Заселили нас в очередную ведомственную гостиницу, расположенную на окраине Хвалыни на самом берегу Волги. Комнаты всем пятерым выдали с видом на набережную. В передвижениях нас никто не ограничивал. Иванов только проверил номера телефонов, чтобы можно было всех оперативно найти.
В гостиничный сервис входил ужин и завтрак. Но я собирался прогуляться по городу. Сидеть в замкнутом пространстве надоело до безобразия. Такими темпами можно и клаустрофобию заработать. Малую и Костю я предупредил, но перед уходом ещё заглянул к Авелине.
Девушка открыла почти сразу, стоило мне постучать в дверь.
— Привет! Ты чего?
— Прогуляться не хочешь? — спросил я.
— Я… — Авелина задумалась, да так серьёзно, что лоб пересекла вертикальная морщинка. — Я даже не знаю…
— Пошли, хватит сидеть в четырёх стенах! — предложил я. — Зайдём куда-нибудь, перекусим до ужина… Когда ты ещё в Хвалынь попадёшь? И не переживай: мы не будем уходить далеко.
— Не знаю… — Авелина оглянулась назад, на комнату, а потом решительно тряхнула головой. — Ладно, пошли. Дай мне только десять минут, пожалуйста…
— Договорились. Жду у входа внизу.
Пока я дожидался Авелину, расспросил сотрудников гостиницы, где поблизости можно отдохнуть. Собственно, в этой части Хвалыни развлечения были сосредоточены на набережной. А значит, даже искать особо не пришлось бы.
Вместе с Авелиной мы зашли в пешеходную зону у Волги. Тёплый ветер нёс с собой запахи травы и воды. Сначала мы с Покровской просто гуляли, а затем купили себе мороженого, которое и съели, устроившись на лавочке в тени дерева.
Мимо проходили, казалось, без малого тысячи людей. Авелина совершенно беззастенчиво пялилась на прохожих. А потом не выдержала и поделилась:
— Сколько же тут, в Хвалыни, людей!
— В Ишиме поменьше, конечно, но тоже немало, — ответил я. — Просто сейчас воскресенье, поэтому многие выходят погулять. Завтра, думаю, людей на улицах станет поменьше: большинство будет на работе.
— Но всё равно будет людно? И здесь, на набережной? — с живым интересом уточнила Покровская.
— Да… Думаю, что да, — кивнул я. — В городе я особо зелени не видел. А вот на набережной одно раменье за другим. Вот сюда люди и идут.
— Лучше бы за город съездили! — покивала головой Авелина. — Там лучше. Мы когда к усадьбе ехали, мне очень понравилось… Никогда такого не видела.
— Ну, не у всех есть такая возможность, — не удержавшись от улыбки, объяснил ей я. — Хорошо, если за городом дача есть. А если нет? К тому же, в таком большом городе часа два нужно, чтобы выбраться за его пределы. А это так себе удовольствие. Люди не очень любят долго ехать до места отдыха.
— А ты тоже не любил, когда не был двусердым? — спросила Покровская.
— Я? Терпеть не мог! — я засмеялся. — Легче было посидеть в саду у своего дома, чем куда-то тащиться. Да и куда мне? Так, пару раз с ребятами из гимназии выбирался…
— А сейчас?
— А сейчас и подавно. И вообще, мне природы на службе хватило с головой… Лучше уж, например, в трактире посидеть.
— Тогда пошли! — Авелина вскочила так резво, что даже подпрыгнула. — Где трактир?
— Найдём! — стараясь не посмеиваться, заверил я её.
Зря заверил! Первые два трактира оказались битком забиты. В одном нас вежливо развернули ещё у входа, а во втором удалось хотя бы протиснуться внутрь. И тогда-то я и понял, что время для посещения трактира выбрал крайне неудачное.
Внутри, на большом экране, крутили прямую трансляцию Царского Выбора.
Но я не терял надежды. Обнаружив по пути банкомат, снял наличные и в следующих заведениях сходу пытался договориться, чтобы нам нашли столик. На четвёртом трактире повезло. Управляющий принял деньги, и через пару минут нас с Авелиной устроили в углу зала за маленьким столиком.
Скорее всего, обычно здесь отдыхали сотрудники трактира. Столик был отгорожен от общего зала зарослями разлапистых растений в кадках. Единственный минус — мимо нас пролегала дорога на кухню. Но в выходной вечер, ещё и во время Царского Выбора, лучше места было не найти.
Мы заказали всякой разной снеди, делая упор на рыбные блюда. Всё-таки Хвалынь — город, в котором очень большая река встречается с морем. Пусть это море и правильнее назвать большим озером, но… Рыбы здесь много, она свежая и невероятно вкусная. А значит, не попробовать местные яства было бы настоящим преступлением.
Когда мы принялись за еду, разговоры между собой как-то стихли. Рыба здесь оказалась настолько вкусной, что хотелось молча наслаждаться каждым кусочком, не отвлекаясь на болтовню.
И, возможно, мы бы просидели молча до конца трапезы, но вдруг в зале воцарилась мёртвая тишина. Не понимая, что происходит, я выглянул из-за горшков с растениями…
И увидел: все взгляды устремлены на экран.
Там, на огромной арене, напоминавшей римские колизеи, начинался бой между двумя Рюриковичами. Один из них — двоюродный брат нынешнего царя, а другой…
А другой был царём!
Вот прям с этой их характерной рыжиной в светлых волосах, суровой мордой — царь же! — а ещё окладистой бородой, косой саженью в плечах и фамильной придурью в глазах. Не хватало только великокняжеского венца на голове. Однако такие реликвии в бой таскать, само собой, не положено.
Да и бой, похоже, не входил в программу Царского Выбора. Скорее, стихийное событие, которого никто не ждал. И которое заставило людей по всей Руси-матушке напряжённо прилипнуть к экранам.
— Ой, царь… — тихо заметила Авелина, которая тоже выглянула из-за кадки с большим разлапистым цветком.
— Ага… — кивнул я.
Бой начался после отмашки судей. Противники двинулись друг другу навстречу из дальних углов. Оба были одеты в подобие кожаных доспехов с металлическими вставками. Каждая такая вставка — защитный артефакт. Причём, насколько я знал, обычно они срабатывают с запозданием: специально, чтобы не мешать двусердым ставить собственные щиты.
Сближаясь, оба противника этим и занимались, кстати. Окружали себя мощнейшими щитами, сопоставимыми по силе, наверно, с куполом арены, защищавшим зрителей. И если молодые Рюриковичи обычно сходились в ближнем бою, то эти два седовласых представителя династии застыли в пятидесяти шагах друг от друга.
Стадион в далёком Владимире замолчал. Наш трактир замер в тревожном ожидании. Кто-то даже не выдержал и нетерпеливо произнёс, клацнув зубами об кружку:
— Ну-у-у-у….
А потом два родственника сошлись, обрушив друг на друга десятки плетений, каждое из которых мимоходом стёрло бы меня с лица земли.
Да что там я… Суммарная мощь этих ударов запросто сравняла бы с землёй треть Покровска-на-Карамысе.
К сожалению, смотреть магическим зрением на экран было бесполезно: он не передавал энергетическую картину. Оставалось довольствоваться внешними эффектами плетений. Но и без того я на автомате замедлил время: иначе не выходило угнаться за всем, что происходило на арене.
Рюриковичи двигались очень быстро. Настолько быстро, что даже мне не всегда удавалось уловить их движения. Смещаясь против часовой стрелки вокруг центра арены, они забрасывали друг друга убийственными плетениями, а сама арена понемногу разрушалась: то там, то здесь змеились трещины в земле, куда начинал высыпаться песок.
Огонь, вода, лёд, ветер — и даже пар и дым, возникшие от столкновения стихий… Всё шло в дело в этом жутком и завораживающем бою. Плавился песок арены, мелкая взвесь песчинок вгрызалась в щиты не хуже пескоструйной пилы. Из-под земли то и дело лезли каменные шипы, пытаясь пронзить то одного, то другого поединщика.
Рюриковичи дрались не на публику. Они дрались всерьёз. С искажёнными от ярости лицами, с бешеной самоотдачей, с жаждой уничтожить противника — они расплёскивали по арене древнюю ярость своих предков.
И от её всплесков вокруг творилось что-то страшное. Вспыхивали и гасли защитные чары на броне, принимавшей на себя проскочившие удары. А купол защиты над местом схватки вовсю змеился трещинами. Наверно, двусердые, которые его ставили, сейчас прилагали все силы, лишь бы удержать защищавший зрителей щит.
— Так они и побеждали… — шепнула Авелина, завороженно наблюдая за боем двух сильнейших двусердых. — Так они и откинули назад Тьму…
Тогда, пять веков назад, во времена наших с Авелиной предков, Рюриковичи лично вели свои армии в бой. И вся эта смертоносная яростная мощь обрушивалась на врагов Руси.
Но вот уже более полутора столетий Рюриковичи не ступали на настоящее поле брани.
Почему? Я не знал ответа. И сомневался, что его знает кто-то вне царской династии. Так отчего-то надо было — и так стало. И теперь два Рюриковича, на глазах у всей страны, ежеминутно сжигали десятки миллионов капель теньки, чтобы победить члена собственного рода.
Пол арены рассекали огромные трещины, вокруг плескалась магма, в которую превратились камень и песок. В небо вырастали каменные пики, пробивая вершинами ревущее пламя, воздух, дым и пар.
А потом всё закончилось…
Двоюродный брат царя кувырком полетел к краю арены. Сам царь устремился следом, продолжая наносить удары плетениями, а судья молниеносно вскинул флажок, показывая, что бой завершён.
И государь Руси остановил свой последний удар. С трудом… Но остановил. Плетение в его занесённой руке развеялось, так и не отправившись в цель.
На секунду царь прикрыл глаза, сделал глубокий вдох, другой… А затем открыл глаза, в которых больше не плескалось ни ярости, ни даже злости. Молча вскинул руку кверху, будто помахав зрителям, и двинулся прочь.
И даже не обернулся глянуть на поверженного двоюродного брата.
Исчезая, мигнул потрескавшийся купол над ареной, и к проигравшему Рюриковичу устремилась целая стайка лекарей. А на его доспехе истерично мигал единственный оставшийся артефакт защиты, показывая, что практически разряжен.
Но всё-таки он не успел погаснуть. И на арене в этот вечер никто не погиб.
Ещё мгновение трактир оставался погружён в тишину… А потом взорвался гулом восхищённых и удивлённых голосов. Я откинулся на спинку стула и уставился на остатки еды на столе. Есть не хотелось совершенно.