И кто бы мог подумать, что в экспериментах мне поможет один тёмный кот. Где-то на -цатом круге подкидывания пяти пар носков (со счёта я успел сбиться), в очередной раз доведя летящий снаряд до пола, я вдруг ощутил эту свою власть над временем.
Ощутил, потому что, кроме меня, «пушка» и летящего комочка, в эксперименте возник неучтённый фактор.
Кошак, то есть.
Не знаю, сколько он наблюдал за моими потугами, но в итоге не выдержала кошачья душа, что кто-то тут без него играет. Из темноты ванны появилась абсолютно чёрная лапа. И, ухватив комочек носка, быстро утянула его в непроглядную тьму.
На том эксперимент и закончился. Причин тому было несколько. Во-первых, минус одна пара носков. Те, что утянул кошак, в санузле обнаружить не удалось. Впрочем, как и кота. И что-то мне подсказывало, что больше я эту пару носков не увижу.
Во-вторых, раз к веселью присоединился кот — значит, можно закругляться. Иначе останусь вообще без носков. А может, и ещё без чего-нибудь ценного.
В-третьих — и в-главных! — результат я получил. В тот момент, когда лапа кота появилась из темноты, я ощутил, каким густым становится вокруг воздух. Как плавно, будто в воде, двигается моя рука. Как мир замедляется, позволяя поймать на мушку комок носков, летящий по замысловатой траектории.
Каждый раз, когда я целился — время начинало течь медленнее! Но это происходило настолько незаметно для меня, что я даже ничего не осознавал. Просто на долю секунды всё замедлялось, позволяя и движение цели уловить, и руку довернуть, куда надо…
А значит, моя первооснова действительно была именно временем! И теперь надо было решить, как её лучше развивать и использовать. Потому что, со слов Малой, никто толком с этой первоосновой обращаться не умел.
Никто не умеет, а Феде надо было уметь! Может, местные и считают мою первооснову почти бесполезной, но у них есть оправдание: они слишком много веков живут в плену замшелых стереотипов. Но я-то, человек с памятью о прошлой жизни, знал, насколько эффективным может быть замедление времени, пусть и на пару секунд!
Знал.
И мог это использовать.
Том 2Глава 15
Отрывок из «Поучения о двусердых судьях»
…И когда говорит свидетель, судья ищет правду в его помыслах. И когда говорит пострадавший, судья ищет правду в его помыслах. И когда говорит обвиняемый, судья ищет правду в его помыслах.
И может так статься, что правды не скажет никто из них, а может и так, что все они будут честны. Но ни когда все лгут, ни когда все правду говорят, судья не может принимать решение, исходя только лишь из своих предпочтений…
— Представляете, я сейчас, когда на ужин шла, чуть на лестнице не упала! — выпалила Овсова, присаживаясь за один из сдвинутых столов.
Любой коллектив, которому выпала доля бороться с трудностями, сплачивается. Если, конечно, хочет выжить перед лицом этих самых трудностей. И за ужином я имел возможность наблюдать сей процесс воочию. В Васильках учеников и так немного было: не больше сорока пяти, а сейчас, на исходе лета и накануне эвакуации, и того меньше.
Девятнадцать человек.
И эти девятнадцать человек с разных лет обучения вдруг сплотились. Да так, что суровая Марфа Петровна, царица столовой и блюстительница правил, смирилась. Как со сдвинутыми столами, так и с утренними, дневными и вечерними посиделками молодёжи. Всей молодёжи, кроме, понятное дело, Покровской, которая, как обычно, сидела в своей комнате.
И, само собой, эти великовозрастные отпрыски знатных родов, которых занесло в Покровск-на-Карамысе, не воспылали друг к другу душевной теплотой. Кто язвил — тот так и язвил, кто задирал нос — продолжал это делать. Но все переругивания и стычки стали проходить как-то без огонька, без надрыва, что ли…
Кажется, даже до заносчивых аристократов начало доходить, что тот, кого ты год, а то и два, морально топтал, внезапно может оказаться единственным человеком, который прикроет тебе спину.
Или не прикроет.
— Ну да, Овсова падает с лестницы! Это уже где-то было! — гаденько хихикнул Вилкин, иллюстрируя то, что я подметил ранее.
— Все иногда падают! — возмутилась черноволосая, тряхнув чёлкой.
— Но никто после не попадает в лекарню! — с ухмылкой парировал Вилкин.
Овсова надулась и замолчала. А затем нашла в себе силы буркнуть:
— Ну раз вам неинтересно, то и не буду рассказывать!
— Интересно! — первой заверила её Вася. — Давай уже, чего было-то?
— Я почти упала… Поскользнулась на какой-то луже. На лестнице было темно, и я лужу не заметила. Потеряла равновесие и начала падать лицом вперёд… Думала, если шею не сломаю, то снова в лекарню попаду… — Овсова поёжилась, а потом вспомнила, что рассказывает интересную историю, расширила глаза и быстро продолжила: — И я повисла на рубашке! Прямо в воздухе! Представляете!
— Зацепилась за что-то? — поинтересовалась девушка по фамилии Волкова, с третьего года обучения.
— Ну как бы да… Но там ведь не за что цепляться! — Овсова округлила глаза ещё больше. — Меня будто кто-то невидимый за воротник схватил! Я потом воротник ощупала, а там вон что… Какие-то дырки!..
И, повернувшись боком, продемонстрировала воротник всем желающим. Сзади и в самом деле виднелись четыре дырки. Вот аккурат под чью-то чёрную лапу… Я это так неожиданно осознал, что даже поперхнулся чаем, который старался побыстрее допить, чтобы побыстрее слинять.
К счастью, моё покашливание прикрыл Ямской, который вдруг признался:
— Ёлки, Дусь, извини: лужу это я оставил…
— Ямской! — Овсова вспыхнула. — Ты мало того, что на лестнице лужу сделал, так ещё не можешь запомнить семь букв! Ев-до-ки-я!
— Ой, прости-прости! — замахал руками Ямской. — У меня просто двоюродная сестра Дуся…
— Р-р-р-р! — Овсову перекосило.
— Я привык её Дусей называть… — продолжил Ямской.
— Р-р-р-р! — ещё сдерживалась Овсова.
— Так и привык, что если Евдокия, то Дуся! — будто не замечая, как гнётся вилка в руках девушки, закончил Ямской.
— Прибью тебя когда-нибудь! — опасно засопев и погрозив ему гнутой вилкой, пообещала черноволосая.
— Ха-ха-ха! Хорош ругаться! — не выдержал Вилкин. — Вы слышали⁈ Ямской лужу надул на лестнице!
— Я не сказал, что надул! — вспыхнул теперь уже Ямской.
— Т-тогда р-рассказывай, к-как ты её с-сделал, — авторитетно сдвинув брови, потребовал Пскович.
— А, кроме того, сравним размер ногтей! — поддержала его Заря. — Надо же понять, кто это, под невидимостью и в темноте, честных НеДусь за воротники хватает!
Слушая разговор краем уха, я подумал, что надо бы сообщить Марии Михайловне, чтобы зачёт мне ставила по юриспруденции. Потому как одного учащегося от сломанной шеи ей сегодня уже спасли.
— Федя, ты всё? Уходишь? — заметив мою попытку встать и слинять, спросила Вася.
— Да… Завтра важный день, — напомнил я, сделав заговорщицкое лицо.
— Точно! Удачи тебе завтра! — пожелала девушка.
— Спасибо! — отозвался я и пошёл к выходу из столовой, слушая, как Вилкин пытается узнать, что за важный день у «этого».
Остаток вечера посвятил тренировкам. Сначала создавал простые плетения, а затем наполнял их стихией. Даже простейший «огонёк» пока ещё вызывал у меня сложности. Но я был упорен, настойчив и не давал себе поблажек.
У меня просто не было возможности спокойно халявить. Это у той же Васи неудача — повод для мимолётной грусти. Ведь, что бы ни случилось, примчится её папа с десятком ратников-погранцов, и всё сразу поправится.
У меня не примчится никто. Сестра, вон, уже приехала… До сих пор в застенках Тёмного Приказа сидит. И я сильно сомневался, что её вообще будут вывозить. Если, конечно, не получится найти тёмного, который опутал своими сетями весь город.
Пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, я занимался ещё усерднее. Так что мотивации мне было не занимать: её оказалось даже с избытком. Хоть по бутылочкам разливай, с надписью «Волшебные жизненные звездюли от Фёдора Седова», и продавай тем, кто страдает от апатии и лени.
А вот прогресс, несмотря на все усилия, оставался слабоват…
Я хотел научиться зажигать тот же «огонёк», как Мария Михайловна — одним движением. Но пока тратил на него непозволительно много времени. Дозанимался до того, что уснул, так и не напитав энергией очередное плетение.
А проснулся снова посреди ночи…
Кот дрых на подушке, снова нагло спихнув с неё мою голову. Его, похоже, ничего не тревожило и не будило. А вот я никак не мог понять, что разбудило меня, пока не услышал далёкий, едва слышный грохот. Работала артиллерия. И происходило это не так уж далеко от Покровска-на Карамысе.
Ночью, похоже, линия сражения с отродьями опять сдвинулась, приблизившись к городу. И это был очень тревожный симптом. За почти три года службы я понял, что войско Руси никто не готовил к тому, чтобы отступать перед лицом Тьмы. Если такое и происходило, то лишь потому, что сдержать натиск никак не выходило.
Каждый, кто защищал границу, обязан был стоять до последней капли крови. Это был залог выживания местных государств, особенно примыкающих к скоплениям Тьмы. Если бы местные люди допускали мысль об отступлении, очень скоро этот мир полностью подчинился бы тёмной суке.
А если стрельбу начали вести где-то рядом, в зоне слышимости, значит, ситуация совсем плачевная. Значит, Тьма давит так, что ничего уже не помогает. И, как я понял из истории, когда подобное случается, местные правители не гнушаются использовать самое мощное вооружение, какое у них только имеется.
И речь сейчас даже не о богатурах, которые сюда рано или поздно явятся — а может, и уже. А о мощнейшем оружии из того, что вообще есть у людей. И тут надо заметить, что у местных вооружения, в принципе, хватало. Во всяком случае, те же атомные бомбы и баллистические ракеты с ядерными зарядами имелись. И как бы прямо под Покровском не решили что-нибудь такое рвануть…