н, у нее есть право выбора. Она может отвергнуть меня и выйти замуж на тех же основаниях, что и вдова. Но я все равно обязан ее защищать и оберегать наравне с ее мужем. А вот выкупной браслет завершает дело, это уже заключение брака.
— Разумный обычай, — заключил Тенах, — весьма. Разумнее теперешних.
Какие теперь заведены обычаи, я не спрашивал, а Тенах не стал их описывать.
— Пожалуй, надо его восстановить, — размышлял вслух Тенах, — или ввести что-нибудь похожее. Меньше будет обманутых девушек.
Интересно. Во времена моей юности в наших краях и слов-то таких не было — «обманутая девушка», и как раз благодаря обычаю дарить венчальный браслет.
— Кстати, Наемник. Можешь отказаться, но я бы хотел обвенчать тебя по теперешнему обряду. Чтоб никто ни к чему не мог придраться.
— Мудрое решение, Тенах. Вот завтра и обвенчаешь. Сегодня мне не до этого.
И тут я впервые услышал голос своей жены.
— Как тут хорошо, — тихо сказала она, глядя на мой дом и сад.
У меня дух захватило. Ее голос не принадлежал той, оскверненной земле, где уничтожают бессловесные цветы, и родная мать отдает на расправу толпе свою дочь, лишь бы потешить злобу. Он принадлежал моей земле, где жужжание пчел позолотило тишину, моим лугам и полям, моему саду и дому.
— Тебе и будет здесь хорошо, — сдавленно отозвался я.
— Я знаю, — ответила она. — Ты добрый.
— Впервые слышу, — ухмыльнулся я.
Тенах тоже сдержано фыркнул.
— Там, в пристройке, — я указал рукой, — можно помыться с дороги. Я сейчас затоплю. Вот только переодеть тебя не во что. В моей одежде ты просто утонешь, но ведь не оставлять на тебе этот кошмар.
Действительно, одежда Ахатани была ужасна. Нужно свирепо ненавидеть собственного ребенка, чтобы обрядить ее подобным образом.
— Трудное положение, — засмеялся Тенах. — Ни ей, ни тебе идти покупать одежду я бы не советовал. Во всяком случае сегодня. И мне не стоит. Все-таки настоятель храма. Могут неправильно понять.
— Если у тебя есть немного холста, — запинаясь, выговорила Ахатани, — я бы могла...
Я засмеялся.
— Холста! Во второй комнате стоит сундук, там и полотно найдется, и шелк, и все, что положено. Вот с нитками потруднее... хотя... да, верно. На окне шкатулка, там вроде и нитки, и иголки, и всякая другая блажь. А пока сошьешь, возьми мою купальную накидку. Она большая, но ее можно подрезать. Сейчас я принесу. Только штаны переодену.
Ахатани покраснела. Посмеиваясь в душе над ее смущением, я отправился за штанами, накидкой, полотенцем и прочим. Признаться, меня захватили эти хлопоты. Так приятно было заботиться об Ахатани и не думать, что же мне предстоит в самом недалеком будущем.
Когда я истопил баньку и Ахатани удалилась мыться, я занялся стряпней. Тенах помогал мне со сноровкой, поистине удивительной для человека его положения.
— Хотел тебя спросить... дай мне перец... спасибо... хотел спросить, только не мог при Ахатани... и масло тоже... за что так невзлюбили бедных храмовых шлюх? Каждый зарабатывает, как может.
От возмущения Тенах чуть не высыпал на меня муку. Я предусмотрительно забрал ее из его задрожавших рук.
— Если отшельник спит с женщиной, — возгласил он торжественно, словно со ступеней храма, — его подвижничество уничтожается.
— Да? — я в упор рассматривал Тенаха, пока он не опустил глаза. Тогда я откровенно рассмеялся.
— Поверь ученику воина-мага, Тенах. Это нет так. Не всегда, но как правило.
— Но ведь ты не для того услал Ахатани, чтобы беседовать со мной о распутницах, — проворчал он.
— Не для того, — подтвердил я. — Поставь салат сюда. Ну, вот и славно. Когда Ахатани выйдет, мясо как раз будет готово. Пойдем, сядем, поговорим в холодке.
Мы расположились в тени, и в ожидании трапезы я вновь наполнил наши стаканы.
— Теперь о деле, Тенах. Скоро полнолуние. К этому времени мне нужно провернуть одну работу. Смотри сюда, — я быстро начертил на земле течение реки с рукавами и притоками. — Так вот, хоть весь свой монастырь сгони, хоть полдеревни в заложники возьми, чтоб остальная половина работала, но к полнолунию вот здесь, — я провел черту, — мне нужна дамба. На одну ночь. Потом можешь ее разрушить. Но к полнолунию это русло должно быть сухим.
— Сделаем, — после недолгого раздумья пообещал Тенах. — А почему не это? С ним возни было бы поменьше.
— Не подходит. Там рядом проходит дорога, а вот это как раз нельзя. Я пока в ручье лежал, все обдумал. Конь у меня найдется, оружие, пожалуй, тоже.
— А жертва? — не отрывая взгляда от рисунка, спросил Тенах.
Я разозлился. Так вот что он обо мне думает!
— Послушай, настоятель, — сдерживая гнев, произнес я. — Если ты действительно хоть что-то слышал о том, как призывают таких созданий, то должен знать, что жертвой может быть только человек. И зачем вообще нужна жертва, ты тоже знаешь. И неужели я, по-твоему, могу хладнокровно обречь человека на ТАКОЕ?!
— И как же ты собираешься обойтись без жертвы?
— Есть и другой способ, настоятель. Слышал? Помнишь?
— Да, — тихо ответил Тенах. — Прости, Наемник.
Я кивнул. Тенах отхлебнул вина и убежденно сказал: «Ты лучше, чем я о тебе думал. Но ты сумасшедший.»
Дни до полнолуния выдались на редкость хлопотливые. Хозяйство я забросил, кухню и дом отдал во владение Ахатани и сосредоточился на главном. Впрочем вороной конь без единого белого волоска у меня был, зато подходящего оружия не оказалось. С первых дней своей службы я сам ковал все, что мне может понадобиться, но сейчас время поджимало, а единственному местному кузнецу я не доверял, и не только потому, что работал он скверно. После долгих поисков я нашел более или менее подходящую железку: ею я махал на заре своего ученичества. Сделана она была руками моего Наставника, и я от души надеялся, что его мастерство, влитое в сталь, защитит меня.
Тенах являлся дважды в день доложить, как продвигается строительство плотины. На второй день я пришел в ужас, на третий в ярость.
— Тенах, голубчик, — ласково произнес я, — если дамба будет готова только к следующему полнолунию, можешь твердо рассчитывать, что от меня ни клочка, ни ошметка не останется.
— Мы делаем все, что можем, — возразил Тенах.
— Тогда сделайте все, чего не можете, — отрезал я.
— То-то я вижу, ты здесь творишь невозможное! — взвился Тенах.
— Ты даже не представляешь, насколько ты прав, — скорбно согласился я.
Из дома вышла Ахатани.
— Обед готов, — сообщила она. — В дом пойдете или сюда принести?
— Сюда принеси, сделай милость.
Тенаха удивило, что я даже не попытался встать, но он вежливо промолчал. Зато при виде моей порции у него глаза полезли на лоб. Никакой вежливости не хватило.
— Ты собираешься все это съесть? — изумленно выговорил он.
— К сожалению, да, — вздохнул я и принялся за еду. Жаркое просто таяло во рту. Хлеб благоухал слаще меда, мед и вовсе источал неведомые в природе ароматы.
— Бедные драконы, — задумчиво произнес я. Ахатани подавила смешок: шутка была ей уже знакома, она попалась на эту шутку в первый же день, и теперь ждала, когда попадется Тенах. Он не обманул ее ожиданий.
— Причем здесь драконы? — возопил окончательно сбитый с толку настоятель.
— Ну, как же, — неторопливо ответил я. — Они вечно требуют столько еды. И овец, и коров, и хлеба, и овощей полными огородами. Это кроме девственниц.
Я замолчал — якобы для того, чтоб отхлебнуть вина.
— И что? — наивно спросил Тенах.
— А то, что так обожраться — и никакого воина не надо. Сам помрешь. Я так полагаю, что ни один воин не застал в живых ни одного дракона. Эти драконы как дорвались до дармовой кормушки, так и померли. В стр-р-а-аш-ных муках.
— Тьфу! — только и смог сказать Тенах. Ахатани засмеялась.
— А теперь ты изображаешь дракона? — ядовито осведомился Тенах, когда я прикончил жаркое.
— Мне надо набрать вес, — снова вздохнул я. — Сейчас еще яблочный пирог будет. На меду. Ужас.
Губы Тенаха дрогнули, но смех он мужественно сдержал.
— Так вот почему ты валяешься, не вставая!
— Да, но не только. Сила мне в этом бою не поможет, скорее помешает. Вот гибкость — другое дело. Да силы у меня и не будет.
— Ты все-таки не передумал?
— Нет, и не передумаю. Не будет мне удачи, если я принесу жертву. Я еще не успею закончить жертвоприношение, как зло овладеет мной.
— Пожалуй, ты прав, — признал Тенах. — Можно мне тоже пирога? Или ты собираешься съесть его в одиночку?
— Да ни в коем случае, — засмеялся я. — Благодетель ты мой!
Тенах и Ахатани ели пирог с удовольствием. Я им мрачно завидовал. Пирога было еще очень, очень много.
— Запей, легче будет, — Ахатани протянула мне кружку. Я скривился, но безропотно глотнул.
— О Боги, какое гнусное хлебово! — восхитился Тенах. — Что это?!
Я устало вздохнул — в который уже раз.
— Полынь, волчий след, черноцвет и корень дождь-травы. Для возбуждения аппетита, — слово «аппетит» я произнес с особым отвращением. — А также драконова трава, сорокажильник и еще какая-то гадость, чтоб не впустую есть, а вес набирать. Еще пирога, Тенах?
— Если можно, с собой, — ухмыльнулся Тенах. — Сил нет смотреть, как ты мучаешься.
Тенах отбыл с пирогом под мышкой, а я сидел в поперечном шпагате и обедал до ужина. Ужин мог заставить и мертвого ощутить голод. Но не меня. Все же я его съел. В жизни ничего труднее не делал.
— Все, — решительно сказал я при виде добавки. — Я должен спать, а не помирать. Бедные драконы. У меня скоро вырастет чешуя.
— Только огнем не плюйся, — улыбнулась Ахатани. — А то мне до утра придется чинить простыни.
Улыбка у нее вышла невеселая.
— Что случилось, зайчонок? — растерянно спросил я.
Ахатани отвернулась.
— Пойдем в дом, холодно становится, — тихо сказала она.
Я встал и последовал за ней. Она молча закрыла дверь, молча постелила мне постель. Я поймал ее, когда она собиралась выйти, и посадил рядом с собой.