. Наверняка и отгрузят подешевле, чем у вас в магазине. Ну всё! Удачи вам, я на связи!
Запрыгнув в машину, он сорвался с места и укатил. А Мария Михайловна похлопала меня по плечу, до которого едва доставала даже на каблучках, и кивнула на дорожку, ведущую к общежитию.
— Твою комнату уже должны были починить, — предупредила она. — Сейчас дам тебе кое-что… Это краткая сводка по твоим однокашникам. Вас, правда, снова тринадцать человек с тех пор, как Аню задрали… Давай, завтра с утра подходи в павильон. Будем смотреть, как ты с тенькой научился управляться. Если дело пойдёт хорошо, попрошу Мишу… Михаила Арсеньевича позаниматься с тобой. Поучишься защитные плетения ставить. А ещё подпишешь договор о практике и будешь везде ездить со мной.