Здесь в деревне, жил мой дед, и все последующие годы, начиная от смерти матери и до призыва в армию, я жил вместе с ним. Мой дед Матвей Евсеевич Сердюков, работал в местном охотничьем хозяйстве. Начинал с охотника, егеря, а ближе к пенсии был начальником участка. Именно он заменил мне родителей, и делал все, чтобы мне было хорошо.
Глава 2
2.
Первые проблемы проявились уже ко дню Советской Армии, в конце февраля. Меня и еще десятерых парней заканчивающих этой весной службу в армии вызвали в комитет комсомола части. Здесь нам торжественно объявили о том, что все мы, как представители передового отряда комсомольцев, а также в ознаменовании дня Советской Армии и Военно-Морского Флота, отправляемся на Комсомольскую Ударную Стройку в город Братск, откуда продолжится прокладка железнодорожной линии до Амура. После чего, каждому из нас были предложены бумаги, на которых требовалось поставить свою подпись. Парни сделали это не оглядываясь, я же, взяв в руки талмуд состоящий по меньшей мере из пяти листов машинописного текста, захотел ознакомиться с содержимым договора.
— Ты, что собираешься делать? — Тут же нетерпеливо воскликнул представитель райкома.
— Как, что? Ознакомиться содержанием документа, прежде чем ставить свою подпись.
— Ты что же не доверяешь представителю комитета комсомола, составившему этот документ? А еще говорили, что вы отправляете на Комсомольскую стройку, лучших комсомольцев части! — Произнес секретарь райкома, повернувшись к комсоргу батальона.
— А, что если лучшие, так обязательно тупые? Почему я должен подписывать документ, не зная его содержимого. Вот, например, пункт; Здесь говорится о том, что я обязуюсь отработать три года в должности, которую мне предложат на месте, так?
— И, что здесь такого?
— Первоначально был разговор о том, что вы отправляете нас на работу, по имеющимся у нас специальностям. Я шофер второго класса, и готовился к работе именно по этой профессии. Но вы заставляете меня отказаться от нее и работать по другой специальности, которой у меня не имеется. Другими словами, хоть разнорабочим, или по какой-то другой профессии о которой, я не имею никакого представления.
— Но ты же комсомолец! Помнишь: «Партия сказала — Надо! Комсомол ответил — Есть!». Ты противопоставляешь себя партии?
— Ни в коем случае, но согласитесь, что отправлять квалифицированного работника на более низшую должность это как раз и есть вредительство, и противопоставление, разве не так?
— Как раз нет! А если в данный момент, на стройке, а значит и Коммунистической Партии, не нужны водители, а нужны скажем путеукладчики?
— Я не против этого, но все хотелось бы работать по своей профессии. И потом я не уверен, что на такой большой стройке не нужны шофера. Поэтому, хотелось бы, чтобы в договоре была указана именно моя профессия, может быть и с оговоркой о том, что я, как комсомолец, согласен временно исполнять любые другие обязанности. Тем более, что с самого начала, нам обещали именно это, но никак не то, что написано в этих бумагах. И потом. Мне бы хотелось после увольнения из рядов вооруженных сил, показаться дома. По закону я имею право на отпуск после службы в Советской Армии. Как быть с этим? Из всех родных у меня в живых остался только дед, которому исполняется семьдесят лет в этом году. Я хочу его увидеть.
— Это невозможно. По предварительной договоренности, вы все обязаны появиться в городском комитете комсомола города Братска, не позже двадцать девятого апреля сего года. Чтобы принять участие в Первомайской демонстрации, в качестве передового отряда Комсомольцев-Строителей, и оттуда сразу же, отправиться на Ударную Комсомольскую Стройку. Именно поэтому, вас должны уволить из части не позже двадцать пятого числа. То есть в первую партию. Войсковая часть, в которой вы проходите службу, пошла на это в ущерб ранее утвержденным планам. О каком отпуске в этом случае, может идти речь?
— В таком случае, я не смогу подписать это обязательство, потому что оно противоречит первоначальным договоренностям, а также нарушает закон.
— Что значит не смогу? Комсорг, что за дела? Мы как договаривались, ты обещал, что все будет хорошо и ты решил все вопросы! Ты, что же хочешь положить на стол свой билет.
— Извините Павел Иванович, уверен это недоразумение, сейчас все решим.
— У тебя пять минут!
— Сердюков, но как же так, мы же обо все договорились?
— Мы договорились о том, что я отправляюсь на стройку водителем, а что я вижу сейчас?
— Но пойми ты, в разнарядке на требуемые профессии, нет этой специальности, что я могу сделать?
— Покажите мне разнарядку. Я выберу из имеющихся профессий ту, которая мне ближе всего.
— Нечего там смотреть. — Вмешался секретарь. — Либо ты подписываешь договор в том виде, в котором он есть сейчас, либо разговор, на этом закончится.
— Как скажете. — ответил я. — Я могу быть свободным?
— Вон! — Закричал секретарь. — Ты еще пожалеешь!
Испросив по уставу разрешения у местного секретаря, который носил лейтенантские погоны, я вышел из кабинета, предвкушая, по меньшей мере последнюю партию на увольнение в запас, если не чего-то более страшное. Похоже мне, нужно срочно вспоминать все уставы внутренней службы, и следующие четыре месяца действовать строго по ним. В противном случае можно ожидать чего угодно, и гауптвахта может показаться курортом.
Уже со следующего дня проблемы навалились на меня со всех сторон, и с каждым новым днем, положение только ухудшалось. Тут же вспомнились мои мелкие правонарушения, и раздулись до таких размеров, что казалось, я просто не доживу до дембеля. Мало того, что я не вылезал из нарядов, так еще любые нарушения в роте связывались именно со мной, и в первую очередь отвечал за них именно я. Был ли я там или не был, но по любому пустяку, меня заставляли писать объяснительные, объявляли выговора, и наказывали. Уже через неделю, меня разжаловали из сержантов в рядовые, под тем предлогом, что я не справился с обязанностями заместителя командира взвода, и развалил всю работу, по воспитанию советских воинов.
И все это время, практически каждый день, меня вызывали в кабинет комсорга, который требовал от меня подписи на контракте, и стоило мне в очередной раз отказаться, как на мою голову валились новые неурядицы. Вскоре, под каким-то мелким предлогом, я отравился на гауптвахту, где следующие семь суток, маршировал под командованием какого-то ефрейтора, выбивая пыль из местного плаца. А перед самым освобождением, вновь встретился с лейтенантом Панкиным, который опять потребовал моей подписи, и при очередном отказе, мне добавили еще семь суток ареста. По возвращении в часть, меня вновь вызвали к комсоргу, где я вновь отказался подписывать договор, и все продолжилось так же, как было и до этого дня. Все шло к тому, что рано или поздно я загремлю в дисциплинарный батальон. Уж если находится причина гнобить меня в части, то подвести под статью не так уж и сложно. Честно говоря, я уже начал сомневаться в правильности своего выбора. Куда проще было подписать договор, и сойти с поезда во время переезда из Перми в Братск. Тем более, что поезд шел через мой родной город, документы были на руках, а куда там, я пропал во время следования, было бы уже не важно.
В конце апреля, когда что-то подписывать было уже поздно, я почувствовал, как надо мною сгущаются тучи. Меня, фактически спас, командир батальона отправив в командировку для срочного ремонта грузовика, в отдельный взвод связи, расположенный в ста пятидесяти километрах от основной территории, в глухой тайге. Вообще-то среди офицерского состава, это место считалось ссылкой. Туда отправляли служить самых отъявленных нарушителей. Может быть именно поэтому лейтенант Панкин, на какое-то время успокоился решив, что это явно послужит мне уроком, а по возвращении в часть, он найдет способ наказать меня. Хотя у срочнослужащих, об этой точке, было совсем иное мнение. Все же не зря среди рядового состава, бытовала поговорка о том, что «Служить нужно подальше от начальства, и поближе к кухне». Там как раз и было такое место. Тем не менее, комбат, зная об этом предупредил, что если я не восстановлю из двух находящихся там грузовиков, хотя бы один, то по возвращению, вполне могу загреметь в дисциплинарный батальной, с обвинением в саботаже. И тогда он уже ничего не сможет исправить.
Меня доставили до места вертолетом, который раз в десять дней, привозил сюда необходимые продукты питания, для взвода солдат, топливо для генераторов, ну и все остальное, что требовалось для жизни в лесу. До ближайшего поселка от этого места, было почти сорок километров по проселочной дороге, особенно не находишь и не наездишь, тем более, что оба грузовика, как бы считались вышедшими из строя. Правда при необходимости, можно было вызвать вертолет, но вне плана, он появлялся только в случае болезни, или какого-то бедствия. Да и ничего сверх положенного по нормам, сюда не доставлялось. Впрочем, судя по ярому выхлопу старшего лейтенанта Водкина — командира отдельного взвода связи, он находил выход из положения даже здесь, полностью оправдывая свою фамилию.
База оказалась достаточно уютным местом. Огороженный бетонным забором прямоугольник, размерами примерно пятьдесят на сорок метров, вмещал в себя длинный бревенчатый дом, в котором располагалась солдатская казарма, Ленинская комната, столовая с кухней, и баня для личного состава. Чуть в стороне у ворот находилось караульное помещение с вышкой, а рядом с ним, по другую сторону ворот — дом, предназначавшийся для командира взвода. Правда, учитывая, что семьи у него не было, одну из комнат занимал медпункт, в котором командовал сержант из срочнослужащих, исполняющий обязанности местного фельдшера. Как оказалось, он был призван после окончания медицинского училища, и потому фактически находился на своем месте. У противоположного забора, стоял большой дом, сложенный из бетонных блоков, с узкими окнами под самой крышей, а наверху, был выстроен целый лес антенн самого разного назначения. Рядом с этим сооружением находился автомобильный прицеп с фургоном, на крыше которого находилась большая тарелка спутниковой связи. Что там вылавливали в эфире связисты, мне было не столь интересно, зато стоило вертолету подняться в небо, как громкоговоритель расположенный во дворе тут же во всю мощь выдал какую-то разудалую музычку с металлическими нотками, явно несоветского сочинения.