— Знаешь, мам… Это всем людям, похоже, свойственно, — заметил я. — Просто дворяне могут себе позволить враждовать десятки лет, а обычные люди — нет.
— Да, не буду спорить… Но я это поняла поздно. Тогда, в детстве, мне казалось, что только у дворян так. Старшие всегда обсуждали какие-то другие рода, кто и что кому должен, за что надо отплатить… Наш род, возможно, действительно обижали… Я не знаю… Но для меня всё это было дико… Вот и Покровские страдают от того же. Бедная девочка!
Мать обхватила себя за плечи руками:
— Даже если она всё продаст, это не остановит её врагов. Они жестоки и всегда идут до конца.
— Кто её враги? — спросил я. — И кто наши враги?
— Я уже не помню, Федь… Мне было так на это наплевать, когда мы стали обычными — ты даже представить себе не можешь!.. В этот самый миг никто из дворян больше не имел права нас трогать! Это лишение дворянства было сродни благословению Господню. Царь думал, что наказывает нас, а я понимаю, что он нас тогда спас… Спас от полного уничтожения.
— Но ведь на нас и не охотились так, как на Покровских, — возразил я. — Что мешало врагам рода нанять обычных, чтобы они разобрались с тобой и братом? Похоже, вы им были не нужны.
— Возможно… Я никогда не думала об этом, Федь. Я радовалась, что всё закончилось, и от нас отстали, — мать качнула головой. — Но ты, наверное, прав. Покровская сказала, что им было нужно сердце рода. Брат говорил, есть два вида таких артефактов. Один — созданный людьми из обычных материалов при помощи рун и теньки. Другой — что-то вроде воплощения теньки в материальном мире. А ещё он говорил, что толком никто не понимает, как появляются такие артефакты.
— Наше сердце и сердце Покровских — из таких? — догадался я.
— Да, так и есть. Во всяком случае, как мне брат говорил, — не стала отрицать мать. — Когда-то давно жили два друга-приятеля Панкрат и Тимофей. У обоих были братья и сёстры младшие. И у обоих не было родителей. Жили они где-то под Владимиром… Перебивались с хлеба на воду, семьи тянули, как могли… Когда повзрослели, решили идти в очередной поход, который цари собирали. Сколотили ватагу из приятелей, вооружились, кто чем, ну и присоединились к войску. А перед этим зашли за благословением в храм Покрова-на-Нерли. Так и начался поход нашего предка Панкрата по прозвищу Седой. Он ведь потом и имя почти не использовал, только прозвище…
— Это более длинная история, чем Авелина рассказывала, — заметил я.
— Так и она не всё рассказала. Может, не помнит. А может, не хочет рассказывать. Ты девочку не вини: ей тяжко в жизни пришлось… В общем, где-то здесь, под Ишимом, войско столкнулось с огромной ордой отродьев. Поначалу вои побеждали, погнали врага на юг. Но к югу от будущего Покровска-на-Карамысе случился страшный бой. Передовые отряды людей столкнулись с новой ордой отродьев. Многих перебили, другие заняли высоту и окопались. Дрались несколько дней, пока основные силы подходили. А когда царское войско пришло, оказалось, что в живых остались только Панкрат и Тимофей.
— А сердца рода? — спросил я.
— А вот сердца их и защитили. Главная сила сердец Покровских и Седовых — это как раз защита. Царь тогда назвал наши два рода «трисердыми». Ведь артефакты бились, как живые сердца. Говорят, что защита у них была такой, что пробить никто не мог. Под этой защитой царь повелел Панкрату и Тимофею город основать и держать. Чтобы два друга отныне всю южную границу от Тьмы охраняли.
— А почему, кстати, правителями земель стали именно Покровские?
— Тимофей происходил из семьи священника. Умел читать, писать и счёт освоил хорошо. Слово Божие знал, говорить умел. А Панкрат был умным, хитрым, но всё больше воином да охотником. Вот и разделили они обязанности. Один правил, судил и хозяйственные вопросы решал. А другой — больше охранял. Так два наших рода и прожили до самого двадцатого века.
— А потом? — спросил я, потому что мать замолчала.
— Да рассорились они, Федь! — ответила мать, горько усмехнувшись. — Уже и не помнит никто, в чём причина ссоры-то была… В итоге, наш род собрал вещи и перебрался в Ишим, под крыло Дашковых. А Покровские остались в Покровске-на-Карамысе… Оттуда новости разные приходили, Дашковы в те земли нос не совали: отдельный же род у Покровских был, почти княжеский. А потом стало известно, что местные рода устроили войну с Покровскими. Кремль спалили, много людей погибло… Тогда-то в первый раз царь и приказал вмешаться. Прислал войска. Вражду вроде бы остановили… Но уже столько крови пролилось, что такой пожар, Федь, не затушить. Продолжали они убивать друг друга. И никакие увещевания не действовали. Так, почти за столетие, и добили весь большой род. Много там было людей, а почти никого не осталось.
— А зачем Покровские к нам приезжали в девяностые годы? — спросил я.
— Ты знаешь, да? — удивилась мать.
— Нашёл одну подшивку, где новость была.
— Ну, мне тогда меньше рассказывать… Да, так и было: приехали. У нас большой праздник тогда объявили… — мать улыбнулась, взгляд её затуманился. — Танцы устроили, весь наш род собрался… Причину я не знаю, Федь. И брат не знал, почему так встретили. Но в ту ночь праздник обернулся большой кровью… На нас напали сразу несколько родов. Первый час сердце рода держало защиту, а потом они всё-таки прорвались. Твоя бабушка погибла, защищая поместье. А я видела, как её, мою маму, разорвало напополам заклятьем… Я кричала, плакала, но на меня не обращали внимания — бой же был. А под утро, победив, но потеряв своих гостей, взрослые будто с ума сошли. Да и немудрено. Правда… Я ведь сама чуть не спятила тогда. Помню, как кричала: «Убейте их!» и держалась за мамину руку… На юге Ишима в тот день полыхало зарево пожаров. Отомстил наш род кроваво, да…
— И нас пытались остановить? — спросил я.
— Брат рассказывал, что отец заперся в кабинете. Ему царь позвонил. Они недолго проговорили, а когда отец вышел, сказал, что всё, обратного пути нет. А потом все ушли. Ну а утром вернулся только дядя. Его казнили через неделю. Осталась я, брат и одна из бабушек, которая не была двусердой.
— Не было разве других детей? — удивился я.
— Мы были первыми в поколении, — пояснила мать. — Отец женился раньше остальных, он ещё молодым был. Вот нас с братом и родили чуть ли не вместе с некоторыми нашими дядями и тётями. Но те все были постарше, юноши и девушки, вот их в бой и взяли. А нас с братом оставили. Так и не осталось других детей. А Гриша мечтал возродить род…
— Твоего брата звали Григорием? — спросил я.
До этого мать никогда не называла его по имени. Во всяком случае, при мне.
— Да… Гриша мечтал всё вернуть. Я говорила ему, чтобы он бросил эту мечту. Но я была младшей, чаще слушалась его, чем он прислушивался ко мне… А потом встретила парня из другого рода. Полюбила. Но брат не дал разрешения на брак. Я тогда два месяца была заперта в своей комнате. Рыдала, просила выпустить, умоляла… Но нет… А пока Гриша меня прятал, парень нашёл другую. Но ты же понимаешь, что я винила во всём брата, да?
— Ну да… Хотя как-то парень быстро от тебя отказался…
— Сейчас-то я понимаю, что он просто хотел соблазнить наивную дурочку. Может, к нашему роду зачем-то решил так подступиться. А тогда это была боль и конец жизни… — мама улыбнулась. — Спустя три года я познакомилась с твоим отцом. Мы сначала встречались тайно. Для этого даже купили домик в глухом углу. Какое-то время у нас всё получалось… Ну а потом случилась беременность. Вот тогда Гриша обо всём и узнал. А он в тот момент был близок, как никогда, к своему открытию…
— А что он открыл-то? — спросил я.
— А я не говорила, да? — удивилась мать. — Он, Федь, открыл новый способ изменения лития. Вот тогда и начался в нашей жизни мрак… Правда, Гриша тогда ещё надеялся возродить род. Может, поэтому и не стал нам с твоим отцом мешать: встретился с ним и спросил, готов ли тот войти в род Седовых, отказавшись от своей фамилии. А твой отец сказал, что ради меня готов. Так мы и стали жить в домике, в котором раньше встречались. Всё думали, что потом переберёмся в угол получше… Ну ты знаешь, как оно дальше сложилось.
Да, мой дядя совершил-таки открытие, чем привлёк внимание сильных мира сего. А потом, пытаясь размотать узел интриг, сложившихся вокруг него, куда-то сбежал.
— Батарейки-то стали в итоге лучше работать? — не сдержал я любопытства.
— Стали… Почти в полтора раза, — кивнула мать и горько усмехнулась. — Знания-то так и остались у Руси. А вот брата я с тех пор не видела.
— А сердце рода когда пропало? — спросил я.
— Давно. Ещё когда взрослые пошли мстить. Они забрали артефакт с собой. Он, конечно, был хорош в защите, но и ударить мог сильно. Это как иметь за спиной отряд в два десятка двусердых выше восьмого ранга, Федь. С тех пор наше сердце никто не видел.
— Ну, раз у Авелины сердце забилось, кто-то и наше определённо видел!
— Да… Сердца веками бились вместе. А после той ночи сердце у Покровских биться перестало, — мать вздохнула. — Защита стала слабее, и на них открыли настоящую охоту. Мы только и успевали с братом некрологи читать. И снова пришлось царю вмешаться. Я уж не знаю, чем там дело кончилось… Но, видимо, ничем хорошим, раз только эта девочка выжила. Они ведь приезжали к нам ещё раз, знаешь?
— Авелина сказала, что ты их не хотела пускать… — попенял я маме.
— Да… Не хотела. Имела право. И так только пережила пропажу Гриши… И только избавились от «темников» и «тайников», которые часами торчали на нашей кухне… А тут — вот они, Покровские. Но твой отец, Федь… Он мне, наверно, Богом послан был. В общем, Андрюша вступился и не позволил прогнать их. А ведь я хотела. Но Андрюша всегда был лучше меня. Дурак, конечно, зато добрый и честный. Мало таких, как он, сейчас. Вот такая, Федь, история…
— Ты замкнулась в себе, — казалось бы, не к месту заметил я.
— После смерти Андрюши — да. Замкнулась. Я испугалась, Федь!.. — мать сжалась на табурете, и я не выдержал, подошёл и обнял её. — Испугалась остаться одна против всего мира. Этот мир казался мне страшным, ужасным… Опасным… Я осталась одна с детьми… И пряталась в мире, который сама себе выдумала. Только когда девочку эту, Покровскую, увидела, только когда услышала, что ты ей сказал… Знаешь, как будто проснулась.