— Федя, с животными в общежитии нельзя!
— Так я и без животного… Оно само завелось! — гнул свою линию я. — Прибилось, можно сказать, в обитель науки…
— А теперь пускай из нашей обители проваливает! — не оценил смотритель.
— Так оно уже прижилось!.. — напомнил я.
— Ну а кормить-то его зачем⁈ — возмутился смотритель. — Глядишь, если не кормить, оно и само свалит кудай-то.
— Да никуда оно не свалит… — отмахнулся я. — Оно же самостоятельно по холодильникам шарится. Забыли?
— Но правила же! Нельзя! — жалобно закряхтев, напомнил смотритель.
— Ну можно же исключение сделать! — ухватившись за слабину, начал давить я. — Исключительно под вашим, Семён Иванович, бдительным присмотром.
— Под моим присмотром… Федь, ты меня под монастырь подведёшь! — смотритель расстроенно откинулся на спинку стула. — Ты ведь кому предлагаешь правила нарушать? Мне! Мне, тому, кто поставлен за ними следить! Безобразие…
— Полное! — согласился я. — Полностью с вами согласен: одно сплошное безобразие.
— Ну вот, ты и сам видишь, — рановато успокоился смотритель и тут же пропустил коварный удар от меня:
— А вы это безобразие остановить или предотвратить можете?
— Да как я это сделаю⁈ — опять расстроился Семён Иванович.
— Так и не надо! — обрадовался я и щегольнул мудростью из мира Андрея. — Не можешь предотвратить безобразие? Возглавь!
— Что? — смотритель непонимающе захлопал глазами.
— Возглавьте, говорю! Безобразие это! Всё равно оно уже творится на вверенной вам территории. А тут вы его возьмёте в руки, приведёте в соответствие с правилами… Ну, насколько это вообще возможно! — я радостно улыбнулся.
— Бред… — покачал головой Семён Иванович.
— Не, ну почему сразу бред-то? Смотрите сами! С одной стороны, у вас и без того по общежитию неприкаянно шатается изменённый Тьмой кот. Ворует еду, портит имущество, пугает жильцов… — принялся убеждать я. — А так у вас будет всё тот же кот, но прикормленный и брезгующий грабежом. Он же будет сыт и доволен!
— Откуда ты-то знаешь, что он с грабежом завяжет? — удивился смотритель. — Может, он привык уже, втянулся в криминал…. И теперь будет просто из любви к грабежу грабить.
— Да с чего⁈ Он же кот! Он просто этот… Белок ищет! — снова козырнул я тайными знаниями из другого мира. — Нельзя его за это винить! Накормить его мясом каким-нибудь, он и успокоится! Будет дрыхнуть сытый, как все нормальные коты… И ненормальные тоже.
— Мясом! — передразнил меня Семён Иванович. — Кормом, Федя! Кормом! Никакого мяса! Сухой корм и доступ к воде. Ещё не хватало, чтобы в общежитии тухлые заначки мяса по углам валялись…
— Да где этот корм взять-то? — расстроился я.
Притворно, конечно, расстроился. Знал я, где брать корм, вот только сам бегать за ним не очень хотел. Да и как его незаметно проносить в комнату?
— Я все куплю… — Семён Иванович отвлёкся, потому что на столе завибрировала оставленная им трубка. — Извини… Это срочно, видимо…
— Конечно! — кивнул я.
— Приветствую, Мария Михайловна… Как раз тут, рядом! Нужен?.. Ага, понял, передам! Всего хорошего! — Семён Иванович посмотрел на меня. — Проректор звонила. К тебе там следователь приехал из полиции. Быстренько переоденься поприличнее, а потом дуй в кабинет Малой.
— А что с кормом-то? — напомнил я.
— Да куплю я всё… И в комнату тебе отнесу… Беги давай!
Бывает так, что посмотришь на человека, и сразу испытываешь к нему неприязнь. Иногда потом, конечно, меняешь своё мнение. Но чем лучше развита интуиция, тем реже приходится мнение менять. А моя интуиция, благодаря Андрею, была развита хорошо.
Следователь не понравился мне сразу. Вот прямо с порога. И тем как вальяжно расположился на стуле, и тем, как поглядывал на Марию Михайловну… Она, конечно, мне не родственница, но всё-таки, пялясь на женщину, надо хотя бы минимум приличий соблюдать.
Следователь этих приличий не соблюдал. Его сальные взгляды будто проецировали в пространство все его извращённые фантазии. От подобного внимания Малая морщилась и даже не осаживала гостя, который по-хозяйски рассматривал разложенные на столе документы.
Впрочем, она могла бы его очень жёстко осадить. Но терпела. Мы заранее договорились, как и кто будет себя вести, и такое долготерпение проректора «Васильков» было прописано в сценарии. Правда, ни Мария Михайловна, ни я не подозревали, насколько неприятный зритель придёт на наше выступление.
Вот честно, я бы и без интуиции Андрея сразу такого невзлюбил. Но интуиция вопила, что это ещё не всё. И что я пока не до конца оценил всю глубину падения этого типа. Ну а я нашей с Андреем чуйке верил, поэтому и не испытал удивления в ходе дальнейшего разговора.
Почти.
— Не сильно спешил, гляжу, Федь…– развязным тоном хмыкнул следователь, стоило мне войти.
— Давайте-ка повежливее! — сузив глаза, потребовала Малая.
— Да мы с Федей и без грубостей… Скоро лучшими друзьями станем! — отмахнулся следователь.
Однажды я думал, что будет, если какой-то человек вдруг поймёт, что благородные ничего не могут ему сделать за хамство… Ну вот, теперь не было смысла гадать. Человек, сидевший в кабинете Марии Михайловны, точно это знал. И вовсю пользовался.
Впрочем, меня тоже нельзя было назвать мячиком для битья. И пусть в курсе юриспруденции, который я активно штудировал, не было ответа на вопрос, как ставить на место подобных личностей, кроме как через суд… Но в моей памяти и памяти Андрея хватало способов поумерить чужой пыл.
— Ну что, Федь, рассказывай… — предложил меж тем следователь, внимательно меня оглядывая.
— А ты кто? — поинтересовался я, не утруждая себя «выканьем».
— Я следователь по твоему делу, — одними губами нахально улыбнулся тот. — И в твоих интересах…
— А откуда я это должен знать? — склонив голову вбок, оборвал я его начинающийся монолог. — Может, ты, мошенник с рынка, который предлагает купить старые трубки под видом новых, а?
— Так я тебе документик покажу! — обиженно засопев, отозвался следователь.
— Ага-ага… Ты мне и документик покажешь, и по форме представишься, — кивнул я. — И уже тогда мы с тобой говорить будем.
— Михеев Павел Павлович, младший следователь по делам, связанным с конфликтами между двусердыми и обычными подданными Его Величества, царя всея Руси, — кисло выдавил из себя следователь и, под моим внимательным взглядом, быстро мелькнул документом у меня перед носом. — Доволен, Федь?
— Нет, — ответил я. — Документ раскрой и покажи, как следует.
— Да подавись! — Павел Павлович раздражённо цокнул языком, достал документ и раскрыл.
Я демонстративно достал телефон, вбил название его отдела и нашёл сайт полицейской организации. Записал в память телефона номер отделения, а потом так же демонстративно включил аудиозапись.
— Добрый день, Павел Павлович. А я Седов Фёдор Андреевич, отрок второго ранга. И с каким вы вопросом ко мне пожаловали?
Само собой, мне было понятно, зачем тут следователь. Но под запись я заставлял его соблюдать все положенные формальности, и это Михеева невероятно бесило.
Ну а меня бесило то, как он себя вёл. Так что мы были квиты.
— Федя, ещё раз…
— Согласно Соборному уложению от 1587 года, подтверждённому законом №0105−35–1006 от 1949 года, и указом Его Величества царя всея Руси от 1972 года, при общении неблагородного с благородным, от первого требуется использовать вежливую форму, включающую в себя имя и отчество или фамилию, а также форму «Ваше Благородие» — без сокращений. Напомните, Павел Павлович, эти правила разве уже успели отменить?
— Нет… — буравя меня ненавидящим взглядом, выдавил из себя следователь.
— Тогда давайте обойдёмся без неуместного панибратства. Вы пришли сюда по какому вопросу? — снова спросил я, с удовлетворением наблюдая, как Павел Павлович еле сдерживается.
Конечно, злить следователя, который ведёт твоё дело — не самая выигрышная тактика. От него, между прочим, нередко зависит то, как будет преподнесён тот или иной эпизод в расследовании. Вот только память Андрея настойчиво подсказывала, что позволять Михееву хамство и панибратство — ещё хуже.
Этот человек изначально пришёл сюда в уверенности, что он вершитель судеб и хозяин положения. Одна беда — в наших с ним отношениях никакого «положения» не было. Он просто следователь, выполняющий свою работу. А ещё он человек, который явно хотел попользоваться своим служебным положением. И память Андрея говорила только об одном: такого надутого прыща надо давить.
Давить с чувством, с толком, с расстановкой — чтобы он почувствовал силу. Только сила, только страх перед кем-то может остановить его от совершения пакостей. Если пресмыкаться перед ним, принимать все эти панибратские обращения, улыбаться на глупые шуточки и пропускать мимо ушей различные особенности неприглядного поведения — он не встанет на твою сторону. Он всегда будет считать тебя человеком второго сорта, по отношению к которому у него нет обязательств.
А раз нет обязательств — то всегда можно и подставить, и обвинить в чём угодно.
Нет, лучше было рассориться со следователем, чем и дальше терпеть его наглость. В этой ситуации терпение не принесёт преимуществ в суде. Зато к концу общения ты будешь чувствовать себя так, будто об тебя вытерли ноги… Конечно, будь я обычным мальчиком Федей девятнадцати лет — я бы, наверно, потерпел.
Но тот Федя, которым я стал по результату совмещения двух личностей, прекрасно понимал: зарвавшегося служаку надо срочно ставить на место. Чем теперь и занимался. А заодно с интересом наблюдал, как моего визави корёжит при каждом уколе по самолюбию.
— Я прибыл для получения ваших показаний по уголовному делу, в котором вы являетесь обвиняемым… — затянул Михеев, а я внимательно слушал его, скрестив руки на груди.
Когда Павел Павлович закончил объявлять цель своего визита, я молча достал из кармана рубашки сложенный вчетверо лист и протянул ему.
— Мои показания о произошедшем, господин Михеев. Написаны собственноручно, дата и подпись поставлены. Всё согласно установленной форме, — я посмотрел на Малую, которая открыла ящик стола, достала папочку с собранными документами и протянула её следователю.