Молодой человек достал из нагрудного кармана купюру в тысячу иен и купил в храме деревянную табличку. Написав на ней фломастером свое пожелание, он повесил табличку на специальную стойку.
Благодарю вас, о боги. Я благополучно завершил марафонский забег. Надеюсь, вы и дальше будете помогать мне.
Вытирая полотенцем стекавший по лицу пот, парень рассматривал остальные таблички на стойке. Помню, в юности меня не особо интересовали чужие устремления или потери, но в его темных глазах под прямыми волевыми бровями явственно горело любопытство.
Пожалуйста, пусть на занятия по английскому придет много народу и у меня получится стать хорошим классным руководителем!
Прошу, сделайте так, чтобы мы были вместе и счастливы! Поддерживали друг друга и никогда не разлучались!
Пусть мне повезет на прослушивании шестого июля!
Я выиграл большую сумму в лотерею. Благодарю!
Пусть переезд пройдет успешно!
Молюсь за здоровье и благополучие моей семьи.
Пусть у меня получится сдать квалификационный экзамен для преподавателей японского! Я буду стараться.
Молюсь о том, чтобы моя дочь пришла в себя.
Превращу стресс в источник энергии! Стану настоящим лидером, как подобает мужчине! Достигну всех своих целей!
Пусть «Tokyo Yakult Swallows»[86] победит хотя бы в этом году!
Пусть родители будут здоровы!
Дочитав надписи на табличках, парень положил ладони на затылок и потянулся вверх. Потом он снова побежал, гравий на храмовых дорожках разлетался под его красными кроссовками. Вскоре он миновал устроенный у входа на мост Тэнрю ларек, где торговали одэном[87].
Рыбная ловля запрещена. Администрация Токио.
Кормление птиц, котов и рыб запрещено. Пруд Синобадзу. Храм Бэнтэн.
Такие таблички стояли на южной стороне моста Тэнрю. В этом месте вдоль железного забора, что шел вокруг пруда Синобадзу в районе ворот Бэнтэн, приткнулся еще один городок бездомных – по сути, лишь куски картона да одеяла, огороженные все тем же картоном. Ставить палатки у пруда было запрещено. Раньше, когда администрация парка смотрела на это сквозь пальцы, бездомные ловили карпов и уток, разводили костры, готовили и ели вместе, но теперь новое руководство совместно с полицией проводит рейды, да и жители прилегающих к Синобадзу домов бесконечно звонят с жалобами в муниципальное управление района Тайто.
Быть бездомным – это значит находиться у всех на виду и одновременно оставаться невидимым.
Когда я приблизился к палаткам, в нос мне ударил резкий запах кошачьей мочи. Из-за картонной стенки вышел полосатый кот в красном ошейнике и принялся тереться о ноги бездомного мужчины, одетого в черный дождевик с капюшоном. Кот был очень похож на Эмиля, который жил с Сигэ.
– Тигр! – позвал мужчина кота, протягивая вперед узловатую ладонь. Тот мяукнул в ответ. – Тигр, хороший котик, Тигр! – сказал мужчина, гладя его по голове. Кот перекатился на спину, подставляя живот и вертясь из стороны в сторону.
Подул ветер, по поверхности воды пробежала рябь, зашелестели ветви ивы, а прохожие на дорожках вокруг пруда бросились открывать зонтики – то тут, то там будто распускались разноцветные бутоны.
Хозяин полосатого кота, похожего на Эмиля, посмотрел на небо и пожал плечами.
– Тигр, кажется, дождь начался.
Он раскрыл зеленый зонт, держа его над картонной стенкой.
– Иди сюда! А то промокнешь, простудишься еще.
Мужчина поднял кота на руки, пряча под зонт, а тот шершавым языком лизнул ямку под кадыком хозяина.
– Щекотно! – Заросшее щетиной лицо бездомного растянулось в улыбке, обнажившей редкие зубы.
Дождь…
В ту ночь он не прекращался.
Утром дождь время от времени усиливался, и я проснулся от стука капель по брезенту.
Холод забрался даже под носки, и мне казалось, что я не чувствую ног.
Я и без зеркала мог понять, что лицо отекло, а глаза налились кровью.
Я ужасно устал за последние дни, пока бродил по парку в поисках места, где я смогу умереть. А ведь я провел здесь уже целых пять лет.
Зимой всегда тяжело.
Ночью из-за холода невозможно уснуть, а днем я выползал из палатки и пытался подремать на солнышке, точно бродячий кот. Печальная жизнь— я даже начал забывать, что когда-то у меня была семья.
Но то утро было особенно невыносимым – мне казался жалким сам факт моего существования.
У входа в мою палатку висело объявление:
В соответствии с нижеизложенным, просим Вас убрать палатки и личные вещи для проведения специальной уборки.
Дата и время: двадцатое ноября восемнадцатого года Хэйсэй[88] (понедельник), вне зависимости от погодных условий.
Вещи необходимо убрать к восьми тридцати утра (перемещение по парку запрещено с восьми тридцати утра до часа дня).
1. Личные вещи за концертным залом «Токио бунка кайкан», вдоль временного стального ограждения и аллеи сакур, а также палатки и личные вещи за курганом Сурибати-яма должны быть перенесены к забору позади администрации парка.
2. Палатки и личные вещи у статуи доктора Бодуана[89], концертного зала Токийского университета искусств, бывшего главного входа в зоопарк, площадки для сбора мусора и памятника генералу Гранту[90] должны быть перенесены к каменным фонарям у здания ресторана «Сэйёкэн».
3. Палатки у пруда Синобадзу и лодочной станции должны быть перенесены к центральной дорожке Синобадзу.
4. Палатки у памятника Сайго Такамори должны быть перенесены ближе к железнодорожной станции, а вещи – на те места, где были палатки.
5. Личные вещи, которые находятся в посадках у здания «Сэйёкэн», должны быть перенесены к каменным фонарям, в места, отмеченные цветными конусами.
6. Убедитесь, что после уборки палаток и личных вещей на земле не осталось батареек, металлических труб, лезвий и других опасных предметов, а также листов фанеры.
Администрация Высочайше пожалованного парка Уэно.
В тот день началась «специальная уборка», которую бездомные прозвали «охотой на ведьм». Кто-то из императорской семьи собирался посетить музей и художественную галерею, поэтому нас и заставили свернуть палатки.
Шел дождь…
Я вытащил руку из-под одеяла и поднес запястье с часами поближе к глазам. Начало шестого. Часы у меня были от фирмы «Сэйко» – Сэцуко с Ёко купили их в Сэндае и подарили мне на шестидесятилетие.
– Я ведь на заработки больше не поеду. Разве что в поле буду выходить, а зачем мне там время знать? Да и дома часы есть, – сказал я тогда, но это все потому, что я не привык получать подарки и не знал, что следует говорить в этом случае.
– Мне захотелось подарить тебе что-нибудь, что ты смог бы носить. Посоветовалась с Ёко, и она предложила наручные часы. Тогда мы поехали в Сэндай и там, в Фудзисаки, выбрали для тебя подходящие. Ты пахал сорок восемь лет и теперь наконец-то можешь отдохнуть и не думать о времени, но мне все-таки хочется, чтобы у тебя была эта вещица – что-то, что принадлежит только тебе.
В тот день Сэцуко была одета в какой-то яркий красно-оранжевый комплект. Цвета как будто отражались в ее пушащихся белоснежных волосах. Не помню точно, что это была за одежда – то ли зимний свитер, то ли легкая рубашка на пуговицах. Но она была яркой, как бумажный фонарик, и красно-оранжевые отблески плясали на моих новых часах.
Я достал их из коробки и, прежде чем надеть на руку, бросил взгляд на стенные часы. Они спешили на пять минут. Как раз в этот момент пробило пять. Бом, бом, бом, бом, бом!
– Пора ужинать. – Сэцуко поднялась и вышла. Я слышал, что она идет на кухню. Последние полгода, с тех пор, как я вернулся домой, мы все время с утра до вечера проводили вместе, так что, даже не видя Сэцуко, я по звуку мог сказать, где именно она сейчас находится и чем занимается.
Я пристально вгляделся в черные стрелки наручных часов. Эти часы Сэцуко вручила мне на день рождения, но ощущались они больше как прощальный подарок от нее. И когда я умру, эти часы станут единственной зацепкой, которая может помочь установить мою личность. Сэцуко говорила, что они выбирали их вместе с Ёко в Фудзисаки, в Сэндае, так что дочь наверняка их вспомнит… Интересно, меня уже объявили в розыск?.. А наш дом в Ясаве… Мари, моя внучка… Жив ли еще пес Котаро?..
Просыпайся, просыпайся! Я все силился подняться, но вместо этого незаметно снова задремал. Мне снилось, что я в нашей купальне в Ясаве в соломенных сандалиях вылезаю из бочки и пытаюсь выйти через окно. Стоило мне только поставить одну ногу на оконную раму, сандалия соскочила с другой и упала в горячую воду. Я почти потерял равновесие, так что не мог обернуться и посмотреть на Сэцуко, которая, похоже, уже разделась и собиралась залезть в бочку.
– Гляди, гляди, что там! Вода грязная – Коити и Ёко уже не помоются! – крикнул я ей и проснулся от звука собственного голоса. В ту же секунду густой теплый дым, окутывавший купальню, растаял, и реальность навалилась на меня всей тяжестью – я не в Ясаве, а Сэцуко и Коити мертвы. Вернуться домой во сне – совсем не то же самое, что наяву… Разве мне пришло бы в голову заходить внутрь в грязных ботинках или пытаться вылезти из окна купальни?.. А как я грубо окликнул во сне Сэцуко – неужели я все еще злюсь на нее за то, как она внезапно оставила меня?.. Я глядел на часы, а дождь все сильнее колотил по крыше палатки. Пять тридцать… Давай, пора собираться…
В тот день, двадцатого ноября, должна была пройти пятая за месяц зачистка. В парке Уэно и на близлежащих территориях расположено много музеев и галерей, выставки и мероприятия в которых часто посещали члены императорской семьи. Бывало так, что визиты происходили буквально один за другим. Путь, по которому ехали автомобили с поч