— Ясно… — Федот сжал челюсти. — Ты не уверен, да?
— Тут женщина, а там два мужчины… — я покачал головой. — Может, меня вообще смущает надменность на лице. Но вот выражение самого лица, черты…
— Прошко-Лесничая её фамилия… — медленно проговорил Федот. — Старый род… Вот только она же в него вошла, а откуда?
— Белёвы, — подсказала Мария Михайловна, до того молчавшая. — Вышла она из рода Белёвых.
— Это я слышал… И про историю Белёвых и Покровских тоже слышал… Но они уже нашли минуту, чтобы сказать, что здесь ни при чём: весь их род сейчас во Владимире, и каждый ратник учтён!.. — Федот ещё сдерживался, но давалось ему это на пределе сил.
Он сжал челюсти, играя желваками, губы подрагивали… И я понял, что если сейчас ничего не сделать, то этот медведь всё-таки сорвётся.
И понимание того, что надо сказать, нашлось:
— А её родня не могла быть из другого рода? Может быть, какая-то дальняя, никак не связанная ни с Белёвыми, ни с Прошко-Лесничими? — я даже загордился собой, что сходу запомнил фамилию и смог воспроизвести.
Жить захочешь, и память вдруг становится такой хорошей. А что Федот Самсонов на грани, я отлично видел. Сейчас ему отчаянно нужна была хоть какая-то надежда, что убийцы его сына будут найдены.
И Самсонов получил эту надежду.
— Да леший её знает… Надо копать… Там род такой численности, что можно год искать!.. — Федот выдохнул и как-то даже сдулся в размерах. — Но вы правы, Фёдор. Надо искать там, раз уж есть такая зацепка… В любом случае, спасибо. Если вспомните что-то… Возьмите номер для связи у Марии…
Не прощаясь, Самсонов встал и быстро покинул павильон. Ещё какое-то время его тяжёлые шаги звучали в парке, удаляясь всё больше и больше. И только когда стало понятно, что нас не услышат, я тихо проговорил:
— А мог бы, наверно, и убить… Как муху…
— Он — мог… — кивнула Мария Михайловна. — Я даже испугаться успела. А оказалось, он кремень. Только зря вмешалась.
Я только руками развёл, соглашаясь. И вправду, мол, зря.
— Ладно, раз уж мы выжили… — Малая усмехнулась. — Надо дальше учиться, Федь!
— А ведь был такой шанс… — притворно вздохнул я. — Лежал бы сейчас, и ничто бы меня не заботило… Никакая учёба…
— Ну уж нет, а кто меня охранять на вылазках будет? — улыбнулась Мария Михайловна. — Давай-ка лучше сплети «огонёк». Попробуем его поджечь!
Том 2Глава 13
Из дневника мальчика Феди, написанного на неизвестном языке
Я долго бился над вопросом, почему местные аристократы такие агрессивные. И, как мне кажется, наконец, нашёл ответ. Они такие буйные потому, что в основе их могущества лежит сила. В мире Андрея было по-другому: там могущество частенько базировалось на деньгах и власти. Ресурсах, если говорить общими словами.
А здесь ресурсы — это только придаток к человеку. К главе рода. К его родичам и наследникам, его соратникам и вассалам. Они, закалённые в боях, когда-то зубами выгрызшие себе право на власть, и сейчас продолжают грызню. А ещё они не вырождаются, потому что вырожденцы отсеиваются в межродовой борьбе.
Поэтому они, наверно, так рьяно и держались за право на дуэли между собой. А царь посягнул на этот «естественный отбор», замахнулся, можно сказать, на основу их силы. Вот они и воспротивились… И тогда царь отступил, взамен наложив жесточайшие ограничения в других сферах.
Но рода продолжают жить… Деньги, ресурсы, власть? Всё это приложится, если будет сила рода. А силы у них по-прежнему есть, если судить по новостям.
Впрочем, всё это только моё предположение…
Я так привык, что в этом мире всё разложено по полочкам, разжёвано и структурировано, что… В общем, я совершенно не был готов к мракобесию, которое откроется мне, когда надо будет присоединить стихию к плетению.
Из получасовых объяснений Малой я понял следующее: вода течёт, ветер веет, огонь горит, земля лежит. И это всё. Возможно, где-то между всей этой галиматьёй ещё требовалось поместить Милу Йовович из мира Андрея — ну, в качества пятого элемента. Но о таком Мария Михайловна почему-то позабыла мне рассказать.
Нет, были ещё дух и душа, волны и энергия, которая, по сути своей, тоже волна… И было ещё что-то из области моих волн и волн вокруг… И, честно говоря, большую часть времени, пока я слушал, память Андрея насмешливо подкидывала мне сектантские рассказы про вибрации. Из серии, мол, совпадают ли вибрации мира с моими, или пора менять секту?
А главное, все мои попытки вернуться в рациональную плоскость натыкались на глухое непонимание. Во взгляде Марии Михайловны читалось только одно: ну течёт вода и течёт, так что тебе ещё нужно-то, хороняка?
Вот «огонёк», вот стихия: трах-тибидох-тибидох! Огонёк, гори!
Горит, смотри, Федя!
Очень хотелось вспомнить Семёна Ивановича и выдать сакраментальное: «Едрить меня туды-сюды!». Но я старательно сдерживался, чтобы не ругаться всякими «едритями» при Марии Михайловне.
И только к исходу получаса объяснений я догадался: надо мной то ли издеваются, то ли исполняют какой-то долбаный ритуал, призванный поглумиться над учениками, прежде чем подарить им великую силу теньки.
Уж больно Малая на меня поглядывала странно… С иронией, со смешинкой во взгляде, а ещё с пониманием и затаённой теплотой. И я решил не тянуть кота за яйца — своего кота я бы и за хвост тянуть не советовал — и спросил в лоб:
— Мария Михайловна, а понятных объяснений по какой причине не будет?
— А чем мои объяснения тебе непонятны? — удивилась она, но глаза всё-таки отвела, правда, буквально на миг.
— Всем! — честно ответил я. — Всем непонятны. И совершенно понятны. Хоть ничего и не объяснили.
— Ого, как ты завернул! — проректор посмотрела на меня с лёгким удивлением. — Ну ладно. Давай, скажи, что тебя в моих объяснениях не устроило.
— Вот «огонёк»! — я сформировал плетение. — А вот ваши объяснения, как я их понял: огонь горит. И вроде бы всё понятно. Огонь горит. Но у меня-то не горит! А почему у меня не горит, если огонь горит? А я не знаю!
— Странно, — согласилась Малая. — Горит же…
И, будто издеваясь, зажгла на руке огонёк. Да так и оставила, позволив мне насладиться его видом в то время, как сама что-то внимательно разглядывала у себя в бумагах.
— Между плетением и «горит» должно быть что-то ещё! — настойчиво заметил я.
— Конечно! Я добавила стихию! — рассеянно ответила Мария Михайловна, не отвлекаясь от изучения какого-то жутко любопытного, видимо, документа. — Вот и ты добавь…
— Ка-а-ак⁈ — взревел я.
— Ну как… Федя, ну огонь же — он суть пламя, да? А пламя — это огонь. Какая причина у огня гореть?
— Какая? — терпеливо уточнил я, чувствуя, что вот-вот сам задышу огнём, как сказочные драконы.
— Никакой. Он горит, чтобы гореть, — ответила Малая. — Горит, и всё. Пламя — это горящий огонь. А ты просто пытаешься…
…Через десять минут я понял, что слушаю лекцию об огне в исполнении шамана каменного века. Суть не менялась: огонь горит, потому что он горит. Прямо как Портос из знаменитой в мире Андрея книжки «Три мушкетёра»: «Я дерусь, потому что я дерусь!». И баста. А всё, что было до того: капли теньки, подсчитанные все до единой, теория об энергии — всё это было забыто. Остался только горящий по причине горения огонь.
— У меня сейчас кровь из ушей пойдёт! — признался я в какой-то момент. — И всё-таки можете объяснить: что мне сделать, чтобы он горел?
— А чего здесь объяснять? Он просто горит… — разведя руками, напомнила Мария Михайловна «прописные истины», с которых начался и которыми продолжился урок. — Федя, не тупи! Ну это же просто!
— Что просто⁈ — не выдержал я, хлопнув по столу. — Это стол — он столит, это пол — он полит, это стул — он стулит? Это… Как сделать этот стулит, если он не стулит⁈ Я не понимаю!..
— Да что тут непонятного-то? — удивилась Мария Михайловна. — Ну посмотри теневым зрением. Всё же просто. Вот «огонёк», и он горит!
…И всё повторилось вновь. Горящий по причине огоньковости огонь, веящий по причине ветрености ветер… Спустя ещё несколько минут этой лекции я почувствовал дичайшую усталость и решил, что просто буду со всем соглашаться. Рано или поздно это непонятное занятие закончится, и я пойду по своим делам — видимо, в библиотеку искать нормальные ответы на свои вопросы, а Мария Михайловна по своим.
Но занятие всё не заканчивалось…
Огонь горит! У всех горит, а у Феди — не горит! Что не так в Феде? Он просто пол… В смысле, дно! Так, наверно! Огонь горит. Ветер веет. А где пятый элемент, когда он так необходим⁈ А⁈ Федя не в курсе! Федя уже скоро петь начнёт, прямо как та голосистая инопланетянка в фильме про Милу Йовович.
Но огонь, сволочь такая, оставался просто плетением… Без наполнения. Совсем как пирожок без ничего.
Кстати, о пирожках… Я сглотнул слюну.
Обед давно прошёл, и к нам с желудком и измученным мозгом угрожающе подступал вечер. Малая терпеливо, как ребёнку с умственной отсталостью, снова и снова объясняла про текущую воду, а вода так и оставалась пустым плетением в моих руках. Мы перебирали «основы» одну за другой, и я сначала пытался, затем перестал пытаться, потом снова пытался…
А под конец понял, что сейчас доделаю то, что не доделал утром Федот Самсонов. Я посмотрел на Малую, желая только одного: прибить её нахрен, чтобы больше не слышать про горящий огонь и текучую воду.
И мир в глазах вздрогнул. Или вздрогнул, но не в глазах? Или…
Хлопья энергии, летающие передо мной в теневом зрении, изменились. Как будто истончились, став похожими на нити, и эти нити словно бы скрутились в спирали, вращавшиеся вокруг своей оси.
— Интересно! — заметила Малая, с прищуром уставившись куда-то на свой стол. — Читала про такие первоосновы, но видеть за всю практику не доводилось!
— Первооснова? — простонал я. — Какая, к Тьме, первооснова⁈.. За что мне всё это⁈
— Успокойся, — очень мягко попросила Мария Михайловна.