— Я мигом! — пообещал я.
Пока шёл до Дуниной комнаты, тормошил память Андрея на предмет, что в такой ситуации вообще делать. Я видел, что Авелина ревнует. Однако нельзя же вестись на поводу у этой ревности… В конце концов, у меня же с Покровской ничего нет.
Или есть?
Да нет, всё-таки… Но могло бы быть.
Жизненный опыт Андрея подсказывал, что сделать ничего в текущей ситуации нельзя. Хотя бы потому что ситуация ещё находится в процессе развития. А я, как девятнадцатилетний парень, даже не должен был ничего заметить. Вообще ничего. Кроме того, что у Авелины отчего-то плохое настроение.
Закинув сумку и попрощавшись с Дуней, я быстро вернулся к Покровской, которая ждала меня на лестнице, и вместе мы спустились вниз. Причём больше ни одним жестом Авелина не выдала своей ревности. Держать себя в руках она умела, как настоящая дворянка…
За завтраком удалось пообщаться с Константином, он-то и рассказал последние новости. Нам по-прежнему велено было сидеть в гостинице, отдыхать и ждать Иванова. Впрочем, долго ждать не пришлось.
Через пару часов Иван Иванович подъехал к зданию и вызвал нас. Я сходу вышел с Тёмой: мало ли, вдруг не удастся сегодня вернуться. И вообще, коту стоит размять лапы, а не сидеть, отращивая пузо, в самом тёмному углу комнаты.
— Люди из ПУПа нашли, кто стоял в начале цепочки, — сообщил Иванов, стоило нам всем собраться вместе. — Некий Травяников Вениамин Игоревич… Обычный обмен услугами, где конечной целью был голова Полицейского Приказа по нужному округу.
— Кто-то умный сумел распутать этот клубок, кто, что и кому должен? — понимающе усмехнулся Константин.
— Именно так, — устало дёрнул уголком рта Иванов. — Сам голова полиции уже взят под стражу. А теперь надо добраться до того, кто стоял у истоков просьбы.
— И кто он, этот Травяников? — включилась Малая.
— Голова Княжеского Управления по связям со СНО, — ответил Иванов. — И есть подозрение, что он связан не только со средствами народного оповещения, но и с греками. Во всяком случае, его часто видели в обществе одного ромейского купца.
— Общение — это не преступление, — заметил Костя.
— Всё так, — не стал спорить Иванов. — Поэтому его до сегодняшнего дня и не трогали.
На полпути к Травяникову нам на хвост вновь сел полицейский автомобиль. А когда мы добрались до Управления, оттуда вылез уже знакомый советник, Мраморнов.
— Добрый день, судари и сударыни! Может ли полиция вам сегодня чем-то помочь? — спросил он.
— Думаю, мы справимся… Однако всё равно спасибо вам, — вежливо отказался Иванов, бодро поднимаясь по ступеням лестницы.
Мы пошли за ним, а Мраморнов, едва заметно пожав плечами — за нами.
Стоило дойти до дверей в Княжеское Управление, как путь всей нашей компании преградили трое охранников. Вооружены они были пистолетами, которые начали доставать заранее. И даже показанный Ивановым ярлык не сбил их решительного настроя.
— Голова Управления запретил пускать посторонних! — сообщил старший в охране. — Немедленно уходите!
— Вас не смущает, что я опричник? — удивился Иванов.
— Да хоть сам чёрт! Сказано не пускать! — ответил старший.
— Похвальное рвение… — не скрывая удивления, вмешался Мраморнов. — То есть, для вас приказы головы важнее, чем слово русского опричника?
— Да! — решительно ответил охранник.
— А если вам князь прикажет освободить проход? Тоже не подчинитесь? — Мраморнов изогнул бровь, изображая лицом крайнее изумление.
— Князь… Князя послушаем… — хмуро ответил охранник.
— У меня нет времени на разговоры, — покачал головой Иванов. — Мне очень надо пройти. Слово и дело государево!
— Нельзя! Убирайтесь! — я видел, что охранник боялся.
По тому, как он плотно сжимал губы, как затравленно смотрел на Иванова, как стискивал пистолет… А Иванов, казалось, в первый момент даже решил подчиниться.
Развернулся, спустился на пару ступенек, удивлённо глядя куда-то вдаль…
— Давайте решим вопрос через князя! — в спину ему предложил Мраморнов.
Но у Иванова это было лишь тактическое отступление. В теневом зрении я видел, как он ощетинился жгутиками, разворачивающими какое-то особо мощное плетение. И когда оно уже готово было сорваться вперёд, Иван Иванович произнёс:
— Удивительно, какими смелыми бывают дураки…
А потом развернулся обратно к дверям Управления. И выпустил колдовство.
Ветер — это первое, что я почувствовал. Он ударил упругими струями мне в спину, заставляя на рефлексах замедлить время и раскрыть щиты. И, кажется, все мы — Мария Михайловна, Покровская, Костя — выставили защиту одновременно.
Укрыв заодно и Родиона Мраморнова, который не был двусердым.
Но ветер не грозил нам. Он рвался вперёд, к Управлению, стягиваясь в тугой кулак, который мгновение спустя обрушился на здание.
— Кажется, кто-то забылся! — услышал я крик Иванова, прежде чем всё вокруг потонуло в рёве и грохоте.
Первое, что я увидел — это взлетающих в воздух охранников, которые широко открывали глаза и истошно кричали от ужаса, болтая ногами.
А вслед за ними вверх полетели обломки двери, куски бетона, дерева, стекла, кирпича…
Волна, порождённая Ивановым, рвалась внутрь здания, сметая всё, что встречала на своём пути. А опричник уже двигался вперёд уверенным шагом.
По обе стороны от него рушились стены кабинетов, открывая вид на шокированных работников Управления. Листы бумаги, мелкий мусор, канцелярские принадлежности… Всё это втягивалось в стремящийся вперёд воздушный таран.
Из одного кабинета даже вынесло молодого дьяка, который ещё пару секунд цеплялся за остатки дверного косяка… Однако потом всё же полетел вглубь здания…
Вместе с косяком. Молча и тараща глаза от ужаса.
Мы все спешили вслед за Ивановым и его разрушительным плетением. А оно продолжало собирать свою жатву, неотвратимо двигаясь вперёд и вперёд. И если раньше сквозь Управление пролегал длинный, но узкий коридор, то теперь прямо в здании образовалась широкая просека. Будто после разрушительного торнадо.
И только крыша ещё держалась на несущих стенах.
За Ивановым приходилось почти бежать, так стремительно он вышагивал вперёд. Мимо мелькали лишившиеся стены комнаты, где с ошалевшим видом сидело по десять-двадцать человек, роскошные кабинеты, откуда на нас со страхом смотрели высокие чины…
И даже кладовка со швабрами и моющими средствами, в глубине которой застыли, слившись в поцелуе, молодые мужчина и женщина. Отчего, видимо, и не успели понять, что их уже видно всем подряд…
Хотя шум вокруг стоял такой, что, скорее, они решили, что наступил апокалипсис, и не захотели терять время…
Впрочем, так везло далеко не всем. Мне, например, отлично запомнилась молодая девушка-дьяк, улетавшая куда-то вглубь здания с чашкой чая в руках. Она успела мазнуть по нам большими серыми глазами, в которых плескался ужас, прежде чем пространство между нами заполнили обломки и мусор. Как минимум, психологическую травму она точно заработает. А может, даже и физическую.
Финальным аккордом симфонии разрушения стала задняя стена здания. Её обломки вывалились на широкую улицу, снесли несколько машин — и обвалом перегородили проезжую часть. Ещё и плеснули, будто убийственная волна, на стену здания на другой стороне дороги.
Ветер утих… Стали слышны крики, визг, стоны и ругань. За нашей спиной испуганные сотрудники Управления вскакивали с мест, стремясь убраться подальше. Впереди, в месиве камней, осколков, щепок и бумаги вперемешку со строительной пылью, копошились, пытаясь выбраться, случайные прохожие, водители и пассажиры заваленных машин, пострадавшие работники Управления…
А между ними, в бывшем кабинете, лишённом стен, в скрюченной позе застыл Вениамин Игоревич Травяников. В одной руке он сжимал скомканные листы бумаги, другой тянулся к раскрытому хранилищу… А перед ним стоял утилизатор, так и не успевший втянуть в себя очередную порцию важных документов, когда электросеть, протянутая в стенах здания, вдруг перестала существовать.
— А вот и Веня! — заявил Иванов, отвешивая ему смачный удар в скулу.
— Ай! — тот кубарем полетел по дорогому, но теперь очень пыльному ковру. — Что вы делаете!
— Что я делаю? Я слово и дело государево, Веня! — подскочив к нему, опричник подхватил этого грузного человека за плечо и легко, будто куклу, швырнул обратно в рабочее кресло. — И это тебе надо сказать, что ты делаешь, Веня! И почему я, в итоге, стою здесь!
— Я ничего не делал!.. — заверещал голова Управления. — Ничего!..
— Да? А кто же у нас так постарался, чтобы один чёлн под городом так много людей пыталось скрыть?
— Я ни при чём, это какая-то ошибка! — чиновник сжался в кресле, прикрываясь руками.
Что ему, правда, не помогло. Иванов раскрыл очередное плетение, и в чиновника полетели острые, как иглы, ледяные осколки, неглубоко, но до крови раня и руки, и тучное тело…
Да и, наверно, душу. Обидно ведь, когда тебя наказывают, ещё и в собственном высоком кабинете.
— А-а-а-а-а-а! Прекратите! Прекратите!!! А-а-а-а-а-а-а-а-а! — Вениамин Травяников визжал от ужаса и боли, и непонятно было, что сейчас мучает его больше.
— Где он⁈ — громоподобно проревел Иванов, нависая над чиновником. — Где грек⁈
— Я не понимаю, о чём вы!.. Прекратите!.. — истерично упорствовал несчастный.
Иванов молча схватил его за щиколотку и, хоть Травяников пытался всеми силами поджать её, потянул на себя. Преодолев сопротивление, он вытянул ногу предателя и заставил её разогнуться. А затем, прижав ступню Травяникова к столу, обрушил ему на колено воздушный кулак.
Треск слился с криком горемычного Вениамина Игоревича. Его глаза распахнулись, по щекам заструились слёзы, и он даже попытался потерять сознание… Однако накинутое Ивановым плетение не дало ему этого сделать, приведя обратно в чувство.
А нога, вывернутая супротив нормальной анатомии, бессильно упала со стола.
— Вздумал поиграть, Веня? Думаешь, беспамятство тебя спасёт? — рычал Иванов, нависая над чиновником. — Тебя, суку толстую, ничего не спасёт! Либо ты выкладываешь мне всё, что знаешь! Либо каторга для тебя станет отпуском, придурок! Я буду ломать тебя прямо здесь! Лечить и ломать! Лечить и ломать! Чтобы у тебя не осталось ни одной целой кости, крысёныш! Пока ты не расскажешь мне всё! Даже то, чего не знал!