После чего кивнул одному из встречающих, и тот склонился к старику, коснувшись его шеи. Спустя полминуты он поднял взгляд и утвердительно качнул головой.
— Мне нужен автомобиль и люди! — приняв его ответ, возвестил кучерявый.
— Это не так-то легко сделать, — заметил тучный мужчина, в манере держаться которого угадывался чиновник. — Устроили вы здесь переполох, надо сказать…
— Мне плевать, легко или сложно! — отрезал кучерявый. — Это нужно сделать как можно скорее.
— Ясно! Ясно! Сделаем! — сразу же пошёл на попятную тучный. — Право слово, и впрямь не стоит вам у нас задерживаться… Пойдёмте же!..
* Какое тебе дело до ветра, что не дует в твои паруса?
** Сегодня мы есть, завтра нас нет.
— Пойдём-ка, Петька, проверим там! — старый городовой, покашливая от утренней сырости, остановился у забора.
— Пантелеймон Афанасьевич, может, не надо уже?.. — взмолился молодой парень.
И было отчего: форма полицейских была вся в грязи и налипшей траве. Пока остальные городовые из участка ходили по дорогам или плавали на лодках, Пантелеймон Афанасьевич Губатин вовсю таскался по зарослям.
И таскал за собой подчинённого.
Что этого самого подчинённого, Петра Сергеевича Триединского, которого, правда, все несолидно называли Петькой, жутко бесило. Он уже проклял тот день, когда его поставили в пару к опытному городовому. Лучше бы кого-нибудь не столь самоотверженного дали.
Вот и сейчас Губатин от его возражений только отмахнулся. И решительно направился к старой усадьбе на берегу.
Это уже была пятая или шестая такая постройка на их пути.
— Эй! Хозяева! Эй! — закричал старый служака, стуча в ворота.
— А если нет никого? — мрачно спросил Петька.
— Главное, чтобы собак не было, — ответил Губатин. — С собаками через забор лезть не стоит. А собак вроде-то и нет…
— Так нельзя же… Чтоб без приказа да через забор! — возмутился Петька.
— Иногда всё можно! — ответил Губатин. — Если никто не заметит. А проверить, Петька, надо. Обязательно надо. Вон, смотри, какой у них сарай для лодок! Туда и целый пароходик спрятать можно.
Городовой снова застучал в ворота:
— Эй! Есть кто дома⁈ Хозяева!!!
— Пантелеймон Афанасьевич!.. А если мы залезем, а внутри — та лодка? Как объясним-то, что мы там делали? — спросил Петька, пока его начальник внимательно осматривал землю под ногами.
— Петь, ну глупый же вопрос! — нахмурился тот, переведя взгляд обратно на ворота и принявшись рассматривать цепь и замок, запиравшие их.
— Ну почему же глупый… — обиделся Петька. — Что мы туда залезли, не узнают, если не скажем. А вот что будет, если сказать придётся?
— Сказать придётся, только если лодка там! — ответил Пантелеймон Афанасьевич. — А победителей, Петька, не судят!
Он наставительно поднял палец, а затем отошёл в сторону и, подпрыгнув, ухватился за верхний край забора. После чего ловко, не по возрасту, подтянувшись, уселся наверху и огляделся:
— Лезем! Нет тут никого!
— Откуда знаете? Может, невидно просто… — удивился Петька, вытянув шею и силясь заглянуть за ворота.
— От верблюда! — ухмыльнулся пожилой городовой. — А много будешь знать, скоро состаришься.
Соскользнув вниз, Губатин уверенно двинулся к сараю, построенному на сваях прямо над рекой. Его стены совсем чуть-чуть не доходили до воды, и даже отсюда городовой видел, что внутри что-то есть.
У него за спиной Петька с кряхтением перевалился через забор и, судя по звуку, упал вниз, будто мешок редьки. После чего тут же снова начал ругаться себе под нос, и Губатин не удержался от улыбки: новичок был забавным, только из училища.
— Хорош там возиться! Догоняй! — не оборачиваясь, рявкнул старый служака.
Сарай, конечно, оказался закрыт. Но такие мелочи Губатина остановить не могли. Порыскав вокруг, он нашёл старую метлу, от которой остался только черенок да десяток прутьев, и этим импровизированным инструментом проверил все ставни сарая. Одна открывалась, оставляя достаточно широкий проём, чтобы пролезть даже человеку с брюшком.
Метла тут же была воткнута в землю под углом. Уперев черенок в стену, Губатин подскочил, одной рукой приоткрыл ставню, а другой — вцепился в край окна. Хоть ему и было под шестьдесят, старый городовой не забывал о тренировках. И в такие моменты, как сегодня, был очень этому рад.
Пока Петька кряхтел у стены, Пантелеймон Афанасьевич ужом пролез в окно, хоть ставня и мешалась, норовя опуститься то на голову, то на задницу. Внутри пришлось сначала найти продольную балку, за которую можно было уцепиться руками. И уже оттуда, проверив, что внизу ничего нет, Губатин наконец-то позволил себе спрыгнуть.
Ноги гулко стукнулись о доски настила, а те прогнулись и жалобно заскрипели. Городовой включил фонарик и в пятне света увидел чёлн, занимающий весь сарай. Мачта, обмотанная парусом, почти задевала крышу.
Не обращая внимания на ругань, которую издавал Петька, пытавшийся подтянуться, Губатин подошёл к борту и прочитал название:
— Анна… Двести девятнадцатый…
Городовой перелез через борт и, поводив фонариком, остановил круг света на теле старика, лежащего рядом со штурвалом. Подойдя поближе, он покачал головой и крикнул:
— Петька!
— Да! Я почти тут! — отозвался молодой городовой, чья голова, наконец пролезла в окно.
— Кончай там развлекаться! — потребовал Пантелеймон Афанасьевич. — Давай, свяжись с нашими… Скажи, нужный чёлн на старой усадьбе Верходворовых.
— А это… Он? — удивился Петька. — А как я сюда войду?
— Да, это «Анна», двести девятнадцатая… — Губатин повёл фонариком в сторону дверей и, рассмотрев на одной из створок замок, ответил: — Я тебе открою сейчас.
— Понял!..
Голова молодого городового исчезла, а снаружи раздался грохот и треск. Это Петька слишком резко вернул ноги на черенок метлы, и та не выдержала подобных издевательств. Из-за стены сарая донеслась очередная порция ругани.
А Губатин достал трубку и набрал номер, который, не доверяя устройству, помнил наизусть.
Пожилой дворянин проснулся от того, что кто-то тронул его за плечо. Рядом с кроватью стояли начальник охраны и старый слуга, которому лет было, почти как хозяину.
— Простите, что разбудили… Но Михаил Артемьевич сказал, это срочно! — шёпотом доложил начальник охраны.
— Что там? — так же тихо переспросил дворянин.
— Дим, тебе самому надо увидеть! — подался вперёд старый слуга. — Это там, в подвале…
— Сейчас! — мужчина тихо, стараясь не разбудить жену, спустил ноги с кровати и, безошибочно попав в тапочки, встал.
Начальник охраны и старый слуга уже вышли из комнаты. Так что дворянин подхватил халат, висевший на спинке стула, и, накинув его поверх пижамы, поспешил за ними.
— Что там случилось у тебя? — спросил он, когда старый слуга вёл его вниз, в подвалы поместья. — Объяснить не можешь?
— Не могу, Дим… Это, боюсь, надо самому увидеть! — слуга был с мужчиной настолько давно, что имел право обращаться к хозяину вот так, по-простому.
К нему и доверие было таким, что мужчина не стал давить, решив подождать.
Неладное он почувствовал, когда слуга открыл дверь хранилища, где хранились артефакты рода. Посмотрев вокруг теневым зрением, мужчина покачал головой: воздух рябил от хлопьев теньки, настолько их было много.
— Откуда столько? — удивился он. — Сломалось что-то?
— Это всё оно! — сообщил слуга. — Яйцо!
— Яйцо!.. — фыркнул мужчина. — Сердце это, а не яйцо… Но интересно… Поглядим…
Ускорив шаг, он первым вошёл в круглый зал, где хранился один-единственный артефакт. Серое яйцо из неизвестного материала. По центру яйца вилась надпись, сделанная вычурным старорусским шрифтом:
«Два сердца бьются вместе».
Яйцо и в самом деле билось, будто сердце: то увеличиваясь в размерах, то снова уменьшаясь. И с каждым ударом выпускало из себя целые облака теньки, расползавшиеся по залу, проникавшие в стены — и даже прорывавшиеся наружу.
— Миша, а поглощающие панели разве не работают? — удивился он.
— Всё работает, Дим. Просто не справляются с такими объёмами… — пояснил слуга.
— Когда началось? — нахмурился мужчина.
— Час назад… Всё, как и в прошлые разы, но слишком долго. И слишком много теньки, — ответил Михаил.
Какое-то время дворянин со слугой молча смотрели на буйство энергии. Наконец, хозяин проговорил:
— Он рядом со вторым сердцем… И далеко отсюда. Вот оно и пытается дотянуться.
— И что делать? — спросил слуга.
— Ничего… — ответил мужчина. — Просто приглядывайте. Сердце само разберётся.
Он развернулся и двинулся на выход, оставив слугу задумчиво смотреть на испускающий теньку артефакт.
Утренний ветерок шевелил навес, шелестевший над уличным столиком. Пантелеймон Афанасьевич заказал себе квасу, но внутрь не пошёл. Там, в трактире, конечно, прохладнее: работает управление климатом. Но Пантелеймон любил жару. С детства любил. И нахлынувшее с юга тепло его только радовало.
Доводилось ему бывать и на севере, и с тех пор морозы были Пантелеймону Афанасьевичу противны. Потому и перебрался опытный городовой в самую Хвалынь. Хотел на грекоморское побережье, да только… Кто его туда переведёт-то? Там все сами служить хотят. Вот и пришлось соглашаться на то, что дают.
Тридцать лет прошло, как один день. Пантелеймон Губатин в Хвалыни прижился, город он теперь знал, как свои пять пальцев: всю округу за эти годы облазил. И уже не представлял свою жизнь где-либо ещё. Хвалынь стала ему родной, и он полюбил её всем сердцем.
— А вы себе не изменяете, сударь Губатин! — присаживаясь за столик, сообщил пожилой мужчина с неприметной внешностью. — Жара!..
— Жар костей не ломит, — подавая руку, ответил городовой.
— И то верно, — согласился мужчина, принимая рукопожатие. — И что вы хотели мне лично рассказать, Пантелеймон Афанасьевич? Что же такого вы не решаетесь доверить даже трубке?
— Чёлн ещё ищете? — не став ходить вокру