— Да…
— Вот и ждите спокойно, а не ёрзайте, как нервный подросток перед свиданкой! Всё, не звоните мне! — Неметов отбил звонок и прикрыл глаза.
Было до мурашек приятно выговориться. Вот уже полтора года ему Бродов нервы трепал… Так что мысль о том, что пора вскрыть происходящее перед нужными людьми, чаще и чаще приходила Неметову в голову. Останавливало только то, что у него была жена и младший сын с дочкой… Оставлять их без отца, как и без судейских доходов, очень не хотелось.
В очередной раз Василию Никоновичу пришлось постоять, успокаивая нервы. Это даже привлекло внимание военного патруля, который подошёл проверить документы. Но, увидев удостоверение судьи, патрульные поспешили извиниться и ретироваться.
До уличной забегаловки, в которую Неметов изначально и шёл, он добрался уже почти спокойным. Вышедший навстречу владелец радушно указал на уютные столики под навесом:
— Добрый день, Василий Никонович, добрый день! Прошу! — а затем спохватился и посмотрел на подвал, где, собственно, и располагался основной зал. — Или вы внутрь? А то, видите, сегодня ветрено…
— Нет-нет, Иван Емельянович, я на улице посижу, — успокоил его Неметов. — Лучше подышу свежим воздухом, выпью вашего чайного сбора, если не возражаете… Или даже, знаете… А давайте кофий! Есть у вас кофий?
— А то как же, есть! Прямо из Африки, Василий Никонович! — владелец забегаловки расплылся в довольной улыбке. — Не извольте беспокоиться. Сейчас песок нагрею, джезвочку поставлю. Пять минут — и всё готово. Вы выбирайте пока столик, Василий Никонович. Может, закусок каких?
— Нет-нет… Просто кофий. Спасибо, Иван Емельянович…
Зайдя под навес, Неметов сел за любимый столик, позволявший наблюдать за улицей и прохожими, которых, правда, в последнее время не было — и стал ждать кофий. Несмотря на спокойствие, которое теперь буквально излучал Василий Никонович, внутри у него ещё клокотали злость и возмущение. На Бродова, на себя, на сына… На всю ситуацию. И даже сегодняшний обвиняемый вызывал глухое раздражение. Хотя уж он-то здесь точно ни при чём — самый невиновный во всей этой компании…
Но надо было сжать зубы и сделать дело. И если в первые разы, когда Бродов чего-то просил, Неметов лишнего слова ему не говорил, то в этот раз решил показать норов. В конце концов, где он, судья — а где этот полицейский? Не слишком ли много тот о себе возомнил?
Пока Неметов пытался справиться с обуревавшими его эмоциями, ему принесли кофе: чашку с блюдцем и заполненную напитком джезву, прямо на подносе с разогретым песком. Заметив, что уважаемый посетитель не в духе, владелец забегаловки не стал приставать с разговорами. Молча поставил кофе, вежливо кивнул и скрылся в подвальчике.
Неметов посмотрел ему вслед. А затем перевёл взгляд на подвальное окошко, через которое — он точно знал — Иван Емельянович видит всех приходящих к нему посетителей. Неметову тоже хотелось бы работать вот так… Встречать посетителей, искренне улыбаться старым клиентам, радовать людей вкусной едой и ароматными напитками. Но первооснова раз и навсегда определила его будущую профессию.
Задумчивость сыграла с Неметовым злую шутку. Он и не заметил, как к его столу подошёл седой мужчина. Обычно от подобных конфузов менталиста спасала способность улавливать чужие эмоции, но то ли мужчина особых эмоций не испытывал, то ли сам Неметов был так взвинчен, что не ощутил чужого присутствия…
И когда подошедший заговорил, судья вздрогнул от неожиданности.
— Вы позволите присесть? — поинтересовался седой мужчина, указав на стул рукой, затянутой в плотную перчатку.
Возможно, Василий Никонович и не отказал бы в другое время, но сейчас не желал никого видеть. Поэтому и вспылил, когда мужчина, не дождавшись разрешения, начал усаживаться:
— Да что вы себе позволяете? Уходите! Я не хочу соседей! — потребовал Неметов. — Вокруг много пустых столов, там и сидите!..
— Но мне не нужен пустой стол, мне нужен стол занятый, — спокойно ответил седой, на правой щеке которого Василий Никонович рассмотрел хвостик тёмной кожи. — Позвольте представиться…
— Я не желаю знать, как вас зовут! — проговорил Неметов, торопливо подтягивая к себе поднос с джезвой, чтобы пересесть за соседний стол.
— Сядь, Неметов! — потребовал мужчина, заставив того на мгновение застыть. — Сядь и не испытывай моего терпения, уважаемый судья…
Седой незнакомец знал, кем работает Неметов. Знал он и имя судьи. А значит, в его недобрых намерениях не осталось никаких сомнений…
И Василий Никонович ударил мгновенно, будто всю жизнь готовился. Он даже не знал, что так умеет… В сторону седого сорвались разом три заклятия: «подчинение», «усыпление» и «кома». Неметов был уверен, что если не подействуют первые два, то хотя бы третье добьёт противника.
Но все три заклятия повисли в воздухе, наткнувшись на какую-то неизвестную Неметову защиту. А пришлый с интересом осмотрел плетения, висевшие перед его носом, и улыбнулся:
— Недурно, Василий Никонович, недурно… — а затем поднял взгляд на оторопевшего судью. — Меня зовут Иванов Иван Иванович, кстати. Несложно запомнить, правда?
— Что… Да что это за защита такая? — растерянно возмутился Неметов, весь боевой запал которого от удивления прошёл. — Как же так…
— У нее есть поэтическое название, а есть и более научное, — спокойно ответил Иванов. — Те, кто сталкивался с этой защитой в древности, прозвали её «щит окаменевшего времени». А вот позднее называли уже проще, «временно́й щит». Впрочем, это в самом деле единственное, что вас волнует?
— Откровенно говоря, вы правы, — посмурнел Неметов. — Меня волнует, что вы заставляете меня с собой общаться, что запрещено законом… Я судья!
— Да я в курсе, поверьте, — напомнил Иванов.
— Тогда я пойду… И не пытайтесь меня остановить! Иначе охрану позову!.. — Неметов достал телефон и положил палец на значок тревоги, который должен был передать судебной охране и сигнал, и местоположение. — Вам не понравится…
— Не надо решать за меня, что мне понравится, а что нет, — улыбнулся Иванов. — А вы — сядьте обратно и слушайте.
— Не буду… — упрямо отозвался Неметов, продолжая выбираться из-за стола.
Иванов вздохнул и бросил в сторону какое-то плетение. Судя по возникшему вокруг стола куполу, прикрыл их разговор от любопытных, но Василий Никонович в подобных заклятиях плохо разбирался. А когда мужчина снова перевёл взгляд на судью, Неметов мог разве что поразиться перемене, что произошла с лицом седого. Ещё секунду назад это был спокойный и воспитанный человек, и вот — напротив уже сидел жёсткий, даже жестокий и очень опасный тип.
— Слово и дело государево! Сел обратно, гнида! Живо! — потребовал Иванов у замершего Василия Никоновича. — Не заставляй меня вставать и сажать тебя…
Он чему-то усмехнулся, а потом закончил недавней фразой самого судьи:
— Иначе я всё-таки встану… Тебе не понравится. И охране твоей тоже. Ну!..
На столе зазвенела пластина ярлыка, заставив Неметова внутренне содрогнуться. Если до её появления он ещё мог надеяться, что всё это чья-то дурная шутка, то сейчас, когда ярлык звонко подпрыгивал по доскам стола — надежды не осталось.
За одним столом с Неметовым сидел царский опричник, и всё желание Василия Никоновича сопротивляться вмиг куда-то испарилось.
Он очень медленно сел обратно и, долив себе кофий из джезвы, откинулся на спинку стула. А может, оно всё и к лучшему? Ну сколько можно было страдать с этим грузом на совести?
— Итак, Неметов Василий Никонович, — проговорил Иванов, сунув руку за отворот пиджака, и, выудив оттуда сложенную вдвое папку, кинул её на стол. — Речь идёт, конечно, не о вас… Вы же честный поданный Его царского Величества. Честный судья. Очень сознательный двусердый гражданин Руси.
Неметов покосился на папку и вздохнул. Дело он узнал сразу: довелось и в руках подержать, и рассмотреть хорошенько.
— Есть, конечно, несколько странных приговоров в вашем послужном списке… — Иванов усмехнулся. — Но всякое бывает. В конце концов, те осуждённые и впрямь были не самыми законопослушными людьми. Гораздо менее законопослушными, чем ваш старший сын. Да, Василий Никонович?
— К чему это представление, Иван Иванович? — устало спросил Неметов. — Оставьте ваши игры, говорите уже, как есть…
— Вся наша жизнь — игры. И они, бывает, иногда приводят к смерти. К сожалению, такое случается. Послужив с моё, начинаешь легче относиться к этому вопросу, — Иванов улыбнулся. — Знаете, сколько людей на дорогах Руси сбивают ежедневно, Василий Никонович?
— Никогда не интересовался этим вопросом… — ответил судья.
— В день водители совершают пятьдесят восемь наездов на пешеходов, Василий Никонович. Треть из этих наездов — с летальным исходом, — Иванов расправил папку с делом.
— Я слышал, что не больше четверти, — отозвался Неметов ровным, но безжизненным голосом.
Эмоций у судьи не было: перегорел. Честно говоря, ему было уже плевать на свою судьбу. И даже на то, получится ли утащить с собой на каторгу Бродова. Ему хотелось только одного. Чтобы всё это побыстрее закончилось.
— Так и в государственные списки попадают не все случаи, — улыбнулся Иванов. — Некоторые дорожные происшествия не попадают… Понимаете, Василий Никонович, человек ведь умер, и ему теперь не помочь. А водитель, даже если виноват в произошедшем, может статься, принесёт обществу больше пользы, если останется на свободе. Так ведь?
— Возможно…
— Вот взять, к примеру, молодого человека из этого дела, — Иванов постучал пальцем по папке. — Сам по себе, он неплохой… Молодой, глупый, конечно, ветер в голове… Но талант есть! Упустили немного в его воспитании, но ведь если поучить юношу уму-разуму, то ещё и толк из него выйдет. Верно ведь?
— Как скажете… — устало проговорил Неметов, потому что понял: сейчас его снова попытаются взять в оборот.
— Я скажу так: в Хвалынском Воинском Училище есть место на нынешний год обучения. Этому молодому человеку, Неметову Александру Васильевичу, конечно, придётся начать с обычного воина, не с десятника даже… Но голова у него на плечах имеется, да и таланты есть, а строгость обучения поможет стать достойным подданным Русского царства. Так ведь?