Что имела в виду эта адвокатская крыса, когда говорила о своих надеждах на то, что слишком самоуверенный заключенный «чуточку поумнеет», Стив понял в тот же день. И произошло это на прогулке, когда здоровенный негр, имевший больше шести футов в росте и кулаки размером чуть меньше баскетбольного мяча, сверля Томпсона злобным взглядом, лениво процедил сквозь зубы: «Эй ты, задница! Иди-ка сюда — я расскажу тебе сказку о глупом скунсе, возомнившем себя королем леса…»
Эфиопия. Учебный центр частей коммандос «Блатен», 350 километров юго-западнее Аддис-Абебы, август 2011 г.
…Подполковник Орехов шумно фыркнул и на выдохе нанес неимоверно быструю серию ударов по массивной боксерской груше, поблескивающей кожаными боками. Груша, едва заметно вздрагивая, покорно принимала удары жестких костлявых кулаков — что поделаешь, работа такая. Правда, сегодня обычный рабочий сеанс несколько затянулся: подполковник российского спецназа молотил по снаряду уже добрый час без перерыва и, похоже, останавливаться и не собирался. Молотил Орехов по кожаным бокам добросовестно, зло, время от времени шумно отдуваясь и встряхивая коротко стриженной головой, отчего по сторонам летели обильные брызги светлого рабочего пота.
В Эфиопию Сергей Викторович Орехов прибыл по назначению чуть больше года назад. Командование направило подполковника в учебный центр спецназа, в котором российские инструкторы по договору с военными Эфиопии обучали местных коммандос всем военным и прочим премудростям нелегкого армейского ремесла. Работа инструктора по рукопашному бою не вызывала у Сергея ни особой радости, ни какого-либо отвращения — работа как работа, обычная служба. Разве что от дома, от России далековато — так за эти небольшие неудобства пригласившая российских спецов сторона неплохо доплачивала в конкретной валюте, по любому не уступавшей русским рублям. Правда, сама Африка со всеми ее прелестями и недостатками довольно быстро Орехову поднадоела — человек привыкает почти ко всему и начинает его тянуть на что-то новенькое.
Впрочем, была у подполковника еще одна веская причина для невеселых размышлений: в инструкторы он попал после того, как медицина в лице профессионально бесстрастного доктора отстранила его, офицера спецназа, от боевой работы. Мотив был до смешного прост: «Ты, подполковник, уже стар и недостаточно быстр. Так что, под пули теперь пусть другие идут — которые помоложе!» Орехов попытался было оспорить не такое уж и неожиданное для него решение, но медицина была холодна и безжалостна, как блестящие хирургические инструменты, неприятно позвякивающие в металлических кюветах — не раз раненный в мелких и крупных заварушках подполковник спецназа об этих звуках знал не понаслышке…
«На, сука! — в очередной раз впечатав хлесткий удар в снаряд, Сергей в бессильной ярости скрипнул зубами. — Вроде бы в Японии есть такой обычай — в холле офисов ставят резиновое чучело начальника и любой подчиненный может от всей души врезать боссу по сопатке. Психологи говорят, здорово стресс снимает. Правда, когда в Японии был, что-то не видел я таких резиновых боссов… Так ведь и не по офисам мы там бегали, а другие задачи выполняли… Неплохой обычай, хотя для русских мало подходит — мы ведь все больше предпочитаем вживую морду начальника кулаком пощупать. Ох, Серега, ну и дурак же ты! И даже хуже. Как зеленый лейтенант сорвался. Тьфу, сапог безмозглый! Баран, ишак и тупой петух. И даже хуже!» Хотя, кто там был еще хуже безмозглого барана, Орехов представлял себе смутно.
— Товарищ подполковник, — раздался за спиной неуверенный голос капитана Дрогова, ведавшего тактической и огневой подготовкой местных спецназовцев, — сколько же можно, а? Ведь порвете грушу-то…
— Крепкая, падла, сдюжит, — саданув по несчастной груше ногой, Орехов недовольно покосился в сторону, где смущенно переминался капитан. Было сейчас в массивной фигуре Дрогова что-то такое, что заставило подполковника насмешливо фыркнуть и, устало опустив мокрые от пота плечи, шагнуть в сторону от груши. Вытирая полотенцем лицо, Сергей недружелюбно поинтересовался: — Что ты мнешься как девица красная? Посочувствовать пришел или позлорадствовать?
— Это ты зря, Викторович, — потемнел лицом Дрогов, — я, по-моему, не заслужил. Ты же знаешь…
— Да знаю, знаю, — вяло отмахнулся ладонью подполковник. — Извини, ляпнул, не подумав. Не заслужил, конечно. Это я заслужил — пару раз по морде старой и глупой. Да ладно, чего уж теперь.
— Слушай, Викторыч, я ведь тебя не первый день знаю, — капитан присел на маленькую скамейку, врытую рядом с гимнастической перекладиной, и выудил из нагрудного кармана пачку сигарет. Щелкнул зажигалкой, пыхнул дымком и задумчиво продолжил: — Нет, все равно что-то я не пойму никак… И что теперь, как думаешь?
— А что тут думать — чумадан надо паковать, — как-то очень уж легкомысленно отозвался Орехов. — Дай сигарету — моя отрава кончилась. А «Примы» тут, сам знаешь, не достанешь! Так что и в самом деле пора на Родину, брат ты мой Дрогов. Прав был док…
История, приключившаяся с подполковником, была по армейским меркам довольно-таки банальна и незамысловата как шомпол от автомата. Из далекой Москвы в Эфиопию прибыл с комиссией очередной проверяющий — краснолицый пузатый мужик с полковничьими звездами на погонах. И принадлежал сей полковник к неисчислимому племени штабных деятелей, просто-таки обожающих командировки в далекие экзотические страны — естественно, за казенный счет. Причем как-то уж так у нас получается, что у большинства из таких полковников всегда находится могущественный покровитель с генеральскими лампасами на форменных брюках. Если же еще и учесть, что, как правило, любой проверяющий обладает характером скверным, то нетрудно догадаться, что в армиях всего мира их не любят. Это если сказать мягко.
Сегодня Орехов толком даже и не смог бы объяснить, из-за чего он вроде бы ни с того ни с сего, что называется, въехал полковнику в… упитанное холеное лицо. То ли лишнего в деле «строить проверяемых» гость себе позволил, то ли вдруг вылезла-вызверилась извечно скрываемая неприязнь боевого офицера к «штабным крысам», но финал получился невеселым.
Самым неприятным для подполковника было даже не то, что обиженный гость наверняка написал соответствующую бумагу и доложил-нажаловался куда следует, а то, что он, Сергей Орехов, вдруг унизился до того, что замарал свои руки об этого любителя халявных путешествий. А если точнее, то не руки, а кулак… Какой же ты спецназовец с железными нервами, если срываешься, как институтка, измученная нездоровой психикой и несчастными любовями. Вывод напрашивался вполне очевидный: прав был доктор, когда списывал подполковника с боевой работы!
— Думаешь, отзовут? — Дрогов снова протянул другу сигаретную пачку. — И чем заниматься будешь, если… Ну, если из армии попрут?
— Попрут, друг мой капитан, непременно попрут. — В глазах Орехова заплескалось подозрительное и малопонятное веселье, но тут же сменилось более подходящей для темы разговора сумрачностью. — А не выгонят, сам уйду. Надоело. Знаешь, за что я всю жизнь армию недолюбливал? За две вещи: за вечное потное состояние и за то, что здесь нельзя послать командира и воинского начальника, когда очень хочется. А хотелось часто. А тебе разве нет? Вот хоть бы и меня…
— Шутишь, полковник? — невесело хмыкнул капитан, отгоняя ладонью какую-то назойливую местную мошкару, которой сигаретный дым, похоже, был абсолютно по барабану.
— Ни грамма! Уволюсь к чертовой матери, душ приму и об армии забуду как о страшном сне.
— Так не бывает, — с сомнением покачал головой Дрогов. — Вот так враз возьмешь и забудешь? Да ты и делать-то в жизни больше ничего не умеешь! Ты же этот, как его… самурай по сути. В общем, воин и все такое! Будо, бусидо, что там у них еще?
— А вот тут ты, капитан, ошибаешься, — жестко отрезал Сергей. — Я, может, и самурай, и без армии мне скучновато будет, но умею я не только по лесам бегать и глотки резать. Вот, например, наших друзей темненьких учу — и неплохо учу, между прочим! Вон, наши с тобой мальчуганы копченые на всех смотрах-проверках лучшие! Ладно, закрыли разговор — что сделано, то сделано, что уж теперь… Вон, кстати, несется сюда один из наших недорослей — только пыль из-под копыт завивается. На что хочешь могу поспорить, что гадость сообщить торопится! Черный вестник, так-растак его эфиопскую маму…
Орехов угадал: боец принес из штаба распечатку бумаги, сочиненной в далекой Москве. Поскольку общение между российскими инструкторами и местными курсантами несколько затруднялось тем, что русские не знали амхарского, а курсанты, соответственно, не владели великим и могучим языком своего далекого родственника Пушкина, разговаривал подполковник с бойцом по-английски. Хотя, старина Шекспир вряд ли признал бы в этой странноватой смеси из амхарского, русского и английского свой родной язык.
— Вот, что и требовалось доказать, — Орехов небрежно щелкнул двумя пальцами по распечатке радиограммы. — Если перевести эту хрень на нормальный язык, то получится такая штука: дуй-ка ты, дорогой Сергей Викторович, домой в Россию-матушку! Так что, капитан, насчет чемодана я угадал. В общем, у нас в модуле где-то была припрятана замечательная емкость с подходящей жидкостью — думаю, настало ее время. Будем отвальную пьянствовать!
Насчет «отвальной пьянки» Орехов слегка преувеличил: громкого и шумного праздника со слезами на глазах не получилось — всего лишь посидели вечерком, выпили по граммов триста из заветных емкостей, которых оказалось целых две. Для двоих здоровых мужиков не так уж и много. Посидели, поговорили. Естественно, чисто по-русски пообещали писать друг другу и вообще… Это «вообще», как водится, включало в себя многое: и обещание не забывать старых товарищей, и нормальное мужское уважение к братьям по оружию, и даже твердое слово непременно помочь в чем угодно, если судьбе будет угодно еще разок столкнуть друзей в будущем.
Наутро Орехов минут за двадцать сложил свои немудреные пожитки, попил крепкого чайку, без особого сожаления окинул взглядом свою комнатушку в модуле и по обычаю присел на дорожку. Через часок подполковнику, по договоренности с местными летунами, следовало забраться в вертушку и отправиться в Аддис-Абебу, а уж оттуда и прямиком в столицу бывшего Союза, а ныне Российской Федерации.