А когда Дашков, спустившись на нужный этаж, вышел с лестницы в коридор, то застал милейшую картину, которая порадовала его одним своим видом.
У стены коридора, прижавшись к ней широкой спиной, стоял Демьян Леонидович Лапоть. И поглядывал он, будучи зажатым в угол, то на своих подчинённых, старавшихся держать дистанцию, то на маленькую черноволосую женщину с явной примесью азиатских кровей.
А женщина, наплевав на распространяемую Демьяном теньку, заставлявшую всех вокруг ёжиться и чувствовать себя неуютно, тыкала высоченному главе Тёмного Приказа пальчиком в солнечное плетение. А заодно высказывала всё, что накипело и что она думает об «исполнительных идиотах».
Рядом оставаться рисковал только один человек. И судя по тому, что князь слышал от своего советника Изюмова, этого человека держала на месте сила посильнее Тьмы.
Константин Петрович Староземский очень пытался удержать Малую Марию Михайловну от рукоприкладства в отношении должностного лица. Потому что даже слепому было бы очевидно: новый проректор Ишимского отделения училища им. Василенко пребывает в ярости. На что указывал нездоровый румянец на щеках и щёлки вместо и без того узко-раскосых глаз.
— Ну хороша же чертовка! — тихо прошептал Дашков, качнув головой. — Ей бы боевые навыки, так вообще цены бы не было!..
Вертков, услышавший слова повелителя, только усмехнулся. Сам он был с ними полностью согласен. Если уж кому-то и удавалось привязать к себе на долгие годы одного из Староземских, то лишь такой — необычной, решительной и совершенно отчаянной. Местами даже до безумия.
— Что, Демьян, думал, девочка маленькая и возражать не станет? — громко известил о своём появлении Дашков, приближаясь к спорящим. — А она, видишь, маленькая, да удаленькая… А ты, собака старая, снова сменил начальника внешней охраны… И не предупредил его… Опять!.. Вот зачем, а?
— Ты что здесь делаешь? — подобрался Лапоть.
— Тебя навестить пришёл, — с усмешкой ответил Дашков. — Ну и предупредить хотел… Предостеречь!
— А меня, ваше сиятельство, предостерегать не надо! Я тут — голова, государем поставленный! — огрызнулся Лапоть.
— Вот-вот… Всегда помни, кто тебя поставил, Демьян! — одобрил Дашков. — Ну-ка, Мария Михайловна, дайте-ка нам с ним по душам поговорить…
— Он должен вернуть моего учащегося, — нахмурилась Малая, но потом вспомнила правила приличия и вежливо добавила: — Ваше сиятельство…
— Вернёт, куда он денется? — кивнул Дашков, переведя тяжёлый взгляд на Демьяна.
— Никого я не верну! — отрезал тот. — У него, по всем признакам, вмешательство в кризис!
— И? Где? — Дашков развёл руки и принялся оглядываться. — Где же этот подлец, который вмешался? А? Покажите мне его!
— Найдём! — стоял на своём Лапоть.
— Ну так вокруг одни лишь твои люди, Демьян! — усмехнулся сиятельный князь. — Своих будешь допрашивать? Тогда пытки обязательно примени! С пытками, сам знаешь, лучше песни поются…
— Без твоих советов разберёмся, ваше сиятельство!.. — проворчал Демьян и кивнул на открытую дверь какого-то кабинета. — Пойдём уже… Или передумал говорить? А если передумал, то уходи.
— Да уж уйдёшь тут… — Дашков покачал головой и первым вошёл в кабинет.
Это оказалась комната с врачебным оборудованием. Впрочем, сами врачи внутри тоже имелись: они удивлённо глядели на Дашкова, не зная, что делать. Но когда следом вошёл Демьян и кивнул им на дверь — немедленно исчезли.
— Ну и чего хотел? — мрачно осведомился голова Тёмного Приказа.
— Я сегодня в необычной роли… Можешь считать, гонцом на старости лет подрабатываю, — Дашков залез во внутренний карман пиджака и достал сложенный пополам плотный лист бумаги. — На! Это тебе!
— Мне? От кого? — удивился Демьян.
— От тех, кто государю служит не на словах, а на деле! — одним уголком рта улыбнулся Дашков.
Шпильку в свой адрес голова Тёмного Приказа пропустил мимо ушей. И, не став пререкаться, быстро развернул переданный ему лист.
Правда, чем больше он читал, тем выше поднимались его брови. Послание было странным, немного угрожающим — и совершенно невразумительным…
От наблюдателя по городу Ишиму,
Ишимское княжество
Лаптю Демьяну Леонидовичу
Слово и дело, сударь Лапоть!
Сим документом предлагаю вам отпустить Седова Фёдора Андреевича после прохождения кризиса, опосля обычной для подобных случаев проверки и опроса, не задерживая и препонов не чиня. И наче приедет наше руководство и само решит судьбу Седова, а заодно и вашу.
— Он мне угрожает, что ли? — не поверил Демьян, тыча пальцем в бумагу.
— Предупреждает он тебя, дурака!.. — миролюбиво пробурчал Дашков. — И предостерегает!
— Ни имени, ни подписи, — вздохнул Демьян. — Филькина грамота!
— Печать тоже Филькина? — уточнил Дашков. — Ты на неё через теневое зрение-то посмотри!
— Не было у них по Ишиму наблюдателей! Я точно знаю! — упорствовал Демьян.
— Вчера не было, а сегодня есть, — развёл руками Дашков. — И я тебя, Демьян, тоже, пользуясь случаем, предупрежу: если по твоей милости сюда государевы псы нагрянут, я с тебя лично шкуру спущу! Ещё до того, как тебя метлой по городу гонять начнут!
— А ты-то чего⁈ — аж покраснел от возмущения Демьян.
Их с Дашковым вражда длилась без малого уже двадцать пять лет. Однако никогда раньше сиятельный князь не позволял себе подобных угроз.
— А у меня и так, знаешь ли, положение в княжестве такое, что хоть стой, хоть падай!.. — пожал плечами Дашков. — И сейчас даже одного пса хватит, чтобы всё к лешему полыхнуло. А если целый опричный отряд приедет? Мне-то что, мой род уже не первый век этими землями правит. А вот что будете делать все вы, ответственные, но проморгавшие? Вот это, конечно, любопытно… Псы ведь вопросы задавать будут. Неудобные вопросы, Демьян. Не буди лихо, в общем, пока оно тихо.
— Мне скрывать нечего! Я верно служил государю и отечеству! — ударил кулаком по столу Лапоть. — И дальше верно служить буду. А боятся пусть те, у кого совесть нечиста.
— А у тебя чиста? — с интересом уточнил Дашков. — Прямо вот, как слеза ребёнка?
— Ты на что намекаешь? — удивился Лапоть.
— Да на то, что ты собрался Седова у себя запереть и не отпускать! Не стыдно разве? — прищурился Дашков.
— У парня все признаки вмешательства в кризис! — упрямо повторил Лапоть.
— А ты поезжай на Подсолнечное кладбище… И на могиле его прадеда, который тебя из задницы вытащил, расскажи, что за подарок ты решил преподнести его потомку! — кивнул Дашков. — А потом, когда долг крови за всю свою семью не отдашь, тогда и будешь рассказывать мне про чистую совесть.
— Седовых нет больше!.. — не поверил Лапоть.
— Ага, а в кризисе у тебя кто лежит? Самозванец, да? — хмыкнув, поинтересовался Дашков. — И чьё фамильное имя он носит?
— Ну так мало ли Седовых на свете! — неуверенно парировал Лапоть.
— Вчера, в три часа ночи, сердце рода начало стучать, Демьян… — внимательно глянув на приборы, проговорил Дашков. — Сегодня оно бьётся ровно и размеренно, как полвека назад. Мальчишка что-то сделал, и теперь ты должен ему, как Седову. Хочешь наплевать на свой долг? Флаг тебе в руки и броневик навстречу. Ведь ты сам клятву его прадеду давал. И никто тебя за язык не тянул.
Мужчины замолчали, поглядывая на один из экранов, где видна была кушетка со спящим на ней Седовым.
— Ладно… Когда-то мы с тобой были друзьями, Демьян… — вздохнул Дашков. — И я был бы подлым человеком, если бы не пришёл и не предостерёг. Моя совесть чиста. Действительно чиста. А ты… Ты сам решай.
— Всё это время ты хранил артефакт Седовых? — спросил Лапоть, подняв взгляд на сиятельного князя. — Почему не сказал?
— А зачем? Чтобы убедить тебя, что я не виноват в случившемся? Так я и сам в это не до конца верю… — ответил Дашков, поднимаясь из-за стола.
В последний момент он оглядел чашки с недопитым чаем, печенье, с горкой вываленное на тарелку… И, подхватив лакомство, отправил его в рот, принявшись с аппетитом жевать. Печенье оказалось вкусным, но очень сухим. Захотелось пить. Дашков направил на одну из чашек очищающее плетение, сделав и чай, и саму чашку стерильными. После чего радостно отхлебнул, но, сразу же поморщившись, вернул посудину на место.
— Это кто же столько сахару-то сыплет? — удивился он. — Запил печенье конфетой, ей Богу!
— Ты ведь не сможешь ничего сделать! — помотал головой Лапоть, не обратив внимания на историю с печеньем и чаем никакого внимания. — Тебе запретили!
— Запретили, — кивнул Дашков. — Он и сам всё сделает. Лучше, чем я.
Дашков так и не пояснил, кого он имел в виду под словом «он». А Демьян не стал спрашивать. Когда сиятельный князь вышел, голова Тёмного Приказа скомкал послание опричника и, подкинув в воздух, поджёг так, что на пол осыпался лишь пепел.
А затем снова посмотрел на экран.
На кушетке с безмятежным лицом лежал молодой парень, переодетый в льняные штаны и рубаху. А приборы врачей тревожно попискивали, сообщая о том, что в кризисе молодого Седова что-то идёт совсем не так, как у нормальных двусердых.
Глава 5
Из книги Д. А. Булатова «Чёрное сердце и Тьма»*
Тьма всегда приходит исподволь. Она шепчет вашей душе по ночам, она угадывает ваши желания — и в, конце концов, преломляет ваш угол зрения, будто оптическая линза. Цвета изменяются, и то, что раньше было светлым и радостным, начинает казаться тёмным и мрачным. А то, что было мрачным — становится радующим и вдохновляющим.
Не зная покоя и сна, Тьма бьётся о вашу мораль и нравственность, пока не проделает брешь в душевной защите. И не надейтесь на пощаду: этот враг не знает к двусердым ни жалости, ни милосердия.
В шахматах есть понятие «мат за сколько-то ходов». И если сравнить внутреннюю борьбу двусердого, каждый из нас будто играет в шахматы с Тьмой. Однако сколько ни играй, победа всегда будет за ней. Разница лишь в количестве ходов, которые Тьма сделает до победы. И этих ходов никогда не бывает больше одиннадцати.