— Господин капитан, разрешите войти. — На пороге стоял Артур.
— Давайте, давайте! — вместо капитана добродушно позвал его Квиесис. — Принесли последний биржевой курс?
— Нет, господин Квиесис, я к штурману… Извините, господин Нордэкис, у вас родился мальчик.
— Что вы сказали? — переспросил Нордэкис и выпустил из пальцев перо.
— Еще одного? Вот, чертовщина! — воскликнул Вилсон.
— Близнецы! Вот это хорошо, — сказал Квиесис. — Нашему отечеству нужны работящие руки!
— Двое сразу? Ничего не понимаю, — бормотал Нордэкис.
— Я тоже не понимаю, как со мной случилось, — заикался Артур. — Передали Алоиз, а я записал… Просто опечатка вышла…
— Мальчишка! Ах, черт, все-таки мальчишка! — ликовал Нордэкис.
Капитан в недоумении покачал головой, еще раз взглянул на первого штурмана, все понял и улыбнулся. Потом посмотрел на радиста и опять превратился в сурового повелителя «Тобаго».
— Между прочим, Артур, вчера мне доложили, что во время тревоги вас не было на посту. Это тоже была опечатка?
— Я только на секунду… Хотел предупредить…
Вилсон перебил его:
— Где вы были, меня не интересует. А служба, разрази вас гром, остается службой! И, чтобы впредь вы не носились как влюбленный дельфин, запрещаю вам в Сантаринге сходить на берег! Понятно?
Артур залился краской. Ни слова не сказав, он круто повернулся и выбежал из рубки. Оттуда донеслись слова Квиесиса:
— За что вы его так строго, капитан Вилсон? Сами разве молодым не были? Что худого, если парень влюбился в Алису?
Щеки Артура пылали. Теперь окрестят его влюбленным дельфином. Дойдет до Алисы. Как потом показаться ей на глаза?
Подняв голову, он увидел Алису.
— Доброе утро, Артур, — поздоровалась она. — Где вы успели так сильно загореть? Да, а почему вы больше не транслируете песенки? Без музыки скучно.
— Вам нравится… та, что я вчера?..
— Ну конечно. Разве песни о любви могут не нравиться? Ваш выбор вполне в моем вкусе.
Она улыбнулась, и Артур опять почувствовал себя счастливым.
Алиса еще долго смотрела вслед радисту. Какая у него легкая жизнь! Крути целыми днями пластинки. Какую захотел, такую и ставь. Кого полюбит, на той и женится… Когда Алиса подошла к фальшборту, над палубой уже неслось: «Кто целовал хоть раз красавицу латышку, тому ее вовеки не забыть…»
Тут, наверху, ветер рвал и трепал ее платье. В лицо поминутно летели соленые брызги. Алиса крепче вцепилась во влажные скользкие поручни. Сегодня ее двадцать первый день рождения, день ее совершеннолетия. Корабль упорно прокладывает в волнах себе путь, и человеку надо жить так же! Исполненная решимости, она отпустила поручни. Нужно поговорить с отцом, сейчас же!
— А-а, здравствуй, детка! Как выспалась?.. Поздравляю, сегодня у тебя большой день!
— Спасибо. Ты не забыл?
— Ничего не забыто. По брачному контракту твои личные расходы в год…
— Я не пойду за Илгмара, — перебила его Алиса.
— Вот те на… Что еще за капризы? Лучшего мужа тебе вовек не найти!
— Отличный муж! Поглядел бы ты, как он вчера вечером вокруг Валлии увивался!
— А я-то подумал, что-нибудь серьезное, — сразу повеселел Квиесис. — А что тебе мешает ответить тем же? Тогда он быстренько образумится. Скажем, хотя бы с радистом. Симпатичный парень, влюблен в тебя по уши.
— Ты все шутишь, а мне не до шуток.
— Откуда у тебя такие старомодные взгляды? Выйдешь за Парупа, подаришь фирме наследника, и тогда поступай как угодно… Я тебе обеспечил блестящее будущее, а ты недовольна. Насчет Парупа не волнуйся, я его приструню…
Алиса лежала на койке и делала вид, будто читает. Она нервничала — почему сегодня стюардесса копается так долго?
В косых лучах солнца кружились пылинки, потревоженные тряпкой Валлии. Валлия тоже нервничала. Не так уж приятно заниматься уборкой в присутствии хозяйской дочки. Обычно Алиса в это время прогуливалась по палубе, а сегодня ее, наверно, немного укачало. Однако аппетит барышни каким-то странным образом не пострадал. Даже совсем наоборот. Яичница с ветчиной, картофельный салат с ранними огурцами, сыр и колбаса — все съедено подчистую. Даже хлеба не осталось.
Пожав плечами, Валлия взяла поднос, огляделась, не забыла ли чего, и вдруг приметила нечто такое, что никак не подходило к каюте барышни. На столе, из-под книжки, торчал большой такелажный нож. Точно такой, как у Цепуритиса.
— Спасибо, Валлия, можете идти, — сказала Алиса.
— Сию минуту ухожу. — Валлия взяла со стула халат.
— Что вы делаете?
— А что? Хотела в шкаф повесить…
— Оставьте, я сама.
— Дело ваше. — Валлия улыбнулась и вышла.
Алиса вскочила, закрыла дверь на задвижку и выпустила Павила из шкафа.
— Стюардесса ничего не заподозрила? — спросил Павил, расправляя затекшую спину.
— Потому что я не дала повесить халат? Чепуха! Для нее главное — поскорее отделаться.
— А для вас?
— Не понимаю…
— Вы не хотите от меня отделаться поскорее?
— Опять вы шутите… Я даже заказала Артуру музыку, чтобы мы могли спокойно разговаривать. Бедняга! Представляете, он в меня влюблен! Слышите?
«Ясноокая, милая, тебя я люблю…» — дрожала на громкоговорителе драпировка в такт голосу Мариса Ветры.
— А вы еще жалуетесь, — сказал Павил. — Один признается в любви по радио, другой преподносит три дома и сердце…
— Сегодня я говорила с отцом.
— Вот это я понимаю! Алиса отмахнулась.
— Ничего вы не понимаете. У меня не хватило духу сказать все до конца. Как подумаю, что меня ждет в Сантаринге…
Первую половину дня Паруп, как правило, проводил в своей каюте. Сегодня он пошел в кают-компанию. Ему хотелось встретить Валлию.
— Что я вижу! — воскликнул Паруп входя.
— Бутылку, что ли? — ухмыльнулась Валлия, продолжая накрывать стол к обеду.
— А что? Самый простой коньяк превратится в нектар, если его поднесет такая красавица, как вы.
— Вы и так качаетесь.
— Я? Я только применяюсь к обстановке. Корабль качается и я качаюсь вместе с ним. Еще поэт Фрицис Барда сказал, что жизнь — качели.
— Глядите, как бы совсем не закачало.
— Вашим алым губкам не идут такие слова. Бог дал женщине рот не для того, чтобы говорить, а для поцелуев.
— А мужчине руки для того, чтобы распускать их? Отстаньте, вы мне всю посуду перебьете!
— Ах так?! Чем я хуже вашего кавалера Цепуритиса? — Он налил себе коньяку, ни на миг не отрывая взгляда от Валлии.
— Никакой он мне не кавалер. А если бы пришлось выбирать между вами…
— Не похоже. О чем же вы вчера так мило шептались? Вы же не станете мне сочинять, что он пришел ночью поговорить о своей малярии…
— Господин Паруп, вы бы поменьше интересовались мной и побольше своей невестой.
— Что вы хотите этим сказать?.. Ах да, сейчас она придет обедать.
Паруп пересел на другой стул, подальше от Валлии, опорожнил рюмку.
— Ты девочка смышленая. Встретимся попозже.
— Алиса не придет.
— Что это с ней стряслось?
— А вам очень охота знать?
Паруп не успел ответить.
— Когда вы наконец научитесь правильно складывать салфетки? — раздался с порога голос Квиесиса. Разговор с Алисой испортил ему настроение. — Деревенщина! Вы, наверное, думаете, что кормите свиней.
— И не ошиблась бы, — шепнула себе под нос Валлия и захлопнула за собой дверь.
— Дорогой тесть, вы не романтик. Для чего женщине уметь складывать салфетки? Если она умеет вовремя постелить постель…
— Хорошо, что вы сами заговорили об этом… Паруп, до меня кое-что дошло. Зарубите себе на лбу: я люблю свою дочь и не позволю причинять ей боль. Никому! Хотя бы у вас было десять домов!
— У меня больше нет домов.
— Вы напились как свинья!
— Я не советую вам так непочтительно говорить о свиньях. Свиньи после смерти становятся беконом, и тогда никто не считает для себя унизительным набивать ими живот, корабельные трюмы и свои карманы… Да, а мы, вот живем, грубим друг другу и забываем, что теперь мои дома — наше общее имущество.
Словно желая уничтожить неприятный привкус во рту, Паруп выпил.
Напоминание подействовало. Лицо Квиесиса приобрело более любезное выражение.
— Но, дорогой Илгмар, к чему сразу обижаться? Разве я не понимаю мужскую натуру? Сам в ваши годы, бывало… В «Альгамбре» у меня были такие красотки, скажу я вам, прямо жемчужинки… Но все — честь по чести… Я скорее заткнул бы ей рот сотенной, чем позволил бы слухам дойти до жены. Семейное счастье всегда на первом месте! Попросите у Алисы прощения, и все будет в порядке… Ну, где же она? Валлия!
В кают-компанию вошла стюардесса.
— Позовите мою дочь!
— Ее сейчас не надо тревожить… Ее укачало.
Пробили склянки. Вахта сменялась. Из своего окна Валлия хорошо видела кап машинного отделения. Вскоре в нем показались смененные мотористы. Первым на палубу вышел, обтирая руки смоченными в солярке концами, старший механик Свадруп. За ним вечный молчальник Риепша с полотенцем на шее. По цвету полотенца трудно было сказать — мылся ли он сам или собрался стирать полотенце. Самым последним — Август. Без книги в руках вид у него был непривычный — словно пароход без трубы.
Цепуритиса не было, наверно, еще лежал больной. Чего же он расхаживал ночью и выспрашивал о новостях? Цепуритис никогда не был падок на сплетни. А тут вдруг пристал. Ну точно как Паруп со своими расспросами. И что у них, у обоих, на уме? Здесь дело не чисто!
В кают-компании слышался перезвон вилок и ножей. Суп еще рано подавать. Пускай с закусками управятся. Сало, наверно, опять останется — носи только взад-вперед без толку. Она и так выставила вчерашний кусок. Лучше бы Цепуритису отдала. Да, а почему он все-таки отказался? Хотел же отрезать, еще нож искал в кармане… А ножа не было. Не было большого такелажного ножа, с которым старый моторист никогда не расставался. Странно, очень странно. И почему во время досмотра немцы поймали Цепуритиса в туннеле?