Так вот упал я на землю присыпанную первым снежком, полежал минутку, подождал пока все стихло ну и пополз осторожно вперед, интересно все же, что там происходит. Да и потом, если друг друга перестреляли, есть надежда разжиться винтовкой и патронами, а в то время иметь то и другое, все равно, что отыскать старый клад с золотом. Прополз я значит шагов двадцать до ближайших кустиков, и осторожно приподнял нижние веточки, и смотрю что происходит.
А картинка вырисовывалась очень интересная. В те годы у реки русло было куда шире, чем сейчас. А чуть ниже сторожки, вон за тем мыском — дед приподнял руку показывая направление, — Имелась довольно широкая заводь. После она заболотилась, да и воды убавилось, а тогда здесь было куда просторнее. И вот вижу я, у левого бережка стоит небольшой колесный пароходик, а на кожухе колеса, полукругом темными буквами «Тюмень» значится. Пароходик очень уж знакомый, потому как, довольно часто он по Таре мотался начальство развозил. А сейчас вдруг у бережка, а на палубе пара человек, по виду чистые офицеры. Почему офицеры, так один из них в черной форме с серебристыми пагонами, вроде как к флоту отношение имеет, другой же в серо-зеленой и опять же с погонами. Какое-там у них обоих звание я не разглядел, зато разглядел, как они освобождают палубу пароходика от трупов. Берут значит за руки за ноги и в воду.
Испугался я до дрожи в коленях. Уж если они с солдатиками так, то на меня и смотреть не станут. Замер, лежу, и стараюсь даже не дышать. Потом один из них поднялся на берег, до избушки и минут пять возился возле нее. Потом резко сбежал вниз к пароходику, и тот, тотчас отчалил от пристани. Вначале пятился до мыса задом, а после в заводи, кое-как развернулся и уже прямым ходом направился к устью реки. И когда пароходик скрылся за излучиной, на берегу, там, где стояла заимка, вдруг раздался сильный взрыв и избушку, прямо на моих глазах разметало вдребезги и раскатало по бревнышку, которые тут же занялись пламенем. Причем так споро, что о том, чтобы потушить даже то, что оставалось, не было и речи. Да и я то на другом берегу, а туда еще добраться надо.
Посидев еще на бережке, я вдруг спохватился, добежал до своих санок, и впрягшись в них, дотащил до берега. Лодочку в камышах, слава богу не обнаружили, поэтому перевалив тушку на лодку, я перетащил поклажу на другой берег, и поднявшись наверх, некоторое время смотрел на догорающую избу. Пришлось на ночь располагаться подле пожарища. Пусть не под крышей, но хоть в тепле. Да и зверье в таких местах предпочитает не появляться. Ночь провел, пусть и без удобств, но относительно неплохо. А поутру, спустившись к берегу, обнаружил двух мертвых солдатиков, которых прибило к пристани.
Сейчас бы меня за это назвали мародером, да по сути так оно и было, но тогда, я больше заботился о том, чтобы выжила моя семья, а не то, как меня назовут. И потому не задумываясь о высоком, раздел оба трупа до исподнего. Им уже было все равно, а мне пара шинелей, портков и гимнастерок, плюс прочные кожаные сапоги, оказались, как нельзя кстати. А одни из них, еще и впору, и их после года два носил, и хоть бы что. Натуральная свиная кожа их еще юфтевыми называли. Оружия у них к моему огорчению не оказалось, а вот в кармане одного из них, я обнаружил несколько золотых монет и толстую золотую цепочку. И одно это, заставило меня временно забыть обо всем на свете, сев в лодочку, срочно пуститься на поиски остальных солдатиков. И кстати говоря, еще троих я довольно скоро обнаружил. Правда золота у них не нашлось, зато у одного из них сохранился подсумок с двумя десятками патронов от винтовки Мосина. А уж об одежде и вспоминать не стоит.
В деревню, я возвращался богачом. Еще бы, три папахи пять шинелей, портки, гимнастерки, сапоги, ремни и целая косуля, убитая мною несколько раньше, в общем считай не зря сходил на охоту. Благодаря всему этому считай половину зимы, ни в чем не нуждались. Да и одежки всем пошили теплой. Следующий раз, я появился в этих краях в середине зимы. Кушать-то хотелось, вот охота и спасала, да и ближе к середине зимы двадцатого года, все более или менее успокоилось. Конечно беречься нужно было и тогда, чтобы не загреметь под ружье, но в общем-то бог миловал. Да и хоть мне и было почти восемнадцать, но с виду и пятнадцати не дашь, потому, наверное, и считали молодым для армии. Здесь почти ничего не изменилось, все те же обгорелые развалины, а рядом с ними упавшая ель с выворотнем. Набрал побольше лапника, услал себе лежанку прикрыл ее ветвями дерева и заночевал.
А на утро, уже собирался отправиться дальше, как вдруг вспомнил, что под заимкой был довольно большой погреб, который в свое время использовали для хранения продуктов. Земля на месте избушки, осталась в общем-то нетронутой, и мне вдруг подумалось, что наверняка и погреб должен остаться целым. Вряд ли его нашли, а там хоть и были-то несколько связок грибов, да заготовленные на сдачу шкурки, но по сегодняшним временам, это ведь целое богатство. Тем более, что в деревне прочно обосновались большевики, и хоть ломят цены на пушнину, но тем не менее за нее можно выменять хоть той же аржаной муки, или пшеницы. Охота была временно забыта, и я полез искать вход в погреб.
Извазюкался так, что похож был на черта, вылезшего из преисподней. Как оказалось, дом взорвали так, что большая часть завала, оказалась именно над крышкой люка и добраться до нее стоило таких трудов что описать невозможно. Чуть спину себе не надорвал, завалы разгребая. Но я все же добрался до нее. И едва оказался внизу, как тут же обомлел.
Весь погреб был заставлен армейскими патронными ящиками, с пола, до самого потолка. Причем далеко не пустыми. Я попытался приподнять один из них, и едва не развязал пуп, до того он был тяжел. Причем судя по весу, это были отнюдь не патроны, хотя чуть позже обнаружились, и они, вместе с ящиком трехлинеек, десятком наганов и ручным пулеметом с толстой трубой, как у Максима. А вот когда я откинул крышку одного из ящиков, понял, что попал. И если кто-то случайно узнает о том, что здесь в погребе скрывается такое богатство, тюрьмой я точно не отделаюсь, прикончат на месте, как тех солдатиков, и скажут, что все так и было.
— И что же ты там нашел дед?
— А ты еще не понял?
— Да, что-то как-то не доходит.
— А помнишь слухи о золотом караване. Золото Колчака, слышал. Вот это оно и есть!
— Да ты что? Что-то мне не верится, что в подвал могло уместиться шестьсот тон⁈
— Конечно не шестьсот, но по меньшей мере тонн сорок точно есть. А то и больше.
— Сорок тонн⁈ В погребе, это какого же он размера?
— Именно. А погреб. Просто приспособили под него пещеру. Тут на берегу есть скальный выход пород, и был небольшой грот. А в то время, это еще до моего рождения, при моем отце и деде, здесь заправлял всем Михаил Карченкин. Потомственный дворянин и почетный гражданин Тобольска.
— Это тот, что винный завод построил в Петропавловке?
— Он самый. Как раз и строил его в те годы, да и местные леса считал чуть ли не своими угодьями. Но тем не менее, это место, где мы сейчас находимся он решил забрать под свою загородную резиденцию. Нанял людей, ему облагородили пещеру, расширив ее и соорудив большой винный погреб. После вроде бы здесь стоял большой сруб в виде крестьянской избы, с баней, комнатой отдыха и тому подобное, построенный по его приказу. Но дело это было в середине прошлого века, потому как сам Михаил Степанович, помер толи в 1878, толи чуть позже. Я как-то видел его могилу в селе Муромцево. На ней еще памятник знатный стоит, оный хоть и порушили в граданскую, но большая часть сохранилась. Будет желание и сам посмотреть можешь. Но незадолго перед смертью Карченкин передал завод по наследству сыну Сергею Михайловичу. Правда, сам наследник здесь не жил, а держал управляющего. Затем предприятие перешло к внуку Карченкина Владимиру Сергеевичу. Сам он служил во флоте, и потому делами завода, не особенно интересовался, хотя несколько раз и приезжал сюда, в Муромцево. Ближе к революции завод продали купцам Умнову и Чикину. Но на дворе был уже 1917 год. А после большевики на базе винокуренного завода открыли крахмало-паточный завод. Он проработал до Великой Отечественной войны. В 1969 году, когда цеха завода уже пустовали, случился пожар и всё сгорело. Но стены, до сих пор стоят. Здесь же примерно с начала века все пришло в запустение. Некогда шикарную избу разобрали по бревнышку и куда-то свезли, а мой родитель поставил здесь охотничью заимку. О пустом погребе-то давно забыли, видимо далеко не все, а для охотничьей избушки, погреб с запасами, милое дело.
Позже, на месте пожарища я сложил здесь какую-то халупу, но простояла она недолго, но ближе к пятидесятым годам, я поставил вот эту избушку. С тех пор она числится за нашей семьей. Вот такие пироги.
— И где же это золото?
— Здесь и лежит в погребе.
— А что не сдал? За это вроде бы двадцать пять процентов нашедшему полагается?
— Даже не надейся, и невздумай даже связываиться с нынешной властью, по этому поводу! Копейки не дадут. Еще и виноватым останешься. Как грабили в гражданскую, так и сейчас продолжают. Кузьмича знаешь с выгона? Пошел он как-то на охоту, и в лесу наткнулся на труп солдатика. Точнее даже не труп, а обглоданный зверьем скелет, разве что в сопревшей шинельке и с ржавой «мосинкой» неподалеку. Хотел схоронить, чтобы все по-человечески было, и вдруг откуда-то выпало два небольших слитка и несколько золотых монет. Он конечно труп схоронил, и обрадованный пошел в милицию, где захотел значит сдать находку. Чтобы все по закону. Как раз сын собирался свадьбу играть, вот он и надеялся подарок молодым сделать. Тогда только только, мотоциклы в продаже появились, а в деревне мотоцикл с коляской, все равно что грузовик, всегда нужен. Сделал, на свою голову. Все нервы вынесли напрочь. Весь дом перевернули, все закоулки проглядели, все плинтуса оторвали, и чердак переворошили. Искали не сохранил ли он, что-то для себя из найденного. Чуть было золото жены не отобрали, хотели выдать его за найденное и припрятанное, повезло, что на кольцах свежая проба оказалась, и жена все чеки берегла. После этого Кузмич в больницу на целый месяц угодил, вышел и зарекся, говорит увижу следующий раз, лучше десятой дорогой обойду, или от греха подальше там же и прикопаю, чтобы никому нервы не портить и судьбу не ломать.