Очень скоро было объявлено о начале заседания, и двое охранников повели меня в зал суда. Широкий и просторный, к слову. Не будь ситуация настолько неприятной — оценил бы архитектуру в полной мере.
Но внутри меня уже ждали Пьер и Мария Михайловна. А также истерические выкрики какой-то женщины на тему того, что я подлый убийца.
— Тётя одного из убитых, — шёпотом пояснил мне стряпчий. — Последний раз видела его, когда сдавала в детский приют. Но, как видите, убивается больше всех…
Родители другого убитого солдатика горевали вполне искренне. Хоть у них в семье и было шестеро детей, но и своего старшего мальчика они явно любили.
А потом началось заседание. С торжественного вступления, оказания уважения судье, традиционно скрывавшему лицо под тканевой маской, и прочей официальщины.
Сначала выступил Михеев, зачитывая материалы дела. И он, понятное дело, очень старался выставить всё так, будто я кровожадный маньяк, без причины стрелявший в молодых людей. Вот только его старания обломал Пьер, несколько раз заявлявший протест по поводу предвзятого изложения событий. На пятый раз судья внял требованиям стороны защиты и попросил следователя не взваливать на себя работу обвинителя.
Михеев зло покосился на меня, на Пьера, но предупреждению внял. Хоть и попытался пару раз «забыть» о некоторых обстоятельствах дела. Однако бдительный француз сделать этого не дал, и в результате все документы расследования были предоставлены судье.
Затем выступила, наконец, сторона обвинения. И хоть усатый обвинитель и очень старался, однако явно куда меньше, чем Михеев. Меня не впечатлило, если честно. И только под конец, когда опрашивали свидетелей, было стыдно. Особенно в тот момент, когда вышли родители второго убитого солдата. Они рассказывали, каким хорошим мальчиком был их сын, и как они горюют, потеряв его.
Закончилось выступление обвинителя словами о том, что подлый и гадкий я лишил жизни двух прекраснейших (один — три задержания за хулиганство, второй — срок за грабёж) подданных царя-батюшки, верных сынов Отечества и вообще отличнейших граждан.
Потом выступал Пьер. Судья с кислым видом заслушал все материалы, которые принёс с собой стряпчий, посмотрел разбор видео с моим участием, который ушлый француз умудрился достать в обход следователей, заодно отправив каким-то знатокам. Интересно было наблюдать со стороны, как я вываливаюсь под градом пуль из машины с «пушком» в руке и как стреляю в ответ.
Пьер действительно старался. Вот тут и правда человек работал не за страх, а за совесть. Указал, что третий солдат, сопровождавший сотника, встал на нашу сторону. Упомянул, что вслед за этим, рискуя жизнью, я уводил огромное отродье из города. Но, наблюдая за отрешённым взглядом судьи, я понимал, что в его голове всё давным-давно решено. И что бы мы тут ни говорили, обвинительный приговор мне уже вынесен.
Может, это не очень нравилось и самому судье, но… Похоже, за жабры его взяли крепко и основательно. А тут уж не до справедливости бывает.
Всё, что мне оставалось делать — это гадать, где же так подставился бедный Неметов, что теперь вынужден идти наперекор совести и двусердой солидарности. И даже по-настоящему упечь за решётку человека, который, судя по словам Пьера, вообще из рода ангелов небесных, а не людей. Да, Фёдор Седов такой, оказывается. А я и не знал…
В последнем акте спектакля пришёл мой черёд выходить на сцену. Это была новомодная практика, пришедшая откуда-то с запада. Обе стороны по очереди задавали мне вопросы. При этом обвинитель вяленько пытался поймать на злом умысле, а Пьер расчётливо демонстрировал, какой я молодец. В общем, ничего особенного. Если честно, большую часть вопросов я толком и не запомнил.
А вот когда мне предоставили слово, пришлось пораскинуть мозгами. Как-то не думал я о том, что надо будет толкать речь, вот нормально и не подготовился. Да и Пьер показывал знаками, что не надо лишний раз открывать рот.
— Вам есть что сказать, подсудимый? — поинтересовался судья, уставившись на меня с видом патологической усталости от жизни, что было заметно, даже несмотря на маску.
— Нет, ваше благородие господин судья, — сказал я. — Разве что… Я не хотел смерти этих двоих. И не будь у меня своих обязанностей по защите товарищей, предпочёл бы сбежать, а не стрелять. Это всё.
— Спасибо… Встать!
Люди в зале поднимались с мест, кто-то неохотно, кто-то тихонько разминая затекшие ноги. Неметов затравленно-злым взглядом оглядел собравшихся в зале, а потом хрипло выдавил из себя:
— Суд удаляется на совещание. Через час мы будем готовы огласить решение суда.
Он резко развернулся и направился прочь, за дверь, ведущую в недра Судебного Приказа. Следом за ним потянулись его помощники. А один из моих охранников увёл меня с трибуны. Тут же рядом появился Пьер и стал сыпать какими-то правилами, указывая на то, что я имею право побыть с теми, кто меня сопровождает. Охранник немного поупирался, как мне показалось, больше для виду, но в итоге согласился.
Зал я покидал под причитания тёти погибшего, которая громко требовала — правда, непонятно у кого — самой суровой кары для негодяя и убийцы. А я просто постарался отрешиться от происходящего.
Надо было подготовиться к тому, что начнётся после оглашения приговора.
Том 2Интерлюдия II
Надо было вынести приговор. И что за приговор — кажется, было понятно всем, в том числе и подсудимому.
Но Василий Никонович Неметов никак не мог выдавить из себя нужные слова.
Поэтому, когда он открыл рот, сказал совсем не то, что собирался говорить:
— Суд удаляется на совещание. Через час мы будем готовы огласить решение суда.
А потом развернулся и поспешно покинул зал заседания, спасаясь от вопросов помощников. Не успел, само собой. В раздевалку, когда он с отвращением стягивал с себя мантию-тогу и маску, вошёл старший помощник Дмитрий и хмуро спросил:
— Час? Десяти минут не хватило бы?
— Нет, — буркнул в ответ Неметов и, почувствовав, как помощник надавил на мозги, зло оскалился: — Ещё раз попробуешь — будешь идиотом до конца своих дней! Прекратил, немедленно!
— Извините, Василий Никонович… Я… — Дмитрий смутился.
— Вот что, Дима, — Неметов подошёл к помощнику и ткнул его пальцем в грудь, заметив, как застыла в коридоре Дарья, младшая помощница. — Если у тебя есть возможность лезть в голову другим — это не значит, что ею надо пользоваться. Учись без костылей разбираться в чужих эмоциях и мотивах!
— Простите, Василий Никонович…
— Я на свежий воздух, — отстранив Дмитрия, Неметов протиснулся в коридор. — Подбейте все документы, а я приду и посмотрю за десять минут.
— Василий Никонович! — воскликнула Дарья. — Нельзя же выходить…
— Да плевать мне на эту традицию! — отмахнулся Неметов. — Если будут искать, то я на связи…
Он прошагал длинным коридором до одного из служебных выходов, кивнул знакомому охраннику и вывалился на ступеньки крыльца, только здесь позволив себе, наконец, вдохнуть полной грудью.
Было стыдно. И противно. И гадко.
Но надо было уговорить себя и всё-таки сделать то, чего требовал Бродов, будь он трижды неладен. Неметов набрал полную грудь воздуха, на миг задержал дыхание, а потом медленно выдохнул сквозь сжатые зубы, успокаиваясь.
Где-то позади, в здании суда, ощущались удивление, растерянность и злость. Последняя, окрашенная в ярко-алый с прожилками, принадлежала старшему помощнику. Неметов подумал, что тот, конечно, слишком уж самостоятелен, принципиален и своеволен. Тяжело ему придётся в Судебном Приказе.
Но сейчас на это Василию Никоновичу было наплевать. Ему требовалось успокоиться, взять себя в руки и озвучить то, что требовал Бродов. Как бы ни было противно и гадко на душе. Парень-подсудимый меньше, чем кто-либо из всех двусердых, за последний год прошедших через суд по похожему обвинению, мог считаться виновным.
Неметов миновал заросший деревьями и кустами внутренний двор, дошёл до двери в ограде, кивнул очередному охраннику и выбрался на улицу, заставленную автобусами. Вывоз населения Покровска добрался до центральных кварталов. Теперь людей грузили уже без перерывов, круглые сутки. Это вызывало тревогу у судьи, но сейчас его больше волновало предстоящее вынесение приговора.
— Бродов, сука!.. — прошептал себе под нос Неметов и тут же схватился за трубку, призывно завибрировавшую в кармане брюк. — Помяни чёрта… Слушаю!
— Час? — раздался в трубке насмешливый голос Семёна Татьевича. — Я гляжу, вы вздумали сомневаться.
Надо было сдержаться. Надо было ответить вежливо. Надо было не злить этого человека. Надо было… Но Неметов не смог. Вот уже семь раз Бродов обещал ему, менталисту, чуявшему ложь лучше любой собаки, что закроет дело за маленькую услугу. И сегодняшний Фёдор Седов был седьмой услугой, а дело по-прежнему не было закрыто. А Бродов каждый раз хотел всё больше и больше, искренне наглея в своих желаниях…
И Неметов не выдержал. Нервы всё-таки сдали.
— Я слышу, вы, Семён Татьевич, напутали что-то… — хмуро бросил он.
— Это что я напутал? — удивился Бродов.
— Вы почему-то решили, что я ваш подчинённый, Семён Татьевич, — пояснил Неметов. — А я, скорее, добровольный помощник. Поэтому можете ваши страхи и сомнения оставить при себе.
— Слушайте, вы…
— Я не ваш подчинённый! — отрезал Василий Никонович, перебив Бродова. — И если я делаю для вас что-то, то лишь потому, что не хочу лишних трудностей. Ясно? А ваши звонки — это трудности, Семён Татьевич! И чем больше вы меня достаёте, тем больше трудностей я вижу. В какой-то момент эти трудности переполнят чашу моего терпения, и мне легче будет сдаться Тайному Приказу, с описанием всего, что делал я, а что — вы и ваши подчинённые.
— На каторгу отправиться решили? — изумился Бродов.
— С вами вместе, да хоть на виселицу! — зло ответил Неметов. — Мы вроде ведь договорились, что я вынесу нужный приговор?