— Как⁈ — взвыл я. — Как я могу успокоиться, если ветер…
— Федя, успокойся! — уже строже сказала проректор. — Да, вышло сложнее, чем я ожидала… Но видишь, тенька изменилась. Подчинилась тебе. Значит, всё получилось.
— Что получилось-то? — устало выдохнул я.
— Узнать твою первооснову, — пояснила Малая.
— Да вы что⁈ А вот это всё, что там вы говорили?.. Огонь горит, вода течёт… — я замолчал, глядя на проректора, а та улыбнулась:
— Я просто выводила тебя из себя, — пояснила она. — Ты слишком привык всё раскладывать по полочкам. А стихия — это всегда эмоции.
— А… А… — эмоций у меня, по правде говоря, не осталось, один только банальный вопрос: — А питаться мне теперь чем? Ужин-то всё, давно кончился…
— Тебе еды в комнату принесли, — отмахнулась проректор. — Я ведь тоже сижу здесь и не ем. Нашёл, о чём жаловаться… Так, давай, вызови то же ощущение, какое было, ещё раз!.. Давай!..
Если я думал, что занятие закончилось — я ошибся. Оно только что началось. Вновь и вновь я пытался воздействовать на теньку, и ничего не получалось! Ни-че-го! Раз за разом, усилие за усилием.
С той лишь разницей, что теперь я знал, что надо делать. Ну а Мария Михайловна молчала, внимательно следя за мной.
Но легче от этого не становилось. Я не мог повторить то, что только недавно сделал. Не мог, и всё тут. И когда я уже отчаялся и готов был, плюнув на всё, уйти — лишь тогда у меня получилось. Мир снова вздрогнул, а передо мной появился рой спиралек, крутящихся по часовой стрелке вокруг своей оси.
— Всё можно подсчитать, зарисовать, объяснить… — снова заговорила Малая. — Но есть один момент, который всё ломает. Стихия! Стихия — это эмоции, Федя. Стихия — это желание изменить мир. Желание столь сильное, столь всеобъемлющее, что будь оно материальным, то было бы больше всей Вселенной. Вот что такое заклятие, Федя.
Я устало посмотрел на проректора, чьи слова звонко отскакивали от пустой черепушки, не задерживаясь в ней.
— Кудесник не тот, кто может плетения делать. Это даже врачи могут, с помощью своих устройств. Кудесник — это тот, кто меняет мир, — продолжала Малая, кажется, не обращая внимания на мою усталость. — Верой в свою силу, своею волей… Ну и плетением. Это для того, чтобы придать форму своему желанию. Понимаешь?
— Я уже ничего не понимаю… — признался я, следя за тем, как многочисленные жгутики Марии Михайловны втягивают в себя мои спиральки.
— Своей волей ты придал теньке форму, — пояснила Малая. — Захотел и придал. А теперь сделай это ещё раз… И будь добр, хватай капли своими жгутиками, пока я всё в себя не втянула!..
— А что у меня за стихия-то? — устало спросил я.
— Интересная, — улыбнулась Мария Михайловна. — Твоя стихия — это время, Федя.
— Время — не стихия! Это абстракция… — буркнул я.
— Эта абстракция порой более разрушительна, чем вполне себе материальные вещи, — Малая усмехнулась. — А ещё вспомни, как иногда нам, людям, этой абстракции не хватает.
— И что мне это даёт? Я смогу управлять временем? — удивился я.
— Боюсь, сейчас и вправду будет не совсем понятно… Но ты уже им управляешь! Просто не всегда понимаешь, как и когда.
Несколько секунд тишины, пока я обдумывал ответ Марии Михайловны, показались вечностью, а потом я сказал:
— Прелесть какая! Действительно ничего не понял!
— А вот мне, наконец, стали понятны все странности с тобой, — сказала Мария Михайловна. — Я всё никак понять не могла, почему ты постоянно во что-то влипаешь… Ведь мог же ты ко мне прийти в тот день, когда мы познакомились, на час позже! Мог… И сидел бы до вечера в приёмной, дожидаясь… Но дождался бы только известий о том, что меня убили. И вообще, как ты постоянно оказываешь там, где что-то происходит? Ты ведь мог спокойно спать, пока ломились к Покровской и убивали Самсонова.
— Меня кот разбудил… Орал так, будто его кастрируют, — объяснил я всё куда более прагматично.
— А как ты оказался целью именно этого кота? Кота, которого изменила сама Тьма, и он ей не подчинился? — Малая усмехнулась.
— Она сказала, что несколько раз с котами пыталась. Так что я случайно в него вляпался! — не поверил я.
— Несколько раз за тысячу лет? — уточнила Мария Михайловна, вздёрнув бровь. — Да ты отлично управляешь временем, Федя. Шансов попасть на этого кота у тебя было где-то… Короче, несколько десятых процента.
— Не, ну так нельзя… Это натягивание совы на глобус! — не согласился я.
И, увидев в ответ полный непонимания взгляд, осознал: попаданец снова был опасно близок к провалу.
— Ну… Это как сказать, что сова и глобус одинаковой формы. А потом как бы в доказательство натянуть эту сову на глобус… Сам сейчас придумал, ну да… Глупое сравнение.
— Вообще-то, если после объяснения, то ничего такое, — качнула головой проректор. — И нет, я не подгоняю события под твои способности. И у твоей первоосновы хватает недостатков. И первый из них: никто не знает, как управлять этой первоосновой. Вот если бы был огонь — он бы подарил тебе такое сродство с пламенем, какое ни один двусердый не получит. А время… Это ещё хуже, чем моя волна.
— Волна? — уточнил я.
— Да, у меня волна, — кивнула Мария Михайловна. — Тоже абстрактное понятие. Зато благодаря волне я вижу теньку так, как её не видит никто. Потому что тенька — энергия. А энергия — почти волна. Даже больше волна, чем материя.
— Ну вот, а говорили, что видите впервые, — усмехнулся я.
— Со стороны — впервые, — пояснила Мария Михайловна. — Ну и по приборам… В стол встроен артефакт, который засекает проявление первоосновы. Вот на нём я за тобой и наблюдала. Но сам свою первооснову через него не увидишь.
— И это со всеми учениками приходится так целый день сидеть? — наконец, дошло до меня. — С каждым⁈
— Сюда большинство приходит с уже пробуждённой первоосновой. А те, кто без неё учится… Ну, там обычно пару месяцев работать приходится.
— Пару месяцев⁈ — не поверил я ей. — А как же я так…
— А у тебя идеальная структура! — напомнила Мария Михайловна. — К тому же, ты управляешь временем, а это тоже влияет… Ну а ещё я лучший учитель на всём белом свете. Но об этом ты, пожалуйста, никому не рассказывай, а то меня засмеют.
— Опять на мне эксперименты ставили… — догадался я.
— Вообще-то я не ожидала, что первооснова настолько чётко проявится, — призналась Малая. — Мы должны были закончить после первого, хотя бы слабенького проявления. Так что я рассчитывала управиться до обеда. Но ты оказался слишком твердолобым. Ну и твоя первооснова… Она слишком необычна и никак не накладывается на плетения «основы». В общем, пришлось тратить больше времени для пробуждения.
— И что теперь? — уточнил я.
— Теперь… Ты пойдёшь к себе в комнату, — улыбнулась госпожа проректор. — Поешь. Поспишь. А завтра, сразу после завтрака, я буду объяснять тебе, как своим желанием изменять первооснову в другие стихии.
Противиться такой настойчивой просьбе я не мог, да и не очень хотел. Покинул зал для занятий, вышел из павильона и остановился на ступеньках, вдыхая холодный ночной воздух. Слишком рано пришла в город осень. И дело тут не в капризах погоды. Дело было во Тьме. Это она окутывала город своим холодным дыханием.
Небо, затянутое плотной облачностью, не пропускало солнечный свет. А южные ветра, обычно приносившие тепло, сейчас нагоняли лишь новый холод. И в тишине ночного парка остро чувствовалась разлитая в воздухе тревога.
До общежития я дошёл быстрым шагом, а потом ещё какое-то время ждал, пока Семён Иванович отопрёт входную дверь. Полной свободы для студентов не было даже в Васильках. И если вернулся посреди ночи, то причина должна быть уважительной, иначе не пустят. Моей уважительной причиной было сообщение от Марии Михайловны, отправленное смотрителю на телефон.
— Загоняли тебя, да? — окинув меня сочувствующим взглядом, спросил смотритель.
— Было дело… — не стал обманывать я.
— Тут тебе еды натаскали… Хотели в комнату, но я вспомнил о твоём троглодите, так что всё оставил у себя. Бери пакет.
— Вот спасибо! — обрадовался я, потому что и сам уже успел подумать о том, что пришедший ночью кот вполне мог съесть не то, что в миске, а то, что у меня на столе и выглядит вкуснее.
Взяв пакеты, я пожелал Семёну Ивановичу спокойного сна и отправился к себе. Та часть коридора на четвёртом этаже, где находилась моя комната, выглядела ужасающе. Стены, пол и потолок после недавней бойни утратили ровные углы и плоскости, теперь больше напоминая какую-то пещеру. Впрочем, следы от пуль всё равно угадывались.
Окно успели вставить новое, мою дверь, похоже, тоже успели заменить. А вот лампочка горела только одна. И в её неверном свете я отчётливо различил белые линии на полу, рядом с дверью в соседнюю комнату. И ало-жёлтые ленты, которыми огородили место преступления.
Зачем ты, Самсонов-младший, покинул свою комнату? Чего и кому хотел доказать? Эту тайну ты унёс с собой в могилу. А теперь твой безутешный отец бьётся в гневе, не зная, на кого обрушить кару за твою смерть. Потому что ваша семья забыла, что местные благородные ценят только силу. Силу, которой ещё не было у молодого Самсонова.
И была у них… Я снова оглядел свою часть коридора и вздохнул. Этот случай должен был стать для меня примером, как делать не надо. Чтобы я вспоминал бедолагу Самсонова каждый раз, когда вдруг решу, что цифра на счетах что-то да значит.
Ничего! Древние рода Руси уважают силу и только силу. Можешь один ворваться в поместье рода и превратить его в руины? Значит, ты уважаемый человек! Не можешь? Значит, в твоё поместье рано или поздно ворвутся другие — те, кто посильнее.
И если Рюриковичи хоть ненадолго ослабят хватку на горле собственных бояр, Русь погрузится в кровавый хаос, в котором утонут многие. И обычные. И те двусердые, кто послабее. От этого, видимо, и пытался подстраховаться прошлый царь. Но не смог. Отступил в последний момент, ограничившись драконовскими законами.