Царский Выбор — это ежегодный турнир Рюриковичей. Та самая неделя, когда члены правящей династии изволят начищать друг другу пятаки. Делают они это публично, с широким освещением в СМИ. И следят за этим Выбором и в русском обществе, и даже в других государствах.
Ибо зрелище действительно незабываемое. Ведь на Ристалищном Поле под Владимиром сходятся в бою сильнейшие двусердые Руси.
Несложно догадаться, что даже царю приходится доказывать право на титул. От него, конечно, никто не ждёт победы во всех состязаниях… Однако выступить нужно достойно. И уж точно попасть в число призёров.
Последним царём, кто пренебрёг Царским Выбором, был Константин I Нежданный. И хоть он показал себя отличным управленцем и реформатором, но в сорок лет всё-таки упал с лошади и сломал себе шею.
Рюриковичи не терпят слабаков. Совсем. Натура у них такая.
Хочешь править? Докажи, что силён и не дурак!
— Зато осталась традиция судебных поединков. Вообще-то их изначально принято было проводить либо своим оружием, либо на кулаках… Но кулаки бояре не любят, потому что там им залепить мог бы последний крестьянин, — Субаба усмехнулся. — Кулачные бои на Руси — это для всех. Зато на оружии бояре с детства учатся. Даже сейчас. Вот и возникло правило, что поединок и дуэль — только на оружии или на плетениях. И выбор всегда за тем, кого вызвали.
— Значит, если меня вызвал двусердый, который заведомо сильнее меня в плетениях, то я выбираю оружие! — кивнул я.
— Точно! И это, Фёдор, твой спасательный круг! — отозвался Субаба.
С тех пор два раза в неделю, когда остальные ученики уже давно отдыхали, он гонял меня деревянными тренировочными мечами и саблями. Причём длились эти экзекуции иной раз без малого часа по три. Сначала разминка, потом отработка движений с оружием, а затем — поединки с самим Субабой.
И в этих поединках я раз за разом оказывался битым. Всё-таки наш преподаватель не одну собаку съел на избиении ближнего своего. Во всяком случае, саблей, копьём и кинжалами орудовал так, что я даже подступиться к нему не мог.
И это несмотря на то, что на моей стороне была первооснова, которую Субаба не запрещал использовать.
Даже с ускоренным восприятием я не успевал увернуться от всех атак, что мне готовил этот тиран. В итоге, каждая наша схватка заканчивалась одинаково: я получал люлей — причём отнюдь не кебабных, а самых что ни на есть деревянных.
И то, что в ускоренном восприятии движения Субабы были настолько медленными, что я успевал разглядеть подробности — лишь усиливало горечь. Обидно же! Но бросать тренировки я не собирался.
Поэтому терпел. Стиснув зубы, принимал боль и унижение. Пусть уж Субаба методично топчет моё самолюбие здесь, в зале, чем какой-нибудь боярский сынок сделает это один раз и прилюдно. От такого позора, бывает, вовек не отмоешься.
И мне бы сразу обратить внимание, что восьмой жгутик появился сразу после той тренировки, где я на миг подумал, что почти достал инструктора.
Но тогда я так разогнал своё восприятие, что из зала вывалился полностью выжатым, будто через меня прокатили каток. И сначала усталость взяла своё, а потом я замотался и забыл, вспомнив только на следующем занятии.
И вот теперь я снова разогнал своё восприятие настолько, что Субаба, начинавший свою победную атаку, двигался будто в киселе.
Может, я и не сумею его достать, зато точно прокачаю себе чёрное сердце! И почему бы не попробовать? При любых раскладах буду в плюсе. Тем более, это последний учебный поединок за вечер.
Я знал, что просто отбить и увести в сторону саблю Субабы недостаточно. Надо если не победить, то, как минимум, заставить тренера занервничать. А в идеале, нанести всё-таки свой удар.
Вместо того, чтобы действовать «стандартно», я пошёл в атаку одновременно с Субабой. И по тому, как удивлённо распахивались его глаза — понял, что угадал с ходом поединка. Видимо, преподаватель не рассчитывал, что именно в этот момент, когда он применял очередной хитрый финт, я шагну вперёд, да ещё и уворачиваясь от его удара.
Я почти достал. Не хватило самой малости, чтобы верно направить оружие.
Просто за долю секунды до удара я вдруг перестал чувствовать своё тело. А оно, между тем, ещё продолжало по инерции двигаться…
«Ну почему именно сейчас⁈» — успел я подумать, пока моё сознание окончательно не поплыло.
Меня уносило куда-то прочь. Хотелось петь и плясать. Будто душа рвалась наружу, но в этом мире для неё было слишком мало места. Зато в темноту беспамятства меня уносило словно на крыльях. А память Андрея снова подкидывала какую-то дичь, пока моё тело, сбивая с ног Субабу, летело на маты безвольной куклой…
Глава 4
Из книги Д. А. Булатова «Чёрное сердце и Тьма»*
Она всегда рядом. Она следит за нашими мыслями. Она помогает нам расти над собой. Она открывает мир теньки, приподнимая завесу ночной темноты. Она была, она есть, она будет и впредь. Она — это порождение наших больных фантазий. Она — воплощение несбывшихся желаний. Она — это мы.
Она пришла, чтобы показать нам самих себя. Она повела нас на следующую ступень развития. Она поселилась в сердцах лучших, но отвергла эти бесполезные сердца и сделала новые. Она ждёт, когда мы сами вернёмся в её объятия.
Тьма — это мы.
Каждый из нас Тьма, и она — это вся наша совокупность. Невозможно победить себя. Но мы боремся, упорствуем, боимся её и ненавидим. Мы не готовы принять её, отказавшись от собственного эгоизма. Не в этом ли причина наших страданий?
Тьма взывает к нам, просит обратить на неё внимание. Она стучит волшебством в нашей груди, она веет по улицам наших селений, она растекается между лесных стволов и штурмует горные склоны. И всё ради нас… Ради каждого человека…
В тот день и час, когда такие мысли появятся в вашей голове — пишите завещание и уходите от людей прочь. Тьма внутри вас одержала победу!
*Запрещена на землях царства Русского.
Тело, которое вроде бы моё, а вроде бы нет, нерешительно топталось среди мёртвого города. Я снова был лишь зрителем, который смотрит спектакль чужими глазами. Глазами актёра.
И это невероятно меня бесило! Потому что я отлично понимал: если это тело погибнет здесь — умру и я в реальности. Вот только я тут даже управлять конечностями не мог.
Впрочем, честно говоря, не знаю, как повёл бы себя на месте этого несчастного.
Возможно, Тьма и ко мне нашла бы путь. Ведь она уводила в свои сети и более психически закалённых людей. А я… Я даже твёрдыми убеждениями похвастаться не могу. Да, за границы морали в общем-то не захожу, и на том спасибо.
Мальчик Федя хотя бы вёл себя предсказуемо. Памятуя о предыдущем эротическом фиаско, испуганно ждал Андрея, который всё никак не появлялся. Поэтому и не решался идти к центральному храму с разрушенными статуями, а топтался на месте, осматривая руины и невольно давая мне возможность их изучить.
Я и в прошлый раз приметил, насколько в этом городе необычные здания. А теперь убедился в этом окончательно. На первый взгляд, выглядели они вполне по-современному. Вот только даже сквозь грязь и паутину трещин видна была затейливая резьба. Причём она покрывала каждое из зданий целиком, от фундамента до самой крыши.
Совсем как у первобытных племён, когда они хотят умилостивить богов или духов. Или на каком-нибудь религиозном или культовом сооружении. А современная цивилизация обычно стремится к утилитарности: минимум затрат при максимуме результата. Ну а что может быть менее затратным, чем ровная бетонная стена, а?
И зачем покрывать такой красотой стены то ли офисного, то ли служебного здания? Этого я никак не понимал…
Хотя как здесь отличить жилое помещение от нежилого? Я ведь понятия не имел, что за существа и в какие времена строили этот город. Видимо, Федя подумал о том же. И твёрдым шагом направился к тому самому зданию, которое с любопытством разглядывал.
«Что здесь было?» — донеслось до меня из его черепной коробки.
«Почему так украсили?»
«Надо посмотреть…»
Мне хотелось закричать, не всё ли ему равно, если это место — опасно? Но если юному придурку что-то взбрело в голову, взывать к разуму бесполезно. Ему, может, самому страшно до колик, но всё равно сделает то, что задумал. Никакого инстинкта самосохранения, честно слово!
Поднявшись по пяти невысоким ступеням, Федя заглянул в дверной проём. Вопреки моим опасениям, внутри он не увидел внутренности храма, стоящего в центре. Внутри было именно что какое-то утилитарное помещение, вроде банка. Просторный холл, свод которого поддерживали резные колонны, и каменная стойка ресепшена, богато изукрашенная золотом.
Удивительно, но эти золотые узоры, в отличие от всего остального в городе, не истлели. Правда, немного потеряли блеск, покрывшись коричневыми разводами патины.
Сразу за стойкой темнел проход в какие-то служебные подсобки. И там было так темно, что ничего разглядеть не получилось. А чуть в сторону из холла уводил просторный коридор. И вот там хотя бы света было достаточно.
Но Федю будто манило в тёмный проход. Он подходил всё ближе и ближе к стойке… А мне всё сильнее хотелось отвесить ему подзатыльник. Не, ну с древних времён человек знает, что темнота — зло. А почему Федя этого не знает? Совсем тупица, да?
Он даже коснулся выщербленного камня стойки, с интересом пробуя его на ощупь. А затем, оперевшись на него локтями, вытянул тощую шею, чтобы заглянуть в тёмный проход.
Но тьма, зиявшая внутри, не рассеивалась под любопытным взглядом. И по-прежнему скрывала то, что прячется в глубине здания.
— Как-то тут всё странно… — заметил Федя, наконец. — Что это за место вообще?
— Отсюда всё началось! — ответили ему из-за стойки.
Федя с криком отшатнулся, запутался в одежде, которая ему была велика, и упал на пол. А над стойкой ресепшена появилась девушка, чья правильная античная красота буквально приковывала взгляд. Заострённый вниз овал лица, прямой нос — и слишком идеальные пропорции, чтобы принадлежать живому человеку.