К тому времени, как мы вышли к накатанной дороге с покосившейся табличкой «Вознесенское – 2 км», снег стал густым и тяжелым и валил плотной стеной. Рассмотреть что-либо дальше вытянутой руки было невозможно.
– Метель скоро будет, – сказал раздраженно Санька, смахивая с ресниц снежинки.
– Уже, – ответил я, поглядывая на круглые, выступающие, как костяшки кулаков, облака, под которыми уже начинала бесноваться вьюга. – Не заблудиться бы.
– Не заблудимся, – махнул рукой Санька. – Я эту местность как свои пять пальцев знаю. Уже недалеко осталось. Поспешим, а то…
Продолжение его фразы я не расслышал – в лицо ударил порыв пронизывающего ветра, словно рухнувшего на нас прямо с небес.
Шли мы медленно, увязая в снегу и часто останавливаясь, чтобы оглядеться и наметить безопасный путь. Но как бы тщательно ни выбирали дорогу, непременно заходили в какую-нибудь присыпанную снегом низину, месили там снег, ругаясь про себя последними словами, а потом долго выбирались оттуда.
Вконец уставшие, мы решили сделать небольшой привал. Санька тут же плюхнулся в сугроб. Я тоже присел. У меня болело все тело, пострадавшее в схватке с морглодом, но, к счастью, у Вали нашлась какая-то сильная болеутоляющая таблетка, которую я тут же и проглотил. Закусив горечь пилюли снегом, я спросил у Саньки:
– До ночи-то успеем?
– Успеем, – кивнул тот, растирая красные щеки.
– Хорошо бы, – буркнула Валя.
– Сань, все спросить тебя хочу, – начал я. Тот внимательно глянул на меня. – Да про морглода этого. Давно ли такое чудище по местности вашей бродит?
Паренек махнул рукой.
– С полгодика будет. До этого тихо было. Без опаски в лес ходили: кто – по грибы да ягоды, кто – артов каких маломальских собрать на продажу. А тут завелась такая невидаль. Мужики наши поначалу хотели пристрелить зверюгу эту, да только силёнок не хватило. Подмяла тварь четверых наших за раз – мокрого места от них не осталось. Потом еще многих убила – из тех, кто в лес ходил.
Я вспомнил дно ямы, усыпанное человеческими костями, поежился.
– А как нам без леса? – продолжил паренек. – Оттуда ведь и идет вся жизнь наша: и еда, и заработок какой-никакой. Я до этого случая только один раз видел морглода – издалека, правда. Испугался. Да как быть? У меня мамка болеет, еле ходит, бати нет, давно уже повесился, мне трех лет не было. Выживать-то надо как-то. Вот и ходим. Боимся до чертиков, а ходим. – Хмурую Санькину физиономию озарила широкая улыбка. – Но теперь по-другому все станет. Как только узнают наши, что извели мы… то есть вы… гада этого, так на руках носить будут. И в лес, самое главное, ходить без опаски можно теперь!
– Ладно уж, – остановил я его болтовню. – Хорош рассиживаться, отдохнули, надо идти.
И мы вновь пошли.
– Странные какие-то места, – сквозь вой ветра крикнула Валя. – Погода меняется буквально на глазах!
Метель и в самом деле разгулялась не на шутку.
– Говорят, это из-за аномалии какой-то, – ответил Санька, укрывая лицо. – Под землей вроде как она. Сбивает, эти, как их, гео… геомагнитные поля разные. Тут всегда так – глядишь, тепло и солнце светит, а через минуту уже буран собирается. Небо такой чернотой заволакивает, что, грешным делом, думаешь: все, опять Судный день начинается. Привыкли уже мы.
– И большой поселок-то ваш? – спросил я, пытаясь рассмотреть сквозь молочную пелену дорогу.
– Ну, не сказать, что большой, но и не маленький. Человек триста наберется.
– И дети есть? – спросила Валя.
– А чего ж им не быть? – хитро сощурившись, сказал Санька. – Есть, конечно. У Ворониных, вон, дите подрастает. У Стрельниковых девочка тоже есть. Тяжело, конечно, в этом плане, много отторгнутых.
Я не совсем понял, что он имел в виду под словом «отторгнутые», но переспрашивать не стал – в последнее время и без того с лихвой хватало разных страшных историй.
Санька же, однако, и без наших вопросов тут же все и объяснил:
– Выкидыши часто у женщин бывают. Вроде и здоровые все – и отец, и мать, – а вот не складывается у них никак. Кровотечение внезапное вдруг начнется или еще чего. Отец Марк говорит, что это от грехов наших. Что грехи эти, которые мы сотворили, надо искупить. А мы не искупаем. Вот и впитываются они в землю, как гной, лишая её плодородности.
– Отец Марк? – тихо переспросила Валя. – Кто это?
– Наставник наш, – после небольшой паузы ответил Санька.
Какое-то неприятное смутное чувство кольнуло моё сердце. Я глянул на Саньку, и нехорошее предчувствие еще сильнее впилось занозой куда-то внутрь, в душу: кристально чистые небеса блестели в полных любви и обожания очах паренька. «Наставник, говоришь? Опять фанатики, будь они неладны!» – ругнулся я мысленно.
– Религиозная община, что ли? – в лоб спросила Валя.
Санька поморщился.
– Я же говорю – поселок. А община… ругательство это какое-то, что ли? Не знаю такого слова.
Валя хотела сказать что-то еще – как я понял по её выражению лица, явно обидное для парня, – но я опередил её, усмехнувшись:
– Людей вы, надеюсь, не едите?
– Не едим, – угрюмо ответил Санька и, надув щеки, буркнул: – Не каннибалы мы!
– Да ладно тебе, не злись! – похлопал я его по плечу. – Шутим мы.
– Шутим… – забубнил обиженно тот. – Что, если богу молимся, то изуверы какие-то, что ли? У нас все по чести. И даже церковь есть.
Хотел я ему напомнить о том, как он повел себя совсем недавно, когда мы в яме сидели, как хвост прижал и спасти человека отказался… да не стал. Какое-то время шли молча, то и дело отворачиваясь от бьющей в лицо метели. А потом вдруг мы увидели впереди возвышающийся холм. Но лишь через некоторое время, расслышав приближающийся монотонный гул, мы поняли, что это и не холм вовсе, а настоящая снежная буря, несущаяся прямо на нас. Через пару секунд нас налетел, срывая шапки, непроглядный снежный вихрь.
От грозного рева пурги заложило уши. Все это длилось считаные мгновения, а потом буря понеслась дальше и скрылась вдали, оставляя после себя клубы поднятого снега, застилающего глаза.
– Что это было? – выдохнула Валя, но ни я, ни Санька не смогли ответить ей.
– Поторопимся, – коротко бросил наш проводник и рванул вперед. Мы последовали за ним.
В ботинках уже вовсю хлюпала вода, а пальцы сковало от мороза. Но меня это мало беспокоило. Я думал о другом: «Доберемся ли мы все же до селения или навсегда сгинем в снежном плену? Искать нас никто не будет. Повезет, если по весне грибники Вознесенского наткнутся на нас, а точнее, на то, что от нас останется». От хмурых мыслей меня отвлек радостный голос Санька.
– Ну, слава богу, дошли. Уж недалече осталось, – сказал он, прыгая с ноги на ногу и похлопывая себя по бокам, чтобы согреться. – Сейчас правим левее, а там и деревенька наша.
– А где ты видишь дорогу? – спросила Валя, пристально вглядываясь в белый горизонт. Конечно же, ничего разглядеть ей, как и мне, не удалось.
– А я и не вижу, – весело ответил Санька. – Просто дымом пахнуло. Знать, наши избы где-то рядом топятся. Скоро уж будем.
– Да ты следопыт! – сказал я. И действительно, потянуло едва уловимым дымком, отчего на душе стало немного теплее. «Не замерзли, дошли».
За разговором мы незаметно преодолели последний рубеж, и перед нами предстал поселок. Устроившийся у подножия холма, походил он на уродливую бородавку, портя своим несуразным видом местность. И сложно было сказать, что в этих сбившихся в кучу, словно стая мерзнущих воробьев, домах было такого отталкивающего. Поселок как поселок. Но я вдруг нутром ощутил накатывающую волну слепой тревоги. Захотелось броситься прочь от этого проклятого места и бежать, пока хватит сил. Я глянул на Валю и понял, что она чувствует то же самое.
– Вот и пришли, – радостно провозгласил Сашка, растирая замерзшие пальцы. – Вознесенское. Уже и буря никакая нам не страшна!
Мы спустились с холма на заметенную снегом тропинку, утопая по колено в сугробах, кое-как дошли до первых домов. Пахнуло печным дымом и чем-то кислым.
– Леша, – спросила меня Валя так, чтобы Санька не услышал. Вид у нее был растерянный. – Ты ничего странного не чувствуешь?
Я лишь пожал плечами. Хотел сказать ей про свои неприятные ощущения, возникшие еще до того, как мы спустились в деревню, но не смог подобрать нужных слов.
– Нет. А что?
– Не знаю. Странно все как-то. Ты видел, как ветер задувает?
– Как? Обычно вроде. Холодно, до костей пронизывает.
– Нет, я не об этом. Там, на холме, повсюду странные снежные дюны огромными спиралями расходятся.
– Не обратил внимания, – честно признался я. – Все следил, как бы этот следопыт нас в глухомань какую не завел.
– Не уследил, – улыбнулась Валя, глядя на ветхие домишки, из мутных грязных оконцев которых с любопытством и страхом смотрели на нас местные жители – старики и укутанные в платки по самые глаза женщины. – Завел в самую что ни на есть глухомань.
– Саня, – позвал я нашего знакомого, вырвавшегося далеко вперед. Тот обернулся, сияя от радости.
– Чего?
– А мы тут точно не помешаем?
– Да вы что! Вы же мне жизнь спасли! Я, можно сказать, тоже вам жизнью обязан теперь!
– Ты тут кончай громкими словами бросаться. Ответь лучше – кто у вас здесь главный? Отец Марк? Свидеться с ним можно как-то?
– Можно, – кивнул Санька. – Я вас обязательно познакомлю. Только чуть позже: скоро служба начаться должна, готовится он. Да и народ вон уже почти весь в церкви собрался, дежурные уже идут.
Во мгле кривых улочек проплывали странные сутулые тени. Шли они ровным рядком, как муравьи, – не останавливаясь и не сбавляя шага. Идущий впереди нес керосиновую горелку, освещая слабым огоньком путь.
– И мы тоже пойдем!
– Куда? – остановился я. Санька тут же шмыгнул ко мне, легонько взял за локоть и подтолкнул вперед.
– Да вы не бойтесь, все хорошо. Просто послушаете, какие правильные вещи говорит отец Марк. А потом, как он закончит службу, я вас и познакомлю.